— Медицинские знания?
— Не только. Ты вот сидишь, звездами любуешься. Знаешь, сколько там их? Только в нашей галактике четыреста миллиардов звезд, дак это лишь те, что ученые к теперешнему моменту открыть успели. А сколько процессов во Вселенной происходит! Только дурак думать может, что в космосе жизни нет. Как же нет ее, если каждый миг звезды взрываются, миры новые рождаются и умирают.
— Я что-то не пойму, Домна Федоровна, вы сейчас то про Казачий Спас, то про эволюцию вселенной… Связи не вижу.
— А связь, доня, самая прямая. Что вверху, то и внизу, я тебе уже объясняла. Сколько во вселенной процессов, столько и внутри человека. Сколько энергии в космосе, столько же ее и в организме нашем. Это тратим мы за всю жизнь свою едва ли сотую часть того, что внутри нас кроется. Ежесекундно умирают миллионы клеток, вместо них рождаются новые, и внутри каждой клеточки происходят сотни реакций! Клеточный метаболизм интенсивен настолько, что клетку можно сравнивать — в своих масштабах, конечно, — со звездой, в которой происходит генерация множества веществ и огромного количества энергии. В подробности я вдаваться не буду, слишком это сложно все. Наука официальная только в середине прошлого века открыла потенциал клеточный, а предки наши давно о нем знали, и более того, пользовались этим бесконечным кладезем энергии, сил и здоровья. Оттого и были крепкими да выносливыми до самой смерти.
— Домна Федоровна. А ведь я так старости боюсь… Подхожу утром к зеркалу, и сразу замечаю — морщинки, складочки… Как бы мне этот потенциал внутренний открыть?
— Ну что ж, момент для того удачный. Сегодня двадцать первое, завтра двадцать второе, летний солнцеворот. Самое энергетически насыщенное время! Сутки эти — от полуночи до полуночи двадцать второго числа — лучше вообще спать не ложиться. Если в это время в организм энергии накачать, на год хватит. Так что завтра днем отдохни, поспи, как следует — практик у нас с тобой много будет. Как завтра солнце сядет, и начнем.
Глава 8. Молодильный Спас
Я как раз переодевалась в спортивный костюм, когда в комнату вошла Домна Федоровна. В руках у нее был небольшой глиняный горшочек с дутыми боками.
— Погоди одеваться. На-ка вот, намажься с ног до головы. А то мошкара заест.
В горшочке оказалась жидкая мазь, сильно пахнущая мятой и еще какой-то невероятно душистой смесью. После ее высыхания на коже осталась гладкая, словно восковая, пленка.
Мы прошли через степь в направлении леса, мимо знакомого уже родничка (там набрали воды в захваченную с собой канистру). Перед тем как войти в лесок, знахарка сорвала с ближайшего кустика листик и положила в карман. То же самое, по ее указанию, сделала и я — «чтобы леший не путал». Пройдя с километр по петляющей из стороны в сторону тропинке, мы оказались на большой круглой поляне, в центре которой стоял внушительных размеров шалаш, крытый камышом. Изнутри он был устлан густым слоем соломы; по стенам алюминиевая посуда — котелки, кружки, поварешки. Видимо, шалаш служил пристанищем для охотников. В углу под полиэтиленовой пленкой лежали дрова; часть их мы вынесли из шалаша и занялись устройством костра: начинало темнеть. У огня, за беседой, мы и провели оставшиеся до полуночи часы.
— … на Дон, доча, приходили не только беглецы да разбойники со всех сторон. Селились тут, в скитах лесных, монастырские старцы, уходившие из богатых российских монастырей. Подвиг особый искали. А где ж еще подвиг найти, как не в Диком поле? Принесли они с собой много знаний тайных — и духовных, и естественно-природных. Те знания быстро к казакам перешли: отцы святые науку свою от мира не прятали. Про мироустройство всеобщее, про душу человеческую, про слово вещее… От них и название пошло, Казачий Спас — оттого, что казаки не просто так свои умения тренировали, а призывая Спасителя нашего, Иисуса Христа. И про энергию жизненную старцы много знали, откуда приходит она, куда девается, как и когда накапливается в веществах и организмах. Раз в год, под Иванов день, все живое в силу входит. Особенно травы лесные да полевые. Трава, в это время сорванная, не только от хворей помогает, но и от сглаза, от порчи бережет — столько силы в ней. А есть такие травки, которые к лечению непригодны, да и вообще в остальное время пользы от них нет. Но в солнцеворот летний начинаются в них процессы особые: выделяются вещества-алкалоиды, которые, в организм человеческий попадая, срабатывают вроде ключика — энергию, в клетке замкнутую, наружу выпускают. Потому много про эти растения ходит сказок и легенд. Вот как полночь ляжет, мы с тобой пойдем такую траву копать. Если свежий отвар из нее выпить, а потом упражнениями энергетическими заняться, то сил в тебе в десятки раз больше откроется.
