одряхлевшей «Ладе», направляясь к виадуку Транссибирской магистрали. Мы виляем по какому-то грязному проулку, затем протискиваемся между опорами железнодорожной эстакады (все бока владиковой «Лады» уже помяты) – а над нами лязгает локомотив, тянущий семьдесят вагонов на юг, в Китай. Я прислушиваюсь к их шуму над головой с мальчишеским изумлением. Эта ветка через Маньчжурию, пересекающая северный Китай, была закончена в 1902 году, когда Россия заставила немощную Поднебесную передать себе короткий 1500-километровый путь до Владивостока: дорогу, чреватую будущими проблемами.
Какое-то время железнодорожные пути идут параллельно дороге, а затем мы едем в одиночестве по залитой солнцем местности, где луга желтеют в преддверии осени. Это северо-западная граница Даурии, степи которой текут на юг к сезонным озерам и воздушным путям миграции миллионов перелетных птиц. Владик ведет машину так, словно он зол на весь мир. Время от времени под дорогой проскальзывает какой-нибудь приток Онона. Деревеньки в этой земле, которую когда-то называли житницей Амура, невелики и разбросаны редко. Однако кое-где склоны долины устланы убранной кукурузой, а сено на пастбищах уже свернуто в промокшие рулоны. Владик говорит, что оно, наверное, рано сгниет – с неба лило все лето.
Скотоводческие бурятские земли остались за спиной; там, где Онон встречается с катящейся с запада Ингодой, он теряет свое название и становится Шилкой. Здесь, на более русской территории, это уже не «священная мать», а «батюшка» – в знак привязанности и уважения, и под именем Шилка река течет 550 километров на восток, где сливается с Аргунью у китайской границы. Там она наконец становится Амуром.
Владик высаживает меня в центре города Шилка – когда-то вокруг тут были золотые прииски.
– Будь осторожен, – говорит он. – Это не мой родной Могойтуй. Там все нормально живут – русские, буряты, узбеки-иммигранты, у нас даже баптистские часовни есть. А Шилка – куча дерьма. – Он гасит сигарету о приборную панель, внезапно приуныв. – Не думаю, что где-нибудь сейчас особо хорошо, разве что в Америке.
Отъезжая, он кричит:
– Но все мы ненавидим китайцев!
Какое-то время мне кажется, что насчет Шилки он был прав. Здесь всего две гостиницы. В одной меня обругал пьяный владелец; другая находится на ремонтной базе и заперта. Поэтому я нахожу маршрутку (это маршрутное такси), и она отвозит меня за пятьдесят километров, в Нерчинск. У него тоже дурная репутация. Владик сказал, что там полно воров и бывших заключенных. Но я нахожу гостиницу для путешественников (на дворе, полном календулы и кур), брожу по коридорам, пока уборщица не находит мне комнату, и безболезненно засыпаю.
* * *
Типичный город в этой бесконечной Сибири узок и вытянут. Вы идете по пустым улицам, где не видно машин и автобусов, и выходите на площадь, где курят несколько стариков. Можно задасться вопросом: где центр города? Но вы уже в нем, на этой пыльной площади, где легковые машины и грузовики выстроились перед магазинами, в витринах которых нет товаров.
Нерчинск хранит хрупкий костяк прошлого достоинства. Над тихой дорогой недалеко от центра города возвышается отреставрированный собор, колокольня которого давно разрушена. Расположенный неподалеку заброшенный гостиный двор венчает портик с дорическими колоннами, а за классическим фасадом давно закрытой гостиницы «Даурия», возможно, во время своего путешествия на Дальний Восток в 1890 году жил Антон Чехов. «Вчера был в Нерчинске, – лаконично писал он своей семье. – Городок не ахти». Дух оскудения все еще пронизывает его. По его улицам бродят мужчины с усталыми лицами и крупные женщины – в безликой одежде и спортивных куртках с поддельными логотипами. Половина людей, кажется, носит Versace и Dolce & Gabbana, но при этом ездит на древних «Тойотах» или с пустыми пластиковыми пакетами в руках пересекает улицы в рытвинах и выбоинах.
Именно добыча ископаемых и сформировала город. В 1700 году Петр Великий отправил греческих инженеров на разведку окрестностей, и через несколько лет они обнаружили огромные запасы серебра. Нерчинск стал нервным центром территории, жители которой – уголовники, политические заключенные, крепостные – трудились под землей рядом с поселениями, разбросанными на тысячи квадратных километров. Возможно, эти полузабытые столетия объясняют тянущуюся криминальную репутацию города, а также взрывы 2001 года, когда мафия по ошибке подпалила свой арсенал.
Нерчинск находится в упадке с конца девятнадцатого века – когда его обошла Транссибирская магистраль. Его далекие серебряные рудники давно выработаны, а заводы остановились. Рядом с местом, где в Шилку впадает Нерча, находится тюрьма, а на окраине расположен заброшенный военный аэродром. Я тщетно ищу какой-нибудь памятник подписанному здесь договору – соглашению, нарушения и обещания которого отзываются уже на протяжении трех столетий.
Нерчинский договор 1689 года стал первой преградой на стремительном завоевании Сибири Россией. Менее чем за шестьдесят лет казаки и солдаты прошли весь континент – пять тысяч километров от Уральских гор до Тихого океана. В морозном административном центре Якутске, в тысяче километров от еще неизвестного Амура, распространились слухи о могучей реке на юге, текущей по райским хлебным полям. В 1643 году из голодного поселения началась отчаянная, занявшая три года экспедиция под начальством Василия Пояркова; казаки разоряли среднее течение Амура, взимая меховую дань с разбросанных даурских поселений или вырезая их. К концу пути отряд Пояркова из-за голода, болезней и наказаний (некоторых людей он убил лично) сократился со 150 до 20 человек, и он вернулся в Якутск с первыми ориентировочными картами Амура. В соответствии со схемой, которая еще будет повторяться, Пояркова отозвали на разбирательство в Москву, и его имя исчезает из документов [28].
Четыре годя спустя на Амур пришла еще более страшная напасть – пират Ерофей Хабаров разорял приречные поселения на протяжении более 800 километров. В одном случае он хвастался, как «божьей милостью» расправился с жителями даурской деревни (661 человек), а также массовыми изнасилованиями [29].
Но теперь местные народы обратились к номинальному сюзерену – Китаю. Хабарова отозвали на разбирательство в Москву, а его потенциальный преемник с двумя сотнями людей с лишним был разбит китайскими пушками на нижнем Амуре [30]. В течение тридцати лет после этого две великие империи вели теневую войну, проявляя невежественную дипломатию; тем временем в бассейн Амура хлынул не контролируемый государством поток казаков, крестьян и преступников. Только после 1680 года, когда власть маньчжуров в Китае окрепла, они стали уничтожать русские крепости, и после гибели восьмисот с лишним казаков в их последнем амурском оплоте [31] Москва и Пекин приступили к мирным переговорам.
К тому времени Нерчинск стал воротами России к Амуру, хотя представлял собой всего лишь огороженную крепость с
