В этот момент к воротам подкатило такси — шоколадного цвета «ЗИЛ». Пропела звучная сирена. Из цеха вышли трое: высокий холеный человек в коричневом костюме, обрюзгший толстяк с выпученными глазами и маленький подвижной человечек с черными усиками. Они о чем-то оживленно говорили между собой. Шофер такси приветствовал их, как старых знакомых, и лихо умчал в город.
Вот и всё, что увидел майор в свой первый приезд. Зато на следующий день ему больше повезло. Приехал он ранним утром. Оставив машину в том же переулке, Саенко снова занял позицию в стороне от ворот.
— Опять такси и опять «ЗИЛ», — заметил он, когда спустя несколько минут к воротам подкатила на этот раз светло-бежевая машина. Из нее вышли двое — уже знакомые майору толстяк и маленький с черными усиками. Через полчаса появился еще один «ЗИЛ», доставивший, как казалось Саенко, главного руководителя. Тот торопливо прошел в барак, и вскоре оттуда появились тачки, груженные обувью. Из глубины двора подъехала трехтонка, и сапоги навалом полетели в кузов. Когда погрузка была закончена, шофер и работницы набросили сверху брезент, тщательно расправив его края. Из цеха вышел толстяк, что-то сказал шоферу и сел в кабину.
«На базу, а может быть, и в другое место», — подумал майор и заторопился к своей машине.
Грузовик прибыл на Центральный рынок. Огромная рыночная площадь была забита всевозможными магазинами, киосками, ларьками, заполнена толпами покупателей. Саенко ожидал, что трехтонка остановится у какого-либо из больших обувных магазинов. Но она их объехала стороной, забралась в гущу дощатых ларечков, выкрашенных в одинаковый зеленый цвет. Толстяк неторопливо вышел из кабины и остановился у будочки. В ее оконном проеме свисали на суровой нитке рекламные парусиновые тапочки, мужские подвязки и, наверное, самого большого из существующих размеров голубое женское трико. Щуплый, костлявый продавец с посиневшим лицом сиротливо выглядывал из окна и скучал в ожидании покупателей. Неожиданно он засуетился.
— Сто берешь? — услышал Саенко, поспешивший за толстяком.
— Как же, как же, Борис Иванович.
Борис Иванович приподнял свою пухлую руку, и трехтонка подошла еще ближе. Быстро отсчитав сто пар сапог, он передал их продавцу.
Сбежались люди, вокруг ларечка уже образовалась очередь. Раздались нетерпеливые голоса:
— Отпускай поскорее!
— Вот это дело! А сколько их там? Эй, куда лезешь без очереди!
— Вам бы спокойнее вести себя надо, видите, человек товар принимает, — подписывая какие-то бумаги, хрипел Краюхин. Он не видел, как в руках Саенко несколько раз щелкнул «ФЭД». Шепнув что-то продавцу, Краюхин направился в такой же ларечек, затерявшийся еще дальше в глубине рынка.
Пять раз подъезжал грузовик к различным зеленым ларечкам, и повсюду майор отщелкивал аппаратом нужное ему количество снимков. Профессиональное чувство говорило ему: снимай — пригодится.
Прошло десять дней. У Саенко скопились уже множество снимков — этих негласных, но красноречивых и неопровержимых свидетелей. Теперь он знал и в лицо и по именам всех компаньонов, знал не только их настоящее, но и прошлое. Придя на доклад к полковнику, Саенко веером разложил перед ним на столе три десятка фотографий.
— Вот это — один из способов реализаций продукции, — говорил он, указывая на снимки, сделанные на Центральном рынке.
— А вот это так называемое культурное обслуживание сельских торговых точек в Знаменском районе соседней области, — видите, товарищ полковник? — товар доставляется даже на место собственным транспортом.
— Вы и туда выезжали?
— Так точно. — Свой доклад Саенко продолжал иллюстрировать новыми фотодокументами.
— Этот самый Добин вид имеет довольно привлекательный, — заметил Матвеенко, рассматривая новую фотографию.
— Еще более привлекательна его биография, товарищ полковник. В своем сочинении для отдела кадров промкомбината он пишет, что работал в органах МВД ответственным сотрудником. При проверке оказалось, что в органах МВД он действительно работал, но как заключенный. В течение трех лет отбывал наказание.
— Что с ним произошло?
— В годы войны был снабженцем в одной из воинских частей. Как специалист своего дела получил на три дня командировку в Москву. За эти три дня он успел скупить двенадцать тысяч гребешков и заработал на них пять тысяч рублей. Так что талант…
— А кто эта пышная дама в такой роскошной, если не ошибаюсь, шубе из выдры?