Ровно в полночь в небо над самой поляной выкатилась огромная, в рыжем сиянии, луна. Мы взяли фонарики и направились в лес. Комары жужжали где-то рядом, но на кожу не садились: душистая мазь и впрямь отпугивала назойливых насекомых. Наконец мы остановились в густых зарослях высоких кустарников, состоящих из хрупких стеблей, покрытых пятнистыми резными листьями. Папоротник. Знахарка выбрала из всех кустов самый большой, шепнула мне:
— Посвети вниз, сюда, у корня.
Я направила луч туда, куда указала мне ворожея. Она опустилась на колени, извлекла из кармана небольшой сверток, достала из него четыре блестящих кусочка, положила их на землю с четырех сторон от куста. Странным, нездешним голосом сказала:
— Небо отец, земля мать, ты, трава, позволь тебя рвать!
С этими словами она бережно стала разрывать землю вокруг папоротника. Аккуратно поддела корень, отряхнула его от земли и завернула в кусочек белой материи.
— Теперь ты себе куст копай.
— Какой, Домна Федоровна?
— Какой больше понравится.
Я огляделась вокруг и выбрала первый попавшийся кустик. Знахарка сунула мне в руку куски металла, указала точки, на которые следовало их положить. Произнеся те же самые слова, я начала выкапывать корень, и тут же по рукам пробежали десятки обжигающих точек. Меня бросило в пот.
— Не пугайся, это муравьи. Повезло тебе: они обычно селятся под самым сильным растением.
Вернувшись к шалашу, мы сразу принялись за дело. Пока я вновь разжигала потухший костер, ворожея отделила стебли от корней, последние хорошенько промыла и мелко нарезала — свои отдельно от моих. Измельченные корешки издавали дурманящий запах… Домна Федоровна поломала стебли, уложила их на дно двух котелков, залила водой и повесила над костром. Когда вода закипела, знахарка бросила туда корешки. В полном молчании я наблюдала за ее священнодействиями. Наконец отвар был готов. Она сняла его с огня, перекрестила оба котелка и, когда кипяток чуть поостыл, протянула один из котелков мне:
— Пей по глоточку с каждым вздохом.
Вкус у заваренного папоротника оказался вяжущим и горьковатым. Допив до середины, я вдруг услышала отдаленный звон, исходящий как бы изнутри меня.
— Домна Федоровна, у меня кажется, начались слуховые галлюцинации!
Я не узнала собственный голос. Слова, сказанные совсем негромко, разнеслись по лесу многократным эхом.
— Пей, не бойся, все нормально, — таким же эхом отозвалась целительница.
Я допила отвар до конца. Звон накатывал отовсюду радужными волнами; в цвета радуги окрасилось светлеющее небо. Удивляло то, что я находилась в совершенно ясном сознании, не было чувства опьянения или дурмана. Только окружающее пространство создавало какой-то всеобъемлющий резонанс, словно кто-то пел в пустом соборе.
— Теперь ты должна полностью раздеться, — приказала мне целительница.
— Как, совсем догола?
— Совсем.
— Домна Федоровна… Честно говоря, я стесняюсь…
— А что такое? Я ведь не мужчина.
— Да не в том дело. Просто… мне ведь тридцать уже. Фигура не та.
— Женщина, доня, своего тела стесняться не должна ни в каком возрасте. Все в природе совершенно, в том числе и тело человеческое. А если есть хвори какие, изъяны — это только внутренние твои проблемы, психические. Когда душа очистится, и тело исцелится.
Легким, естественным движением знахарка скинула с себя одежду. Ее смуглое тело в обрамлении черных распущенных волос было зрелым, подтянутым и прекрасным. Она легла прямо на траву, вытянула руки и быстро покатилась к краю поляны; затем обратно. Так она перекатывалась довольно долго, пока солнце не показалось из-за вершин деревьев. Знахарка поднялась. В спутанных волосах пестрели стебельки и травинки.
— Давай теперь ты. Быстрее, пока роса не высохла!
Я разделась, боязливо опустилась на мокрую траву, осторожно покатилась в сторону. Тело придавило к земле свинцовой тяжестью, я моментально промокла. Трава колола, царапалась и резала кожу, мне было очень больно и жалко себя. Внутренне я негодовала, но продолжала кататься по траве с одного конца поляны до другого. Внезапно боль утихла, на смену ей пришел зудящий жар; тело как будто приобрело невесомость и катилось само.
