Ознакомительная версия.
– Вы подполковник Кервин? – спросил переводчик. – Где письмо?
Кервин заявил, что он сжег письмо генерала Лаша. Но полковник Кранц засвидетельствовал его содержание, когда Кервин сообщил о нем, и русские, казалось, поверили.
Переговоры, которые прерывались телефонными звонками в штаб маршала Василевского, продлились несколько мучительных часов. Они касались требования, чтобы весь гарнизон совершил переход в расположение русских, и обещания, что все немецкие офицеры будут размещены в лагеря для служащих с белыми простынями на кроватях, и запроса, чтобы генерал Лаш прибыл лично.
Наконец, около десяти часов, после другой телефонной беседы с маршалом Василевским, русский полковник объявил, что он сам в сопровождении двух капитанов пойдет на командный пункт Лаша. Переводчик спросил:
– Русские парламентеры в Будапеште были застрелены немцами. Здесь это возможно?
Кервин подумал о том, что случилось с его эмиссарами. Но он также думал и о женщинах с их белыми флагами.
– Нет, – сказал он.
Переводчик указал на Кранца:
– Этот останется здесь, если что-что случится с русскими парламентерами, его расстреляют. Других пленных офицеров расстреляют также. Понятно?
Кервин кивнул. Они покинули подвал.
Огни сияли над городом. Русские батареи стреляли настолько яростно, что группе пришлось возвратиться. Русские позвонили по телефону, и артиллерия затихла. Затем группа вышла снова и двинулась по улицам. На каждом углу были русские солдаты, готовые к нападению.
Кервин должен был вести маленькую группу мимо окружной штаб-квартиры нацистской партии. В любой момент он ожидал выстрелов. Но возможно, обитатели штаб-квартиры партии уже напились. По обширному полю щебня Кервин и его группа спустились в подвал генерала Лаша.
Лицо Лаша было пепельно-серым.
Кервин сообщил:
– Я выполнил ваш приказ. Вот – русский парламентер.
Пока Лаш и русский оценивающе смотрели друг на друга, раздались шаги на лестнице. Генерал Хенле, командир пехотной дивизии, ввел подвыпившего русского капитана, который нетвердо стоял на ногах. Хенле, как оказалось, Лаш также проинструктировал искать контакт с русскими. Но когда он и пьяный капитан увидели, что делегация уже прибыла, оба повернулись и вышли. С тех пор переговоры в убежище Лаша продолжились с военной формальностью.
Майор из штаба генерала Лаша представил предложение о капитуляции. Лаш повторил, что он больше не может нести ответственность за разрушение, страдания сотен тысяч гражданских жителей и бесчисленных раненых солдат в городе. Он попросил, чтобы пощадили раненых и гражданских жителей и позаботились о них. Русские кивали.
Лаш обязался приказать своим войскам прекратить огонь. При этом предупредил, что не может гарантировать подчинения различных частей СС, службы безопасности и членов партии. Он сообщил, что оставшиеся партийные чиновники забаррикадировались в замке, приблизительно в 180 метрах от его убежища, и следует ожидать их сопротивления до конца. Ему, Лашу, эти чиновники сообщили всего час назад, что он и его штаб будут взорваны, если сдадутся.
Русские кивнули снова. Они несколько нетерпеливо ждали завершения протокола капитуляции.
Это было около часу ночи. Русская артиллерия все еще грохотала, русские бомбы все еще падали. Посыльные сообщили, что русские войска продвинулись в пределах 100 метров от командного пункта Лаша.
Советский полковник попросил, чтобы Лаш и его штат пришли к штабу дивизии. Слова «пленные» избегали, да и не было необходимости его использовать. Кервин должен был привести группу обратно.
Они достигли расположения передовых русских частей и были окружены красноармейцами. Русские, услышав о сдаче, стали стрелять в воздух. Группа миновала бараки на Троммельплац. Здесь у некоторых из немцев русские солдаты отняли вещи, которые те несли. Эти солдаты исчезли в ночи прежде, чем советские офицеры успели остановить их.
Наконец, они достигли командного пункта советского корпуса, расположенного в одном из подвалов. Командир корпуса интересовался только тем, почему Лаш сдался так быстро. С некоторым сарказмом он заявил, что принимал участие в сражении за Сталинград. «Я держался, – сказал он, – и я победил». При этом он сказал, что Советы послали против Кенигсберга тридцать дивизий, два танковых корпуса и целый воздушный флот. Немцы оставались безмолвными.
