Напротив того, продолжение наступления против Австро-Венгрии требовало форсирования Карпатского хребта и перенесения военных действий в Венгерскую равнину. С этим наступлением было связано удаление главной массы войск в сторону от собственных границ, почему операция эта мало отвечала условию безопасности. Не трудно также видеть, что она связана была с необходимостью больших жертв и требовала обильных снабжений, на которые мы не вправе были рассчитывать. Среди лиц, имевших в Ставке влияние на ход военные операций, были сторонники и одного, и другого решения. В условиях того времени я, но причинам морального порядка, являлся всегда горячим защитником необходимости внимательного отношения к вопросу о прикрытии собственных сообщений и потому упорно стоял за необходимость сосредоточения усилий на первоначальном овладении Восточно-Прусским районом. К сожалению, ход дальнейших событий лишь подчеркнул правильность проводившейся мною точки зрения. Но в руках моих были еще доводы иного порядка, предостерегавшие от опасных, хотя и более красочных стратегических планов.
Эти доводы были изложены мною в особой записке, рассматривавшейся в особом совещании главнокомандующими армиями фронтов. Дело в том, что к концу 1914 г. были уже налицо признаки, указывавшие на необходимость полного обновления Русской армии. Угрожающих размеров достиг некомплект в армии офицеров, унтер-офицеров и людей вообще. Запасные батальоны не успевали вырабатывать необходимые числа пополнений, вследствие чего в полки присылались люди в недостаточном количестве и совсем мало обученные. Великий князь называл прибывавшие укомплектования «недоучками», которые едва умели держать в руках винтовку.
Весьма скоро обнаружился столь сильный недостаток в винтовках, что даже присылаемых в полки людей нечем было вооружать, и таким образом они, оставаясь при обозах, лишь загромождая последние. В общем, некомплект к началу 1915 г. определялся до полумиллиона людей, т. е. на круг свыше, чем по 5000 человек на дивизию. Но были полки, свернутые даже в отдельные батальоны и состоявшие всего из 400 штыков! Чтобы сколько-нибудь поддержать штатный состав полков от постепенного таяния, весьма скоро пришлось отбирать для прибывавших пополнений трехлинейные винтовки, заменяя их старыми берданками, у всех нестроевых, а также у войск специального и вспомогательного назначений (крепостная артиллерия, инженерные и железнодорожные части и т. п.). Но и эта мера могла оказать, очевидно, лишь единовременную помощь. Необходим же был постоянный приток винтовок.
В конце января 1915 г. недостаток ружей в русской армии обострился настолько, что пришлось от имени Великого князя обратиться за помощью к Франции. Соответственная телеграмма вызвала там целый переполох, но не привела к практическим результатам. Франция оказалась бессильной прийти нам на помощь. Поэтому в дальнейшем пришлось рассчитывать только на увеличение производительности собственных оружейных заводов или покупку и заказы оружия заграницей. Что касается расчетов на заграничные рынки, то они оказались в общем эфемерными. Производительность же отечественных заводов лишь к концу первой четверти 1915 г. была доведена до размера 60 тысяч винтовок в месяц. Но что значила эта цифра при месячной потребности в винтовках, определявшейся цифрой около 300–350 тысяч! Было очевидно, что некомплект вооруженных людей в армии с течением времени может только возрастать.
Независимо от недостатка в винтовках, на Русскую армию надвигалось едва ли еще не большее испытание, в виде недостатка огнестрельных припасов, ружейных и особенно артиллерийских. Этот последний недостаток стал выявляться уже в первые месяцы войны и о нем было сообщено Ставкой военному министру уже в октябре 1914 г. Но Военное министерство, базируясь на опыте Русско-японской войны, вначале недоверчиво отнеслось к сообщениям Ставки, заподозрив ее даже в сокрытии истины. Генерал Сухомлинов обращался, помимо Ставки, к различным лицам в армии с просьбой присылки точных данных о боевых припасах. Сомнений, однако, не было. Наступал голод в огнестрельных припасах в самом настоящем смысле этого слова. По самому скромному подсчету, требовалось на армию наличного состава ежемесячно не менее 1 1/2 миллионов патронов для одной только легкой артиллерии; поступало же в течение зимних месяцев 1914–1915 гг. едва около 1/4 части потребного числа. В весьма печальном положении находились также вопросы снабжения армии пулеметами и прочими предметами технического снабжения. Материальная часть армии в период маневренной войны весьма быстро и неожиданно износилась. К сожалению, как я уже сказал, мы не могли рассчитывать в вопросах снабжения на получение помощи от наших союзников: последние сами выбивались из сил, чтобы преодолеть собственные в этом отношении затруднения.