— Нам, наверное, с ней придется тоже немало повозиться. Это Тамара Власовна Ворошкова — любовница Добина. А вот вам и жена Краюхина — как видите, с претензиями…
— И тоже в шубе…
Затем Саенко показал полковнику увеличенный фотоснимок с краткой надписью: «Разгрузка спального гарнитура по улице Листовой у дома № 18». Несколько рабочих снимали с машины удобные кровати с инкрустированными спинками, затянутое полотнищем трюмо, а рядом стояли владельцы этого приобретения: самодовольный Краюхин в расстегнутом пиджаке, его голубоглазая жена и две дочери.
— Двадцать четыре тысячи рублей государственная цена…
— А производственный план это прибыльное предприятие выполняет? — спросил Матвеенко, отодвинув в сторону фотографии.
— С лихвой. Комбинат ежемесячно выплачивает этим жуликам изрядные премии.
— Значит, всё идет за счет каких-то махинаций с сырьем? Что ж, ожидать, по-видимому, больше нечего. Завтра же надо всех четырех задержать и провести ревизию. Только думаю, что вам надо дать кого-либо в помощь. Может быть, попросить прокурора, пусть пришлет толкового товарища — не возражаете? — Матвеенко снял трубку и позвонил.
— Так говоришь, Холодкова? Умница? Находчивый? Спасибо, Владимир Степанович. Тогда, пожалуйста, пусть завтра к девяти утра будет у меня.
— А теперь, Никита Иванович, отправляйтесь отдыхать, — продолжал полковник, протягивая руку Саенко. — Постой, постой, Никита Иванович, что с тобой? — вдруг спохватился Матвеенко, всматриваясь в лицо майора. А тот весь дрожал, как в лихорадке. Его ввалившиеся глаза слезились, на лбу каплями проступал пот. — Так ты ведь болен!
— Простыл немного в этой поездке в Знаменский район. Потом вдобавок машина еще застряла, бездорожье, пришлось пешком месить распутицу…
«Как же я не заметил и держал тебя здесь столько времени», — выговаривал себе Матвеенко. Он вызвал машину, отдал распоряжение:
— Майора Саенко домой и сразу же за врачом, потом мне доложите, — сказал он появившемуся шоферу.
* * *
На следующее утро, ровно в девять, в кабинете полковника Матвеенко появился совсем еще молодой на вид человек с высоким выпуклым лбом и копной мягких каштановых волос. Глаза у него были светлые, ясные, казалось, еще ни в чем не искушенные.
— Старший следователь Холодков, — сообщил он.
«Молодоват для старшего следователя», — подумал Матвеенко, но улыбнулся приветливо, по-дружески:
— Рад познакомиться, только вот беда, товарищ Холодков, — сказал он и с огорчением сообщил о внезапной болезни майора Саенко, близко знакомого с цехом резиновой обуви. Заболевание, по-видимому, длительное — в тяжелой форме воспаление легких, а без Саенко и ему, Холодкову, работать будет трудно.
— Впрочем, я вызову опытного оперативного работника, обоих вас познакомлю с делом, передам полезные фотодокументы и уверен — справитесь…
Спустя еще час оперативный работник отдела, майор Алексей Васильевич Брагин и старший следователь Холодков выехали на Сортировку. На полпути к бараку шофер «Победы», не раз возивший сюда Саенко, вдруг насторожился и, наклонившись к сидевшему рядом Брагину, сказал:
— Снова она — «ОХ 72-80»…
Брагин вопросительно посмотрел на шофера.
— Трехтонка с сапогами под брезентом идет навстречу. Это она постоянно выезжает на рынки и в районы.
Машина прошла мимо. Майор сразу узнал по фотографиям сидевшего в кабине грузовика Краюхина. Брагин обменялся несколькими словами с Холодковым, «Победа» развернулась и, обогнав трехтонку, стала поперек дороги. Брагин выскочил из машины, открыл кабану грузовика, показал свое удостоверение. В темных выпученных глазах Краюхина мелькнул испуг, но он попробовал усмехнуться:
— Что везем? То, что делаем. Наша продукция и работникам милиции нужна…
— Очень хорошо, но пока, гражданин Краюхин, пересядьте в нашу машину, а грузовик пусть идет следом. Вы меня поняли, товарищ водитель? — спросил майор шофера трехтонки.
«Победа» прошла в глухой безлюдный переулок и остановилась. Рядом выключил мотор и грузовик.
— Сколько же пар и куда везете? Давайте наряд…
В наряде числилось сто двадцать пар сапог, а в кузове, когда тут же стали пересчитывать, двести шестьдесят.
