— Землячки! поднесите стаканчикъ!…
Надо было видѣть негодованіе моего спутника.
Въ ожиданіи поѣзда въ Царицынъ, мы вернулись на станцію, гдѣ застали какого-то мѣщанина, родственника хозяина станціи. Мы скоро разговорились; оказалось, что онъ нанимался гурты гонять. О своемъ промыслѣ онъ ничего не могъ сказать мнѣ, кажется, потому, что занимался своимъ дѣломъ не разсуждая, а такъ, по привычкѣ, я даже думаю, что онъ слыхалъ слова профессора И. И. Давыдова: «не надо знать, чтобы вѣрить; а надо вѣрить, чтобы знать».
— Я думаю, трудно идти съ гуртомъ? спросилъ я его, когда мы уже съ нимъ разговорились.
— Какъ не трудно!..
— И дождь и слякоть…
— Да вотъ я вамъ скажу, началъ онъ: — стоимъ мы около Сарепты. Только дождь, вьюга, а ужь ночь… Дѣло было осенью… Водки выпить — негдѣ: въ Сарептѣ дадутъ тебѣ въ окошечко стаканчикъ, а такъ хоть ты издохни — ни за какія деньги ни капельки не дадутъ!… Какъ быть!?.. А надо выпить… Сѣлъ на лошадь, поѣхалъ въ Сарепту. Подъѣзжаю къ окошечку, гдѣ нѣмецъ водку продаетъ. Постучался въ оконце. Нѣмецъ отворилъ оконце. «Что надо?» спрашиваетъ. «Дай стаканчикъ водки» говорю. «Давай деньги». Я ему въ оконце подалъ деньги, а онъ мнѣ изъ оконца подалъ стаканчикъ. Выпилъ, ну сами знаете: въ такую пору, что сдѣлаетъ одинъ стаканчикъ? Простить у нѣмца — это, я знаю, все равно что воду толочь… А выпить надо: продрогъ такъ, что бѣда!… Вотъ я отъѣхалъ на лошади саженъ за пятнадцать, слѣзъ, привязалъ лошадь, а самъ пошелъ пѣшкомъ не къ оконцу, а къ воротамъ… Стучусь… «Что надо?» «Пустите, говорю, переночевать: весь перемерзъ»!… Нѣмцы на этотъ счетъ народъ добрый, сейчасъ отперли, впустили. Я такъ, и такъ, говорю, перемерзъ, одолжите стаканчикъ. Взяли деньги, принесли стаканчикъ. «Ложись, говорятъ, на печь, согрѣйся». Легъ я на печь, а самъ нарочно зубами ляскаю, будто дрожу… «Нельзя ли, говорю, почтенные, еще стаканчикъ принести?» — Нельзя, говорятъ нѣмцы: больше пить нехорошо. «Да я развѣ пить?» Я хочу вытереться водкой: скорѣй согрѣешься. — Это можно. Взялъ деньги нѣмецъ, принесъ водки. Только я взялъ въ руки стаканчикъ, да при всѣхъ и хлопнулъ!… Какъ крикнутъ на меня нѣмцы, а я: «спасибо, говорю, я у васъ три стаканчика разомъ хлопнулъ!…» Нѣмцы ругаться, а я хлопнулъ дверью, да и былъ таковъ!… Пріѣхалъ въ гуртъ, разсказалъ своимъ ребятамъ: того смѣху-то было!…
— А ежели-бъ вашу лошадь украли въ эту ночь? спросилъ я:- вѣдь вы ее оставили ночью одну на улицѣ?
— Въ Сарептѣ-то?
— Да, въ Сарептѣ.
— Въ Сарептѣ не украдутъ.
— Отчего же?
— Ни Боже мой!
— Въ Сарептѣ никакихъ такихъ шалостей не дѣлается, заговорилъ хозяинъ станціи:- такъ объ воровствѣ и не слышно. Не только краденаго никому не продашь, а и своего не смѣй самъ продавать, а отнеси въ магазинъ: тамъ тебѣ продадутъ, и денежки тебѣ выдадутъ; а самъ не смѣй.
