После того, как строительство в основном было завершено, в один из дней октября 1799 г., Александр Андреевич и здесь, на Ситке, по примеру Якутата провёл церемонию принятия земель в российское владение. Это должно было впечатлить аборигенов, вселить в них уважение к русским и страх перед их мощью. Одетых в лучшее платье промышленных вооружили исправными и тщательно вычищенными ружья, часть которых имела примкнутые штыки, заставили выучить ружейные и строевые приёмы. У дверей казармы поставили два единорога, а на караульную будку подняли пушку. На стоящих в гавани судах (“Ольга”, “Орёл”, “Екатерина”) подняли флаги, зарядили пушки и фальконеты. На церемонию заранее пригласили “сколко можно из лучших здешних обитателей” и теперь индейцы в своих диковинных шляпах и плащах с пышной бахромой толпились на берегу, дивясь невиданному в их краях зрелищу.
В 8 часов утра пистолетный выстрел подал сигнал к началу представления. Участники процессии поспешили на берег, где выстроились “фронтом в ордер баталию”. По команде они зарядили ружья, взяли “на плечо” и перестроились в две шеренги, образовав живой коридор от берега до входа в казарму. Прозвучала команда “на караул!” и в коридор этот вступила процессий во главе с А. А. Барановым. “Тихими шагами ступая”, участники её торжественно несли “шест с водруженным гербом и привешенным… российским купеческим судовым флагом “, а на большом блюде крест, ещё один герб и “секретный знак”, покрытые белым полотнищем. Процессия неторопливо вступила в казарму. Туда же втянулся и “воинский конвой”. Внутри постройки у южной стены уже был приготовлен стол, на котором стояла икона с горящими свечами. Туда же положили крест, после чего всем было велено отставить ружья и “обратиться на моление Всемогущему богу к образу и кресту”. Поскольку, как сетует Баранов, “ни духовной особы ниже книг каких священных с нами здесь не случилось”, то текст молитвы и порядок службы пришлось сочинять самому Александру Андреевичу – “поколику смысл слабых наших понятий и скудная память позволит”.
По окончании молебна было провозглашено наречение крепости Новоархангельскою – в честь “непобедимого архистратига небесных сил архангела Михаила” – и объявлено, что “по правам издревле России принадлежащим, потому што места сии впервые обретены и открыты российскими мореплавателями, которые ныне с окресными и народами Императорскаго Всероссийскаго величества имянем царствующего ныне Монарха нашего Павла Петровича берется нами во владение под державу Российскую”. По знаку Баранова все трижды прокричали: “Виват Павел, самодержец всероссийский и владетель американский!”, вслед чему был дан общий залп из пушек и ружей.
Столь же торжественно был зарыт в заранее приготовленную в подвале яму “секретный знак”, удостоверяющий принадлежность этих земель Российской империи. Троекратное мощное “Урра!”, возгласы “Виват!” и орудийные залпы гремели среди тёмных елей и сосен Ситки, пороховой дым стелился над прибрежными волнами. Но главное зрелище – военные учения – было ещё впереди. Изумлённые тлинкиты вскоре увидели, как русские принялись маршировать по крепостному двору, перестраиваясь то в одну шеренгу, то в три, возя с собой оба единорога и совершая разнообразные ружейные приёмы. Вот первая шеренга, где все имели ружья с примкнутыми штыками, ощетинилась сталью, полыхнула с грохотом пламенем и окуталась клубами порохового дыма. Тем временем вторая шеренга, разделясь по команде надвое, выступила вперёд, обойдя первую справа и слева, и также дала залп в сторону крепостной эстакады. За нею то же проделала и третья шеренга. Облако дыма ещё не развеялось, как Баранов скомандовал “Вся колонна направо-налево раздайся!” – и промышленные, расступясь по три шага в стороны, пропустили вперёд единороги, которые также грянули в сторону воображаемого противника. Затем последовало изображение атаки с отвлекающим манёвром. Став в одну шеренгу, бойцы принялись “беспрестанно палить… хто как успеет заряжать, не выступая однако же из фронта”. Тем временем часть промышленных, таща с собой единороги, “скоро и скромно” под завесой порохового дыма начала накапливаться у назначенного места подле караульной вышки, внезапно открыв оттуда ураганный огонь по условному неприятелю. Это и означало приступ, в отличие от первоначальной “фальшивой атаки”.
