И здесь сказались особенности жизненной и профессиональной установки Ольги Игоревны Какую-то теорию создавать было надо – нужно было выходить на обобщения, вырабатывать язык нарождающегося сообщества историков, изучающих средневековое право. Отношения со всякой теорией у большинства медиевистов оставались сложными. Для обобщений на основе эмпирического материала не хватало одного лишь своего опыта, и не могло хватить – это уже становилось ясно. Но есть же коллеги, сталкивающиеся с теми же проблемами, на своих источниках наблюдавшие какие-то свои правовые феномены. Ясно, что нужно собраться вместе, поговорить, поднять в конце обязательный ритуальный тост: «За корпорацию!»
И вот с 1994 года один за другим пошли организованные О.И. «круглые столы», сперва в рамках работы над «городским проектом» и потому – посвященные в основном городскому праву. Первые результаты двух «круглых столов» были опубликованы в изданном «на подножном корму» сборнике «Право в средневековом мире» с характерным для той эпохи тиражом – 150 экземпляров. Затем правовые «столы» начали самостоятельное существование, значительно расширив свою проблематику: «Преступление и наказание» (1996), «Человек перед судом» (1997), «Право как фактор социализации индивида» (1999), «Человек вне закона» (2000), «Без вины виноватые» (2002). Ясно, что это уже был долговременный научный проект, и Ольга Игоревна стала его формальным и неформальным лидером. Правда, проект этот никогда не получал никакого финансирования (это при том, что гранты выделялись тогда под самые причудливые начинания). Коллеги приезжали за свой счет, зачастую останавливаясь в квартире О.И. Варьяш на ул. Дмитрия Ульянова, затем как-то ухитрялись издавать результаты «круглых столов». Почему-то кажется, что иначе и быть не могло; не могу представить Ольгу Игоревну за составлением сметы или написанием формального отчета. Она столько всего делала на чистом энтузиазме, что и это, самое главное дело своей жизни, она не могла вести иначе.
Разумеется, ее деятельность в ту пору была все так же многообразна: она оставалась секретарем «Средних веков» до 1997 года, входила в завершающую стадию работа над изданием «Город в средневековой… цивилизации». Ольга Игоревна по-прежнему участвовала во всех начинаниях коллег – будь то проект по изучению средневековых элит или сборник по гендерной проблематике. Чувствуя угрозу распада сообщества, она удвоила свои усилия по подготовке молодых коллег. Большой радостью стали студенты ее спецсеминара на кафедре истории Средних веков МГУ. Она называла их «дракончиками» (большинство из них родилось в год Дракона) и устроила им удивительную практику в Питере. Вопреки тому что научные связи между двумя столицами становились все эфемернее, она знакомила их с коллегами, водила в музеи и отделы редкой книги. «Это же наши братья по разуму!» – любила она цитировать удивленное восклицание одного из своих «дракончиков».
Где-то в первой половине 1990-х годов наконец состоялось ее знакомство с трудами Мишеля Фуко. Как известно, «Слова и вещи» были переведены у нас еще в 1977 году, но мало кому из практикующих медиевистов пришло бы тогда в голову ознакомиться с прихотливой мыслью автора. С началом перестройки поклонников Мишеля Фуко в нашей стране прибавилось; но это были люди, отнюдь не склонные к эмпирическим изысканиям, и Фуко в их интерпретации получался даже еще более заумным, чем он был на самом деле. А работы, написанные им на историческом материале, – «История безумия» и, главное, «Рождение тюрьмы», – появятся в русском переводе лишь во второй половине 90-х годов. К счастью, Фуко прочитал курс лекций в Бразилии, где они и были изданы по-португальски под заголовком «Истина и юридические формы»84, причем эта книга долго не переводилась на другие языки. Вот она-то и попала в руки Ольги Игоревны как раз в тот момент, когда она накопила солидный историко-правовой материал и уже осознала самодостаточность права. Она, совсем не склонная к цитированию авторитетов, неоднократно повторяла в своих статьях фразу Фуко о том, что «изучение права изъято из монополии правоведов, включено в гораздо более широкий социокультурный контекст и – тем самым – в систему гуманитарных наук». После этого она с жадностью проглотила его «Surveiller et punir» (характерно, что она переводит его как «Надзирать и карать», в то время как в русском издании значится – «Надзирать и наказывать» – она не брала материал из вторых рук). По заслугам она оценила и правую антропологию, причем, кажется, и здесь знакомство с историко-антропологическими штудиями шло индуктивным путем, в типичной для Ольги Игоревны манере. В 1995 году в секторе А.Я. Гуревича готовили сборник рефератов по исторической антропологии. Аспиранты, пытавшиеся пересказать книгу Э. Коэна «Перекрестки правосудия. Закон и культура в позднесредневековой Франции», столкнулись с серьезными трудностями, и редколлегия обратилась за консультацией к Ольги Игоревне. В принципе Коэн был ей знаком, но сейчас, вникая в детали, она увлеклась настолько, что в результате всю переводческую работу проделала заново85.
С каждым витком своей научной биографии О.И. Варьяш охватывала все новые проблемы истории средневекового права: право обычное, право городское, право королевское, право прецедентное, правовые системы этноконфессиональных групп. Она вплотную подошла к такому тематическому Монблану, как рецепция римского права в его связи с правом каноническим, понимая, что без этого ее исследования останутся фрагментарными. Но все чаще она слышала от друзей советы издать книгу, которая обобщала бы накопленный опыт. Она соглашалась и даже начала думать в этом направлении; но, как всегда, по заведенном обычаю, свои собственные дела отодвигала на задний план – важнее было иное: коллоквиумы в других городах, работа над переводом текстов св. Тересы, подготовка очередного правового сборника, ученики, заработки. И все чаще жаловалась она на головную боль.
В этот момент появилась возможность поехать в Португалию надолго. Правда, придется напряженно работать над совершенно новой проблематикой – историей российско-португальских связей в Новое время. Отрываться от родных и друзей ей было трудно, но все же возможность по-настоящему, изнутри прочувствовать страну – уникальная возможность, которой никогда не было у ее учителей, – выглядела слишком привлекательной, чтобы от нее отказаться.
Здоровье же становилось все хуже. Но, вернувшись после долгого отсутствия, она вместо работы над книгой с радостью откликнулась на предложение участвовать в Летней школе лета 2001 года с характерным названием «Как быть медиевистом?». Это было именно то, о чем она всегда мечтала: собрать вместе наших молодых «братьев по разуму». Ольга Игоревна взяла на себя саму важную секцию, где речь шла о том, как сегодня рассказывать о феодализме, организовала практические занятия по средневековому праву. Это была именно ее школа – веселая, умная, добрая и с неизменным ритуальным тостом.
А после этого О.И. заболела уже настолько серьезно, что так и не поправилась. И книга так и осталась ненаписанной.
Каждый историк сталкивается с этой проблемой. Как соблюсти меру в сочетании работы на себя с работой на других? О.И. Варьяш ответила на этот вопрос по-своему. Она могла бы издать свою книгу сама и намного раньше. Но она предпочла потратить свои силы на то, чтобы сохранить сообщество, создать школу. А книгу «Пиренейские тетради» собрали ученики и друзья. Разве был ее выбор ошибочным?86
Комментарий
Текст был опубликован в виде предисловия к посмертному изданию книги О.И. Варьяш: Уваров П.Ю. Пунктир ненаписанной книги // Варьяш О.И. Пиренейские тетради: право, общество, власть и человек в Средние века / Сост. и отв. ред. И.И. Варьяш, Г.А. Попова. М.: Наука, 2006. С. 11—24.
После кончины О.И. Варьяш в 2003 году коллеги сделали многое для ее памяти: провели в том же году мемориальные чтения (открывшиеся 1 октября, в ее день рождения); издали материалы этих чтений (трехтомник «Historia animata»); наконец, подготовили «Пиренейские тетради» – сборник статей, которые Ольга Игоревна могла бы включить в свою так и не написанную монографию. В память об О.И. Варьяш издательство «Наука» выпустило ее без издательского гранта, в чем особая заслуга заведующей исторической редакцией Н.Л. Петровой и редактора В.А. Токмакова.
Когда меня попросили написать вводную статью, конечно, я согласился, но был в недоумении. Различные воспоминания уже были, погружаться в пиренейскую историко-правовую тематику для меня было довольно-таки сложно. К тому же я не вполне понимал, на какую аудиторию рассчитывать. Те, кто знал Ольгу Игоревну, всегда находились под обаянием ее личности, а для остальных ее заслуги были совсем не очевидны – ни толстых монографий, ни зарубежных изданий, ни интервью в перестроечных журналах, ни выступлений в СМИ. Тогда мне впервые подумалось, что следующие поколения, не знающие контекста нашей деятельности и того, чем мы жили, не смогут, да и не захотят оценивать вклад каждого в науку: ключи для понимания будут утеряны подобно тому как нынешнее поколение утратило способность распознавать эзопов язык, столь значимый еще в брежневскую эпоху. В данной статье я впервые прибегнул к эффекту остранения.
