Некая фирма обещала переправить их в США, но очень уж странным путем. Маршрут предстоял такой: Куба — Россия — Мексика — США. За оформление всех документов и сопровождение каждый должен был заплатить по 3000–5000 долларов — сумма безумная для простого кубинца. Собирали ее всем семейством: отправляли одного в надежде, что тот потом перевезет остальных. Кто-то продавал дом, кто-то скотину.
Так что в Москве они должны были быть несколько часов, проездом (все летели через Шереметьево), и получить тут новые чужие паспорта. Но фирма обманула несчастных кубинцев. Всех их ждал суд, штраф и депортация на родину. Некоторые на этой почве впали в отчаяние, пытались покончить с собой.
Сейчас из мигрантов «второй волны» остался один, он в психбольнице «Бутырки» (когда готовился материал, стало известно, что его вывезли).
— Старый мужчина, — рассказывает о нем Отабек. — Он твердил: «Мне некуда возвращаться». Свой дом он продал, больше у него ничего не осталось.
Женское СИЗО № 6. В одной из камер молоденькая девушка, почти девочка. Это китаянка Тхи Хоай Ща. Она однокурсница того самого парня из РУДН, который перепродавал медали. Вся ее вина заключается в том, что пошла с любимым человеком на почту. Почти пять месяцев она в изоляторе, и за это время сильно похудела: весит всего 33 килограмма.
— А диету ей не назначают, посодействуйте в этом! — просят за нее сердобольные соседки.
В камере Ща не обижают, стараются поддержать. Но она сама сторонится русских девушек, а других китаянок в СИЗО нет.
У 29-летней филиппинки с красивым именем Кристина Чай, подозреваемой в краже, серьезные проблемы со здоровьем, болит позвоночник. По-русски почти не говорит, и, если бы не Отабек, никто бы не понял, что ее тревожит.
42-летняя гражданка Эфиопии Кебеде Абебе (у нее тоже кража) просит сообщить в посольство, надеется на его помощь. Она не согласна с обвинением. Родные, по ее словам, перевели ей средства на счет СИЗО, но те почему-то не зачислены, так что ничего купить она не может.
— Соседки делятся со мной едой, — рассказывает она. — Адвоката мне семья наняла. Он очень дорого берет — 4000 долларов. Это большая сумма для нас, и я надеялась, что посольство пришлет своего адвоката.
Просит связаться с посольством Северной Македонии и Снежана Димишкова (это как раз ее супруг в «интернациональной» камере № 602). Уверяет, что перенесла инфаркт и документы об этом сотрудники посольства могли бы затребовать на ее родине. Снежана неплохо говорит по-русски, объясняет, что учила его в школе.
И снова просьба позвать посла. На этот раз от гражданки Нигерии, 24-летней Идубор Фаитх. Девушка обвиняется в грабеже.
— Забрали 60 000 рублей, — рассказывает она. — Так получилось… Мама в Нигерии, она волнуется сильно. Не могу с ней связаться. Можно мне книги на английском языке? Тут меня никто не понимает, хотя бы читать буду…
Книги на иностранных языках — это то, чего не хватает любому московскому СИЗО. А еще иностранки просят, чтобы хотя бы один канал телевизора в камере показывал новости на английском. Ну и буквально умоляют они о введении ставки дерматолога в каждом изоляторе. Последняя просьба только на первый взгляд кажется странной. У многих иностранцев проблемы с кожей из-за несвойственного им климата и питания. Некоторые расчесывают руки и ноги до крови. И, в отличие от российских заключенных, иностранцы не могут рассчитывать на то, что кто-то на воле купит и передаст им лекарства.
Будем откровенны: сидеть иностранцам за решеткой как минимум до приговора суда. И это время для них не должно быть пыткой. Если мы хотим, чтобы к нашим гражданам в тюрьмах других государств относились по-человечески, начинать нужно с себя…
Глава 6
Истории известных арестантов
Смерть из «Лефортово»: всемирно известный ученый Колкер умер спустя сутки после помещения в СИЗО
«Я с вами всеми прощаюсь», — это были последние слова тяжелобольного новосибирского ученого, заведующего лабораторией квантовых оптических технологий НГУ, доктора физико-математических наук Дмитрия Колкера, задержанного по подозрению в госизмене. Чекисты дали ему позвонить родным ровно на две секунды, потом трубку вырвали с грозным окриком.