Баранов взмахнул платком и пальба прекратилась. Выстроившись вокруг вышки, люди выжидали, пока там также будет зарыта металлическая доска с крестом и надписью “Земля российскаго владения”. Это событие также ознаменовалось громкими здравицами в честь царя и ружейно-орудийным салютом. После этого отряд промаршировал к бане, где перестроился в каре, причём единороги были установлены “по фасам на углы так, как у казармы бутки расположены, чтоб каждый 2 стороны очищать мог”. Кадьякцы-партовщики, тем временем, с ружьями, но в большинстве своём лишь с длинными копьями, были помещены вокруг своего кажима. Каре остановившись подле бани, открыло огонь со всех четырёх сторон, а кадьякцам было велено “выпалить одному за другим вкруг, а копья зделать наприклад как бы колоть”. Зрелище движущейся крепости, извергающей во все стороны смертоносное пламя и клубы едкого дыма, несомненно должно было потрясти воображение тлинкитов.
После этого в казарме было завершено молебствие и пропето многолетие самому императору и всем членам его семейства. И вновь гремели ружья и пушки, вновь кричали “виват!” и “ура!”, а Баранов провозгласил: “Да благоденствует Россия, наше любезное отечество, с верными патриотами и усердными сотрудниками оного, виват!” В завершение праздника всем промышленным велено было стать цепью и открыть беглый огонь “в левую сторону к Z-ду [на юг] с предрассудком далее распространить российское занятье”. После сего символического действа, угрожающий смысл которого вряд ли был осознан индейцами, выставили часовых и было устроено пиршество: “какое бог прилучил, хотя и без водки”. На стол подали “рыбу и мясо, хотя без хлеба приготовленные пироги, оладьи, кашу затуран и чаю по чашке начальничьего”. За стол пригласили и “зрителей, случившихся здешних ситкоханских обитателей”. Чтобы развеселить “унылыя и тяжестью беспокойств, трудов и опасностей обремененные наши духи”, Александр Андреевич распорядился спеть “при музыке и пляске” несколько русских песен, начав с “Сильной бог Россию славит”. Ситка официально стала русским владением. Компания сделала ещё один шаг вглубь страны тлинкитов. 69
Баранов не случайно выбрал для поселения именно Ситку. Остров регулярно посещался европейскими торговцами, извлекавшими из обмена с индейцами огромные прибыли. Весной 1800 г. на Ситке побывали один английский и несколько американских кораблей, а среди товаров, которые они предлагали в обмен на пушнину, было и огнестрельное оружие вплоть до пушек. А. А. Баранов писал, что он “сам видел на ситкинских жилах 4-ре фунтового колибра, а на прочих жилах обсказывают таковых и болшаго колибра гораздо превосходнее и количеством более". 70 Всё это, как и беседы с капитанами судов, лишь укрепляло А. А. Баранова во мнении, что обосновавшись на Ситке, он вовремя успел опередить конкурентов. Иностранцы же, по словам К. Т. Хлебникова, "видя наши прочно построенные заведения, отзывались, что им тут делать нечего. Они удивлялись нашей отваге и перенесению трудностей, а паче скудной и недостаточной пище и питью одной воды." 71
Зима 1799-1800 гг. была тревожным временем и для русских и для тлинкитов. Чтобы наладить добрые взаимоотношения с аборигенами, русские, отчасти, применялись к их же обычаям, устраивая званые пиршества с раздачей подарков, что должно было ассоциироваться у тлинкитов с традиционными потлачами. "Баранов приглашал тоёнов и старшин в свою крепость, делал пляски Алеутами и позволял колошам. При сих увеселениях, несколько раз захватывали колош, а чаще Котлеяна [Катлиан, K' alyaan – племянник и наследник Скаутлелта], пришедших со скрытыми под плащом кинжалами. Он приписывал сие умыслам, но те отзывались обыкновением носить при себе оружие; и это было сильным поводом к подозрениям и взаимной вражде." 72 В данном случае, похоже, правы были тлинкиты. Русские просто слишком хорошо помнили, как в 1763-1764 гг. Алеуты истребляли целые зимовья, пронося тайком под одеждой ножи и заставая промышленных врасплох. Потому им и казался столь зловещим и подозрительным обычай тлинкитов постоянно носить при себе кинжал под плащом.
Тем временем пришёл конец вражде киксади и дешитан. Хуцновский шаман Нахуву, пленник Скаутлелта, был призван для лечения ситкинского вождя Кантаи'ка. Похоже, знахарь оказался бессилен перед болезнью, поскольку он не нашёл ничего лучшего, как объявить причиной хвори колдовство собственной сестры больного вождя. Разъярённые подобными обвинениями родственники умирающего едва не убили злополучного шамана. Хуцновец спасся бегством и вместе со своим помощником вновь укрылся в Плавучей Крепости Скаутлелта. От вождя требовали выдачи Нахуву, но тот решил спасти пленника и, помимо всего прочего, использовать влиятельного среди хуцновцев знахаря в качестве посредника для примирения с дешитанами. Снабдив Нахуву всем, необходимым для путешествия, он организовал ему бегство. Добравшись до Хуцнуву, шаман начал склонять своих сородичей к миру с ситкинцами. 73