Все вытекавшие выводы о невозможности задаваться при существовавших условиях какими-либо широкими предположениями на ближайшие месяцы, вынуждали Великого князя вначале присоединиться к моей точке зрения о необходимости временно ограничиться действиями в направлении Восточной Пруссии как более безопасными и лучше соображенными с наличным состоянием армии и ее возможностями. Однако, сторонники другого мнения указывали на подготовку австро-венгерских войск к новому наступлению и на необходимость ответить на этот способ действий не обороной, а только активными действиями, чтобы не дать возродиться австро-венгерской армии от перенесенных ею поражений. Генерал Иванов настойчиво указывал, что успех против австрийцев «отзовется благоприятно в Венгрии, которая готова идти на сепаратный мир, а также и в Румынии»…
Около того же времени и граф [А. А.] Игнатьев,[74] русский военный агент в Париже, сообщал в Ставку, что генерал Жоффр, осведомленный о трагическом положении вопроса об огнестрельных припасах в Русской армии, высказался, что «если мы лишены возможности возобновить наступление в Польше, то все же, быть может, сможем продолжить действия в Галичине, где характер местности требует минимального содействия артиллерии».
Наконец, на решение Верховного главнокомандующего, в смысле перенесения наших наступательных действий в Галичину, стали давить и политические факторы. В феврале 1915 г. открылись военные действия союзников против Дарданелл, а дипломатия Держав согласия в наступающем году сосредоточила все свое искусство на том, чтобы привлечь на свою сторону Румынию и Италию. Очевидно, что при таких условиях достижение Россией крупного успеха на австро-венгерском театре могло казаться крайне заманчивым, если бы не реальные факты, говорившие против возможности счастливого выполнения задуманной операции.
Оценка условий обстановки всегда, однако, является делом субъективным; поэтому принятие того или иного решения Главнокомандующим вооруженными силами, говоря теоретически, должно бы всегда быть актом только его свободной воли. Дело ближайших сотрудников Верховного лишь выяснить реальные плюсы и минусы всякого данного решения, что и было выполнено с величайшим вниманием. Мои предположения о более осторожном способе действий менее подходили к порывистому и стремительному характеру Великого князя и поэтому, в конечном результате, не были приняты. Великий князь, под влиянием сторонников другого способа действий, изменил свое первоначальное мнение и, в конце концов, все более и более стал склоняться к тому образу действий, который казался ему более отвечавшим масштабу России и ее конечным стремлениям.
19 марта начальник штаба Верховного главнокомандующего «собственноручным» письмом, на имя главнокомандующих фронтами сообщал, что «отныне Верховный главнокомандующий имеет своей основной задачей перейти всем Северо-Западным фронтом к чисто оборонительного характера действиям, а Юго-Западному фронту предназначает главнейшую задачу будущей части кампании…» Это единственная директива за всю войну, вышедшая из-под пера генерала Янушкевича. Так как всякий оперативный план должен соответствовать настроениям и характеру их ответственного исполнителя и так как таковым по закону являлся не кто другой как Главнокомандующий, то, в сущности, против данного решения спорить более не приходилось. Но, в виду необычного порядка отдачи директивы, минуя меня, я все же немедленно возбудил ходатайство о моем увольнении от должности. Просьба моя была категорически отвергнута, и я продолжал занимать прежний пост генерал-квартирмейстера, причем, конечно, с прежним рвением стремился обеспечить успех нового плана, принятого Великим князем, стремясь лишь по возможности смягчить те опасности, которые, по моему мнению, могли угрожать и стали позднее действительностью в отношении нашего стратегического положения вообще, и на севере в частности. Тем не менее, в довольно длительный период колебаний, стали уже постепенно осуществляться меры, намечавшиеся к исполнению, согласно первоначального решения Великого князя.