Наступило утро. Появились сотрудники российского информационного агентства, и о капитуляции было сообщено официально. Грузовики и джипы приехали, чтобы везти генерала Лаша и его штабных офицеров в штаб маршала Василевского. В ходе длительной поездки вокруг города и в Замланд исчезли грузовики, которые везли немецких офицеров и багаж. Генерал Лаш и четверо высших офицеров его штаба наконец достигли места назначения, дома около штаба маршала Василевского. Там они оставались 10, 11 и 12 апреля. Затем состоялась аудиенция у советского маршала перед камерами новостей.
Именно здесь генерал Лаш подписал письмо генералу Мюллеру, и он и его офицеры также подписали обращение к офицерам и людям в Замланде. Самые важные пассажи в письме звучали так:
«Командующий 3-м Белорусским фронтом маршал Василевский дает мне возможность сообщить о заключительной фазе сражения за Кенигсберг.
После того как 4-я немецкая армия была разбита и русские продвинулись к реке Одер, я и мой штаб пришли к убеждению, что дальнейшая наша борьба безнадежна. Отсутствовала возможность получения любого подкрепления или поставок для окруженного города позади германского фронта. Так как союзнические силы с запада уже находятся на полпути к Эльбе, ситуация со всей германской армией безнадежная.
Эти события побудили меня после того, как были использованы последние боеприпасы, спасать остальную часть гарнизонного и гражданского населения Кенигсберга от несомненной гибели.
Вы знаете, что ситуация в Замланде столь же безнадежна и что еще большее количество гражданского населения оказалось там в зоне сражения.
Бессмысленное кровопролитие в предстоящем русском наступлении будет на вашей ответственности. После совещания со всеми моими командирами и выяснив, что они разделяют мои взгляды, я считаю своей обязанностью обратить ваше внимание на ультиматум маршала Василевского и рекомендовать вам принять его. При этом вы окажете большую услугу немецким людям. Лаш, генерал пехоты, бывший командующий цитаделью Кенигсберг».
Обращение к войскам Замланда было того же содержания, хотя несколько короче, и заканчивалось словами:
«Мы не должны позволить германскому правительству погубить остальную часть Германии, как оно погубило Кенигсберг. Война проиграна. Только сдача позволит избежать дальнейшей бесполезной резни. Гитлер и его режим, который так долго мучил немецких людей, должны пасть, но немецкие люди должны продолжать жить».
Эти сообщения были сочетанием фактических утверждений, сделанных генералом Лашем и его штабом, и российской пропаганды. Лаш понял это, когда документы положили перед ним для подписи. И все же не был ли он связан обязательством говорить не за себя, а за всех тех, кто умер в Кенигсберге, даже если там к его словам были добавлены мысли, которые он не мог бы одобрить, фразы, которые он мог бы подписать только под принуждением? Во всяком случае, вполне возможно, что Лаш решил подписаться только после того, как офицеры Василевского показали ему заключительное доказательство того, что Гитлер приговорил его к смерти и в его отсутствие заставил семью генерала заплатить этот долг. Эти новости сломили сопротивление Лаша.
Известие о падении Кенигсберга достигли генерала Мюллера через Берлин. Русские последние известия были собраны в Берлине, и Мюллера удивил телефонный запрос маршала Кейтеля относительно того, было ли действительно возможно для немецкого генерала капитулировать вопреки приказам фюрера.
Эрих Кох отреагировал на эти новости более непосредственно.
Демонстрируя показной непоколебимый героизм, он телеграфировал в штаб-квартиру фюрера: «Командующий Кенигсбергом, Лаш, воспользовался моим кратковременным отсутствием, чтобы предложить трусливую капитуляцию. Я продолжаю борьбу в Замланде и на Фрише-Нерунге».
Несколькими неделями ранее подобная телеграмма сокрушила генерала Хоссбаха. Теперь безоговорочная вера в Коха побудила Гитлера осудить Лаша на смерть и бросить его семью в концентрационный лагерь. Генерала Мюллера вызвали в Берлин для дачи объяснений. Он не возвратился. Генерал фон Заукен прибыл на его место.
Когда фон Заукен принял командование, уже не могло быть сомнения, что фронт Замланда обречен. 14 апреля многочисленные русские колонны атаковали с севера – маршал Василевский решил закончить недоделанную работу.
Беженцы из Кенигсберга, которые уехали 5 апреля, были все еще в пути к Пиллау. Деревни и курортные города по южному побережью Замланда были переполнены. Фронт держался слишком долго – и непрерывные заявления окружного руководителя Коха обманули людей, дав новую надежду.
Ознакомительная версия.
