Что же стало с Новогеоргиевском, в котором был оставлен гарнизон в составе до 100 000 человек при огромном количестве орудий? По поводу этой крепости напомню, что в 1910 г., при пересмотре системы инженерной подготовки нашей западно-пограничной полосы, Новогеоргиевск был единственным пунктом на Висле и Нареве, за которым было решено сохранить значение крепости. Главным основанием к такому решению было стремление несколько успокоить общественное мнение нашей союзницы Франции и местного населения, взволновавшихся неправильным освещением вопроса о мерах, принимаемых в связи с новым планом войны, и видевших в упразднении некоторых крепостей доказательство оставления русской Польши, в случае войны, на произвол судьбы. Но независимо от этого мотива, характера скорее политического, Новогеоргиевская крепость могла иметь также некоторое военное значение. Она заключала в себе постоянные мостовые переправы через Вислу и Нарев, удержание которых в первый период войны имело для нас существенное значение.
К сожалению, ко времени открытия военных действий, перестройка устарелых укреплений Новогеоргиевска, требовавшая применения совершенно новых начал, далеко не была закончена и, по расчетам инженеров, бетонные работы были выполнены всего лишь в размере 25–30 %. Совершенно не были подготовлены, например, к обороне промежутки между фортами. Тем более, конечно, тяжела ответственность коменданта и старших начальников, которым в военное время крепость была подчинена и которые не позаботились в течение годичного срока восполнить инженерные недочеты крепости мобилизационными работами!
Что касается артиллерии, то она состояла преимущественно из орудий устарелых типов, но все же среди них имелись и новые орудия – дальнобойные, подвижные и скорострельные. Хуже обстояло дело с боевыми припасами, которые надо было экономить. Постоянного пехотного гарнизона крепость не имела, да по условиям войны и не могла иметь. Трудно было бы удерживать в крепости ее гарнизон в то время, когда впереди в поле шли ответственные операции. Это было бы нарушением одного из основных правил стратегии о разумном сосредоточении всех сил к месту решительного боя. Но все же, надо сказать, что в Новогеоргиевске пехотные части менялись излишне часто и, в конце концов, в состав этого гарнизона, но распоряжению главнокомандующего Северо-Западным фронтом, вошли дивизии очень слабых боевых качеств, из которых две (ополченские) не закончили даже своего формирования. От всех этих дивизий нельзя было, конечно, ожидать проявления высокого воинского духа. Между тем, при технической неготовности крепости, активность гарнизона имеет, конечно, особо существенное значение.
Таковы были элементы, из которых должно было сложиться сопротивление крепости. Мы вправе, однако, поставить рядом и другой вопрос о том, какое влияние имело вообще наличие Новогеоргиевской крепости на сложившуюся в то время стратегическую обстановку данного театра военных действий. Генерал Людендорф по этому поводу говорит, что действия под Новогеоргиевском не оказали непосредственного влияния на общий ход германского наступления. Действия эти были, по его слогам, лишь «отдельным эпизодом в тылу германских армий, которые продолжали продвигаться на восток». И этот взгляд на значение сопротивления Новогеоргиевской крепости являлся глубоко справедливым. Взятие Новогеоргиевска было немцами поручено ближайшим частям их 12-й и 9-й армий, вошедшим в подчинение генерала [Г. фон] Безелера,[93] покорителя Антверпена. В его распоряжение была предоставлена также мощная тяжелая артиллерия до 16 дюймов калибра (австрийские гаубицы), обильно снабженная боевыми припасами. При таких условиях генерал Безелер не сомневался в успехе порученного ему дела и высказывался даже против обложения крепости, требовавшего некоторого времени.
Таким образом, Новогеоргиевская крепость своим сопротивлением могла дать России лишь новую героическую главу для истории ее армии. Но вправе ли были современники ее ожидать, при тех средствах, которые для этого были затрачены? Значение крепостей-точек и весь характер инженерной подготовки территории претерпели в последнее время существенные изменения в результате условий современных войн, и нельзя было не приветствовать ответственного распоряжения Великого князя Николая Николаевича о том, чтобы в будущем все остальные наши крепости, находившиеся в смысле обороны в еще худшем положении, чем Новогеоргиевск, эвакуировались по распоряжениям командующих армиями, как только выяснится бесполезность их дальнейшей обороны для полевых действий. В силу этого распоряжения, эвакуированы были Осовец, укрепления Ивангорода, Гродна и Брест-Литовска.