— Отчего же?
— А чтобъ цѣны другъ у друга не перебивали.
— А коли деньги кому нужны?
— Вотъ для самаго этого такъ у нихъ положено. Теперь нашему мужику деньги нужны; онъ продастъ все: что ни взять, хоть полцѣны, а продать надо. А у нихъ видятъ, что тебѣ нужда неминучая — денегъ дадутъ, а ты все-таки продавать не смѣй… Какъ есть — до одного зерна все неси въ магазинъ.
Время отъѣзда приближалось и мы отправились на станцію желѣзной дороги, которая подходитъ къ самому Дону въ Калачѣ, а также и къ Волгѣ въ Царицынѣ.
Станціи на волжско-донской дорогѣ отличаются простотой своей постройки. Калачинская и царицынская такія же, какъ на Невѣ пароходныя пристани (онѣ же служатъ и здѣсь пристанями), а прочія — одноэтажные небольшіе домики. Да и къ чему возводить огромныя зданія, когда и эти совершенно достигаютъ своей цѣли? Въ этомъ случаѣ какъ собственные интересы дороги соблюдены, такъ и интересы публики ни мало не страдаютъ. Во устройство самой желѣзной дороги… да объ этомъ послѣ.
Мы пришли на станцію довольно рано, и я помѣстился на одной изъ скамеекъ, обращенныхъ къ Дону. Станція-пристань стоитъ на дуговой сторонѣ Дона; противоположный берегъ нагорный, не представляетъ ничего особеннаго: обрывистые берега, горы, еще непокрытыя зеленью, да и самый Донъ, еще мало оживленный судами, все это наводитъ на что-то невеселое…
Стали собираться пассажиры: рабочіе на баржахъ, судахъ, и донскіе козаки, нѣсколько козачекъ, за исключеніемъ насъ троихъ, составляли всю третьеклассную публику, которая, перейдя чугунку, проходила за рѣшотку на пристань. Чистая же публика — купеческіе прикащики, которые здѣсь называются, комиссіонерами, и купцы гуляли по ту сторону рѣшотки. Всѣ ждали поѣзда изъ Царицына, который, пробывъ въ Калачѣ около получаса, долженъ былъ отвезти васъ въ Царицынъ: поѣздъ опоздалъ и мы должны были пробыть въ Калачѣ долѣе обыкновеннаго.
— Да ты только пойми, говорилъ одинъ донецъ въ толпѣ за рѣшоткой:- сколько онъ деньжищей забралъ…
— А все-таки не погналъ бы я…
— Да Господь знаетъ, но будетъ? Хорошо, ноньче вода большая, а будь…
— Да вѣдь А*** пароходомъ два раза сбѣгалъ до ***, а теперь еще бы можно сбѣгалъ раза два…
— Можно, можно…
— Вода прибываетъ…
— Еще сверху воды не было…
— А*** двѣ барки изъ *** пригналъ, а будь изготовлены еще двѣ и тѣ бы пригналъ.
— Честь и слава вамъ А***, говорили по ту сторону рѣшотки.
— Вы первый показали примѣръ многимъ…
— И кажется удачно?…
— Да, довольно удачно, отвѣчалъ А***.
— Какъ довольно удачно — сверхъ всякихъ ожиданій удачно.
Толки эти были о двухъ баржахъ, которыя А*** осенью пригналъ по Дону вверхъ до ***, кажется, не доходя до Воронежа нѣсколько десятковъ верстъ, загрузилъ ихъ, а весной по полой водѣ привелъ въ Калачъ.
Я долженъ здѣсь немного объяснить, почему я не обозначаю названія мѣста, гдѣ нагружались баржи, ни имени предпріимчиваго торговца, рѣшившагося нагружать баржи для парохода, кажется, верстахъ въ 60 отъ Воронежа. Не называю собственными именами купца и мѣсто потому, что не можно навѣрно, а моей записной книжкѣ, по независящимъ отъ меня обстоятельствамъ, у меня подъ рукой нѣтъ; но мнѣ кажется, что этотъ фактъ заслуживаетъ быть извѣстнымъ.