Его, не способного самостоятельно передвигаться и питаться, находившегося на аппаратах жизнеобеспечения, вывезли из больницы. Судья в тот же день арестовал, поверив в то, что он в госпитализации не нуждается (хотя на руках были документы, где говорилось, что возможности хирургии и химиотерапии исчерпаны). А потом на самолете Колкера доставили в Москву, в СИЗО «Лефортово». Там он и умер.
С момента задержания до смерти ученого, чье имя известно во всем мире, прошло чуть больше суток. Сложно даже представить, как он мучился эти сутки.
Родные умоляли сотрудников ФСБ, прокурора, суд только об одном — чтобы ему дали умереть дома, в окружении родных. Не дали.
Даже не знаю, с чего начать эту чудовищную историю. У Дмитрия Колкера был рак 4-й стадии. Не помогало уже ничего. Из веселого упитанного человека он превратился в страдальца, обтянутый кожей скелет, который сам не мог даже есть (питательные вещества ему вводили через вену). Рядом были близкие. Они четко осознавали, что надеяться не на что, что диагноз — приговор (три операции и несколько этапов химиотерапии не помогли). Задача была только в том, чтобы облегчить ему страдания. Колкеру давали сильные психотропные препараты, он не всегда понимал, где он и что происходит. Близкие считают, что именно под воздействием лекарств он мог подписать абсолютно любые признания.
В чем страшном заподозрили 54-летнего новосибирского ученого-лазерщика Колкера? Якобы он раскрыл китайцам сведения, составляющие государственную тайну. Произошло это, вероятно, в 2018 году, когда он прибыл в Китай, чтобы прочитать лекцию в крупном вузе. Близкие вспоминают: перед поездкой ученого инструктировали сотрудники ФСБ; более того, один из чекистов даже сопровождал его в той поездке. Есть экспертное заключение РАН, где сказано, что вывоз за границу материалов (курс лекций о физике оптических явлений) возможен, так как они не являются государственной тайной. Этой бумагой Колкеру не просто посоветовали запастись на всякий случай, на фоне арестов ученых по подозрению в госизмене. Без нее сам выезд ученого был бы невозможен. И, разумеется, все материалы лекции видели и в ФСБ. Что произошло потом, мы можем только догадываться. Дело секретное.
Дмитрий Колкер перед смертью (фото из личного архива)
Как бы то ни было, весьма странно, что уголовное преследование началось не сразу, а спустя четыре года, да еще в тот момент, когда Колкеру стало совсем худо.
Коллеги высказывают совсем уж конспирологическую версию: дескать, правоохранителям нужно было на кого-то повесить обвинение (свалить собственные неудачи или просто заработать очередную «палку»), а поскольку Колкер болен и на сильных обезболивающих, то согласится на все. Не рассчитали?
Возможно, правда не поняли, что ученый умирает (недосуг было изучить медицинские документы). А может быть, наоборот, решили, что его смерть все спишет. Нам остается только гадать. Но в любом из вариантов то, что произошло, — апогей бесчеловечности.
Как можно было отключить от аппаратов жизнеобеспечения и везти нетранспортабельного человека на самолете в другой город? Как он питался во время этого многочасового этапа? Кто ему вводил обезболивающие? И что с ним было потом в «Лефортово» (где точно нет реанимации и хосписного отделения)? И тут мы можем только гадать, но все предположения — страшные.
В ночь с 1 на 2 июля 2022 года Дмитрия Колкера из «Лефортово» экстренно доставили в ГКБ № 29, где в 2:40 он скончался. Родные получили телеграмму утром.
Будто в предчувствии беды супруга ученого накануне написала стихотворение:
