острая. Больно», — Лиза лежала на кресле и старалась разглядывать белые крупинки на крашенном потолке.
«А вдруг он все-таки живой, мы ошиблись и сейчас его убиваем»?
Лиза не спросила об этом у врачей на консилиуме, не решилась задать этот вопрос доктору в зеленом костюме.
«А вдруг…»
«Не думать. Сейчас — больно. Потом — все закончится. У медсестры — голубая шапочка. В окне — облака».
— Почему? — выдавила она тогда, глядя на уставших врачей.
— Такое, к сожалению, случается. Причины — разные.
Даже, если бы доктора затруднили себя объяснениями, Лиза бы им не поверила. Она знала, причина одна: она не хотела этого ребенка, не была готова стать мамой. И только поэтому сейчас ее кровь равнодушно разносит по сосудам разрушающее лекарство. А матка готовится вытолкнуть жизнь, которая росла в ней 26 недель.
Лизу отправили ждать схватки. Она вернулась в палату, оправила складки на цветастом халате и открыла книгу, которую оставила 20 минут назад.
В палате ничего не изменилось. На кроватях сидели и лежали женщины. Кое-кто уже собирал свои вещи, чтобы уйти домой. Летний день катился дальше. Лиза читала Лукьяненко.
***
Ранним утром гинекологическое отделение разбудили Лизины крики.
Боль, всю ночь проверявшая терпение молодой женщины короткими, но запоминающимися набегами, к рассвету полностью овладела телом.
Лиза выходила в коридор, чтобы не будить криком соседок, которых подселили накануне после обеда, мерила его быстрыми шагами, дышала, старалась отвлекаться на плакаты про сифилис и методы контрацепции, но с каждой новой схваткой, разрывающей нутро, приходилось плевать на покой других и орать. Только так неизвестная до сей поры боль проживалась легче.
Лиза когда-то слышала, что рожающие женщины иногда при схватках обещают себе «больше никогда не давать». Этот факт всплывает в ее голове в перерыве между новыми набегами боли, когда Лиза рассматривает плакат про заболевания, передающиеся половым путем. Чтобы не тратить казенную площадь плаката, авторы сократили его заголовок до ЗПП. Под черными, похожими на паука буквами — широкий перечень этих самых зпп. В нижнем углу — удаляющиеся силуэты мужчины и женщины. Фотограф снял пару со спины. Они в белых рубашках и шортах, взявшись за руки, куда-то идут по песчаному берегу моря, залитому солнцем. Очевидно, в сторону безопасного секса.
— Лучше просто позагорай, — Лиза обращается вслух к женщине с плаката и сгибается от новой сильной схватки.
Она не успевает прикинуть, хочется ли ей кричать, что она «больше никогда никому не даст». Мысли и чувства тушуются перед масштабом боли. Остаётся лишь одно желание, чтобы все поскорее закончилось.
Санитарки разносят завтрак пациенткам отделения. Соседки по палате едят кашу, запивая ее жидким сладким чаем, и старательно делают вид, что Лизины причитания — это не более, чем часть сервировки, обязательная составляющая всех завтраков в гинекологии по вторникам.
Они уже говорили Лизе, которая пыталась по началу извиняться за причиненные неудобства, что все понимают. После искали слова поддержки. А когда они быстро закончились, решили вести себя максимально непринужденно, словно голосящая женщина на дальней кровати их палаты, была всегда.
— Кто это у нас тут так верещит? — начинается утренний обход, в дверях появляется заведующая отделением.
— Я… — Лиза слабо улыбается в надежде на скорое избавление.
***
Возле нее суетятся врач, медсестры и санитарки. Лизе кажется, что она смотрит кино, где на главную роль без проб и согласия утвердили ее.
Тело после пяти часов схваток устало от боли, но сознание удивительно ясное. Мозг выхватывает картинки из происходящего, показывает их Лизе в режиме стоп-кадра.
Кто-то из санитарок гладит ее предплечье. Врач велит тужиться. Утреннее солнце заглядывает в кабинет: на стеклах окна видны разводы. Через несколько минут все заканчивается. Лиза пытается соскочить с кресла.
— Какая шустрая! Ты куда? Нельзя так резко. Голова не кружится? — удерживают ее несколько рук.
Лиза не ощущает свое тело, она легкая как пушинка.
«Все, наконец! Всем спасибо. Все свободны. Дайте мне уйти».
Лизу провожают до палаты. Она падает на кровать и проваливается в сон. Просыпается днем: рядом сидит ее тетя в белом халате поверх одежды, она медработник, смотрит сочувственно и гладит ее руку.
«Зачем? Почему вы меня жалеете? Все закончилось. Все нормально», — думает Лиза.
Вслух женщины говорят о том, как все прошло.
— Не нужно ли чего? — интересуется тетя перед тем, как уйти.
— Спасибо. Ничего не нужно, — отвечает племянница.
К вечеру приезжает муж. Во время короткого разговора в маленьком коридорчике перед входом в отделение он бледнее стен Лизиной палаты.
— Подожди, — вдруг вспоминает Лиза и уходит.
Возвращается с коробкой для обуви.
— Надо… где-то …похоронить, — Лиза протягивает коробку. Пару секунд муж смотрит непонимающе. После берет коробку и сползает по стене.
Лиза равнодушно наблюдает за тем, как мужчина сидит на корточках с непосильной ношей. Она немного удивлена, но ей сейчас не жалко никого: ни мужа, ни себя, ни ребенка. Лизе хочется просто лежать на кровати в дальнем углу палаты, безропотно подчиняясь режимному течению больничной жизни.
***
Лизу выписывают через неделю. Она выходит в лето. Лето делает вид будто ничего не случилось и продолжает бежать мимо Лизиной беды знойными полуднями, прохладными вечерами, грибными дождиками и шумом с речки: там купаются мальчишки — загорелые, тонкие, горластые.
Лизе поначалу немного обижается на мир за его равнодушие. Ей хочется, чтобы он на секундочку остановил привычное течение времени, сел и поплакал вместе с ней. Потому что сама себе Лиза слез позволить не может. А самые родные, стараясь ее поддержать, не сводят с лиц напускную бодрость.
Внутри Лизы воет самка, потерявшая детеныша, дико и отчаянно. Кричит и просится на волю, отгоревать свое горе.
— Все закончилось. Будут еще детки. Нечего переживать, — твердит Лизе разум голосами медсестер, врачей и подруг.
И Лиза пытается жить так, будто ничего не было. Больно, до красных вмятин, давит на грудь повязка, не дающая прийти молоку.
— Несколько дней — и это пройдет, — думает Лиза, перематывая плотной тканью грудь каждое утро и вечер.
В своих старых вещах она находит фланелевый халат с зайчиками: носила его в старших классах. Сейчас похудевшей Лизе он оказывается впору. Она поселяется в этом халате: одежда мягкая, теплая, нетребовательная.
Все выходные Лиза проводит в нем, а в будни возвращается с работы и вновь скидывает деловые брюки и неудобную блузку, чтобы поскорее укутаться в халат. Так и проходит это лето. Лиза во фланелевом халате читает книги, сидя в удобном кресле.
Самка внутри Лизы больше не мечется от боли, а только тихо скулит, прячась в темных переулках души. И