Ко мнѣ подсѣлъ козакъ въ зеленой шубѣ.
— Вы куда, землячекъ, куда слѣдуете? спросилъ онъ меня, снимая съ одного плеча свою шубу.
— До Астрахани, а вы худа? въ свою очередь спросилъ я, желая избѣжать дальнѣйшихъ разспросовъ.
— Мы тоже до Астрахани.
— Только до Астрахани?
— Нѣтъ, можетъ, и дальше поѣдемъ, не знаю: мы ѣдемъ за рыбой за чистяковой, больше за воблой; удастся купить въ Астрахани, купимъ въ Астрахани; не удастся — поѣдемъ по промысламъ. Да все-таки надо поѣздить по промысламъ: надо вѣрную цѣну узнать; на мѣстѣ все вѣрнѣй узнаешь, да еще прибавить надо, что побываешь не на одномъ промыслѣ.
Я долженъ здѣсь нѣсколько пояснить, что называютъ: водами, промыслами, и проч. По рѣкамъ и терикамъ, какъ здѣсь называютъ большіе и малые рукава Волги, по самой Волгѣ, вдоль берега на нѣсколько верстъ (иногда болѣе 15), снижаютъ, т. е. откупаютъ воду, гдѣ, кромѣ съемщика никто не можетъ ловить рыбу; противоположный берегъ снимается и другимъ лицомъ. Но они, противобережные съемщики, не дѣлятъ Волги или рѣки, а закинувъ невода на своемъ берегу, вытягиваютъ на противоположный. Съ небольшимъ годъ тому назадъ, воды откупались и въ морѣ, иногда однимъ и тѣмъ же лицомъ верстъ на сто вдоль берега и въ ширину до трехъ-саженной глубины. Далѣе воды были вольныя, т.-е. всякій могъ ловить безпошлинно. Теперь же воды въ морѣ на откупъ не отдаются, а всякій, заплатя за промысловый билетъ 30 руб., можетъ отправиться на промыселъ въ море.
Промыслами или ватагами называются заведенія, куда привозятъ пойманную рыбу, гдѣ ее солятъ, сушатъ и гдѣ живутъ рабочіе и прикащики съемщиковъ. Разумѣется, гдѣ лучше уловъ, тамъ и строеніе бываетъ лучше, иногда бываютъ при нихъ и сады.
Красной рыбой называется: осетръ, бѣлуга, севрюга, стерлядь, а чистяковой — вобла, сельдь-бѣшенка, которыя нѣсколько лѣтъ тому назадъ топились на жиръ, теперь же воблу сушатъ и коптятъ, а бѣшенку солятъ, а одна только тарань ждетъ на жиръ. Чистяковой рыбой называются тоже: судакъ, лещь, окунь, сазанъ, линь, бёрщъ, жирикъ и другая мелкая.
Я надѣюсь писать объ здѣшней рыбной ловлѣ, а потому теперь говорю объ этомъ коротко и опять обращаюсь жъ своему разсказу.
— Вы гдѣ служите? спросилъ я козака-донца-зеленую-шубу.
— Я теперь въ отставкѣ, отвѣчалъ тотъ:- у меня теперь сынъ служитъ, а я служилъ въ Польшѣ подъ конецъ старшимъ урядникомъ.
— Такъ вы за воблой ѣдете? спросилъ я его, когда онъ мнѣ разсказалъ о своей службѣ.
— Да, за воблой.
— Вѣдь ваша тарань, донская, лучше волжской воблы?
— Какъ можно?!.. Наша тарань донская, да теперь взять волжскую воблу… на воблу и смотрѣть не станешь!
— Для чего же вы везете на Донъ воблу волжскую, когда ваша тарань гораздо лучше воблы?