В середине августа, в ясный солнечный день, среди полной тишины чудного соснового леса, в котором близ Барановичей была расположена Ставка Верховного главнокомандующего, неожиданно раздался артиллерийский выстрел, гулко разнесшийся по всей Ставке. Затем послышался шум быстро опускавшегося аэроплана.
– Что это, «свой» или «чужой»? Неприятель неизменно надвигался на восток, и появление его воздушной разведки над нами могло казаться вполне естественным.
– Молодцы артиллеристы, – подумал я о взводе, находившемся при Ставке, и кустарным образом приспособившем свои полевые пушки к стрельбе по аэропланам. – Но если опустившийся аппарата «свой», то как бы не «был на нем кто-либо ранен!..
Через несколько минут стало известным, что опустился, «свой» из Новогеоргиевска, и что на нем прибыл из крепости офицер. Вести, доставленные им, были плохие. По словам прибывшего, крепость находилась в безнадежном состоянии. Северо-восточные форты, обращенные к Млаве, были разрушены и настроение в гарнизоне подавленное. Победителем явилась мощная неприятельская артиллерия, бросавшая снаряды ужасающей силы. Распространявшиеся при разрывах ядовитые газы и звуковой эффект поражали нервы защитников.
Тяжелые предчувствия прибывшего вестника оправдались, крепость, как потом выяснилось, была 19 августа сдана немцам. Печальные подробности хода ее обороны долго не были известны. Ходили кошмарные слухи об измене каких-то инженерных офицеров, якобы выехавших из крепости навстречу немцам с подробными планами. Этому плохо верилось, ибо на кого только в то тяжелое и обидное для русского национального чувства время не падали легкомысленные обвинения в предательстве. И действительно, в приведенном рассказе, насколько мне известно, правда только в том, что три инженерных офицера, выехав однажды в автомобиле на передовые позиции, действительно там случайно попали в район действий немецкой разведки. Возможно, и даже вероятно, что при них были некоторые планы, без которых при работе обойтись невозможно. В завязавшейся с немцами перестрелке два офицера были убиты, a третий, вместе с автомобилем и содержимым в нем, взят в плен. Так именно рисуется в письмах ко мне картина печального эпизода теми, для которых дорога память и доброе имя упомянутых офицеров. Своим нравственным долгом считаю и я предать гласности сообщенный мне рассказ.
К концу августа на фронте Северо-Западных армий уже не было войск западнее линии Белосток – Брест, и, таким образом, роковая опасность, висевшая над армиями этого фронта, быть сдавленными двухсторонним охватом в русской Польше миновала.
Наш вынужденный отход из Галичины и Польши летом 1915 г. вызывал у Верховного главнокомандования естественный вопрос, где же тот наивыгоднейший рубеж, на котором желательно было бы остановить дальнейшее продвижение неприятеля вглубь страны. Казалось, что наиболее удобной и короткой линией для нашего будущего фронта к северу от Полесья представлялась линия к юго-западу от железной дороги Либава – Радзивилишки – Кошедары (например, в южной части по течению реки Дубиссы); затем среднее течение реки Немана (с крепостями Ковна, Гродно и предмостным укреплением у Олиты); далее Беловежская Пуща и крепость Брест-Литовск, которая уже примыкала к верховьям Пинских болот.
На фронте этой линии имелись природой заготовленные для неприятеля препятствия, в виде рек, которые были усилены в некоторых, наиболее важных пунктах, крепостями и долговременными укреплениями. Правда, крепости были в периоде перестройки, но все же представляли известную силу. Правый фланг названного фронта упирался в Либаву, представлявшую передовую базу для нашего минного и подводного флота. Обход же левого фланга заставил бы противника втянуться в лесисто-болотистые пространства Полесья. Наконец, в тылу прилегала, в виде рокадной линии, железная дорога Либава – Вильна – Барановичи, с несколькими ответвлениями в сторону фронта. Но не все оценивали так значение упомянутой линии.
«Отечественная война», – пустил кто-то мысль, быстро привившуюся.
Надо, впрочем, сказать, что сближение наступившей войны с Отечественной носилось вообще в воздухе с самого ее начала. Известные, например, слова Императора Александра I[94] об условиях, при которых мог быть заключен мир с Наполеоном, почти дословно вошли в речь, произнесенную 2 августа 1914 г. его правнуком, после торжественного молебна в Зимнем дворце по случаю открытия военных действий с немцами.
