До сих пор мы говорили о самых общих характеристиках советской медиевистики, задавая внешние рамки творческой биографии О.И. Варьяш. Теперь же остановимся на двух обстоятельствах, уже непосредственно связанных с ней самой.
Во-первых, стоит сказать об избранной ею специализации. Изучение севера Пиренейского полуострова – колыбели Реконкисты – опиралось в нашей стране на традиции А.И. Пискорского, развитые и самим А.Р. Корсунским, и отчасти – Л.Т. Мильской и другими испанистами, но в целом история Испании была гораздо менее изученной, чем история Англии, Франции или Германии, на базе которых и сформулирована классическая марксистская теория феодализма. Пиренейскому полуострову досталась репутация периферийного варианта феодализма. Советский медиевист, занимавшийся все той же Англией или Францией, сталкивался с мощными местными школами, активно разрабатывающими социально-экономическую проблематику, зачастую в духе «новой социальной истории», не говоря уже о богатейшей историко-правовой традиции. Но историки Испании, совсем недавно вернувшейся в семью европейских демократий, оставались в ту пору еще достаточно консервативными в своих методах и пристрастиях. Главная их задача виделась в том, чтобы показать, насколько самобытна их национальная история. К тому же «новейшая», т.е. послевоенная, испаноязычная историческая литература поступала в наши библиотеки из рук вон плохо. Новые веяния постепенно проникали из-за Пиренеев – в частности, сказывалось влияние школы «Анналов». Но это почему-то касалось в основном либо истории Каталонии (работы П. Виллара и П. Бонаси), либо более позднего колониального периода. Поэтому О.И. Варьяш приходилось в основном рассчитывать на свои силы, и привычки заимствовать новейшие методы западных коллег у нее не сложилось.
Во-вторых, надо охарактеризовать поколение медиевистов, к которому принадлежала Ольга Игоревна. Люди сороковых годов рождения – те, кто пришел в науку в 1960-е – начале 1970-х годов, оказались в сложном положении. Эти годы можно назвать «золотым веком» советской медиевистики. Выходило много добротных книг, велись интересные дискуссии, кафедры выпускали много первоклассных специалистов. А вот в медиевистике удалось затем утвердиться очень немногим из выпускников тех лет. По-видимому, здесь сказывались общие для науки любой страны «мальтузианские» факторы. Первое блестящее поколение советских медиевистов составляли историки, получившие классическое образование и вступившие на путь научных изысканий еще до революции. Затем наступил длительный перерыв, и только во второй половине 1930-х годов университетское историческое образование стали восстанавливать78. И уцелевшие к тому времени отечественные медиевисты с успехом справились с очень сложной задачей – из студентов, уже лишенных классической гимназической подготовки, они тем не менее сформировали добротных профессионалов-медиевистов, к тому же воспитанных в марксистском духе. Это второе поколение, вступавшее в науку при Сталине, несмотря на войну и репрессии, оказалось вполне жизнеспособным и довольно многочисленным. Представители его оставались в строю по меньшей мере до конца советского периода; а поскольку новых вакансий для медиевистов в столичных вузах, в исследовательских институтах или в музеях возникало весьма немного, то их ученикам найти работу по специальности было очень сложно. Но помимо «мальтузианских» соображений сказывались и иные трудности. Медиевисты второго поколения были людьми разными, очень часто конфликтовавшими друг с другом; но все они сходились в том, что планку профессиональных требований нужно держать очень высоко. Имея пред собой величественный образец своих учителей, они и к молодым своим коллегам предъявляли подчас непомерные требования, отказываясь снисходить до них, как это, судя по всему, делали их собственные учителя. Поэтому критика сочинений дебютирующих историков в то время была чрезвычайно острой, и пройти сквозь ее горнило без потерь удавалось немногим. Кандидатская диссертация по истории Средних веков, написанная и защищенная в срок, не превышавший семи лет, в ту пору негласно считалась «скороспелкой». Как бы то ни было, очень многие из современников не выдерживали и перебирались в другие области науки. Те же, кто доходил до конца, все равно в течение большей части своей жизни оставались в тени мэтров. Следующее, и уже последнее поколение советских медиевистов, которое пришло в науку в конце 1970-х – 1980-е годах, оказалось в куда более благоприятных условиях – как в силу действия все тех же факторов «научной демографии», так и потому, что советская наука мало-помалу становилась все более открытой для новых веяний и, следовательно, все менее советской. Отсутствие или, во всяком случае, недостаточность среднего поколения медиевистов было чревато разрывом традиции, поскольку подтачивалось то, что во все времена именовалось словом «ученичество», нарушалось единство знакового и логического языка корпорации. Это было бы не так серьезно, если бы не грянувшее в конце советских времен обвальное изменение внешнего мира: эрозия марксистской парадигмы, каскад новых методологических веяний, появление новых образцов для подражания. Сегодня студенту-медиевисту легче осилить «Археологию знания» М. Фуко, чем «Происхождение английского парламента» Е.В. Гутновой, не говоря уже о специальных трудах по аграрной истории. И все же корпорация выжила, какая-то преемственность сохранилась. В этом – огромная заслуга и Ольги Игоревны.
Значительная часть ее жизненных сил тратилась именно на это – на поддержание корпоративного единства. По тем же самым поколенческим причинам на ней всегда лежала масса секретарских обязанностей. Здесь и организация советско-испанских коллоквиумов, и редактирование «Пиренейских сборников», равно как и множества ротапринтных изданий, позже – секретарство в ежегоднике «Средние века». Были и более экзотические поручения и обязанности – от участия в коллективных трудах до неизбывных поездок на овощебазу79 и участия в капустниках. Не имея привычки отказываться, она еще и сама взваливала на себя многое, особенно если это касалось укрепления связей внутри своего поколения, к которому она всегда добавляла молодежь. Она бесплатно преподавала аспирантам латынь, не предусмотренную официальными программами, но абсолютно необходимую для профессии. Она никогда не отказывалась от предложения коллег: вместе переводить источник (весьма далеко отстоящий от ее интересов); написать что-нибудь для детей – про «Книгу Страшного суда» или про восстание Чомпи; поехать на какой-нибудь немыслимый коллоквиум, для выступления на котором доклад писался, разумеется, в последнюю ночь; везти студентов на практику; организовывать Летнюю школу. Ведь это все работало на сохранение той самой корпорации, за которую провозглашали ритуальный тост. Вот характерная ее фраза, адресованная молодому представителю конкурирующей научной школы в кулуарах одной конференции: «Пусть наши мэтры конфликтуют друг с другом, но мы, люди одного поколения, всегда останемся друзьями и коллегами»80. Слово «коллеги» она любила, и когда стала секретарствовать в ежегоднике «Средние века», то еще в доперестроечные времена сразу же поменяла обращение к читателям с «Дорогие товарищи!» на «Дорогие коллеги!». Эту коллегиальность она стремилась распространить на подрастающее поколение медиевистов, требовательно и в то же время чрезвычайно трепетно относясь к своим ученикам.
Что касается ее главной темы, то в начале 1980-х годов произошло важное событие: О.И. Варьяш «перебросили» на изучении Португалии. Здесь вновь потребуются пояснения. Институт всеобщей истории Академии наук СССР (а сектор истории Средних веков был одним из лучших его, как говорили тогда, «подразделений») еще не забыл в то время своей сверхзадачи – изучить всю Всемирную историю, причем впервые изучить ее единственно правильным образом, с подлинно научных, сиречь марксистских, позиций. Обойти историю какого-нибудь региона, какой-нибудь страны своим вниманием – значит обречь их на то, что они так и останутся достоянием буржуазной и, следовательно, ошибочной историографии; а общая картина всемирно-исторического процесса получится ущербной. Но важных регионов и стран было явно больше, чем научных сотрудников сектора. Поэтому наличие нескольких специалистов по истории одной страны (Испанией в секторе занималось в ту пору три человека) казалось его строгому и по-крестьянски обстоятельному заведующему непозволительным расточительством, в то время как история Португалии оставалась «неприкрытой». Сектором руководил тогда А.Н. Чистозвонов, который также возглавлял комиссию по изучению проблем генезиса капитализма (разумеется, возложив секретарские обязанности на О.И. Варьяш), и Португалия с ее груженными пряностями каравеллами была для него очень важна. Но ему, как истинному советскому медиевисту, было очевидно, что истоки португальского взлета следовало искать в базисе феодального общества, то есть – в аграрных отношениях. Для этого надо было углубиться в те века, когда складывались характерные черты этих отношений. По всей видимости, это не противоречило интересам самой Ольгой Игоревной, поскольку, занимаясь Астурией и Леоно-Кастильским королевством, она наверняка задавалась вопросом, почему судьба земель непокорного Афонсу Энрикиша, разорвавшего вассальные связи с Леоном, сложилась впоследствии столь удивительным образом.
