Йозеф Геббельс - Так говорил Геббельс

И я буду править. Я знаю, что это не так легко, как кажется. Так, некоторые будут приходить и говорить: «Что надо этому Ву-Кью-Чу? Он даже не из нашего народа. Ву-Кью-Чу на самом деле зовут Хазе, и он раньше жил в лесу. Он пробрался сюда хитростью. Мы жили здесь, на китайской земле, тысячелетиями. Наши прадеды сделали эту землю пригодной для жилья и защищали её ценой своей жизни. В то время Ву-Кью-Чу всё ещё жил в лесу, а сейчас он ведёт себя так, будто он здесь жил всегда. Долой его! Китай для китайцев!»

Это, конечно, было бы для меня крайне неприятно. Ведь, если отрезать мою косичку, то даже ребёнок поймёт, что эти люди правы. Но этого не произойдёт. Как-никак, я — начальник полиции, а значит, люди должны меня уважать. Таким образом, я издам ещё одно постановление:

«Те, кто называет меня Хазе, разжигают классовую борьбу. Я запрещаю так поступать. Нарушители будут караться строжайшим образом».

И тогда я наконец обрету покой. Я буду отдыхать в своём кабинете, окружённый славой. Китайские кули будут обмахивать меня опахалом, я буду принимать заокеанских гостей и посещать дорогие банкеты. Моя косичка будет становиться всё длинней и длинней, и скоро я сам забуду, что когда-то меня звали Хазе. Недовольные вымрут, и в мире воцарится покой и согласие.

Только тогда жизнь станет по-настоящему прекрасной и достойной.

Я кормчий, указывающий путь. Вот только все, подобно мне, также не должны ничего знать, чтобы твёрдо и непоколебимо в это верить.

Но, как я уже говорил, это всего лишь предположение.

Китайцы ведь не настолько глупы, чтобы поверить в то, что меня зовут Ву-Кью-Чу, и сделать меня начальником полиции.

Таких глупцов попросту не существует.

Это всего лишь сказка.

Я не китаец, и я не живу в Шанхае. И зовут меня не Ву-Кью-Чу, а Хазе.

Я живу в лесу и ничего не знаю.

Немцы, покупайте только у евреев!

Почему? Потому что еврей продаёт дешёвый, но дрянной товар, в то время как немец устанавливает надлежащую цену за хороший товар. Потому что еврей обманывает вас, в то время как немец обращается с вами честно и справедливо. Потому что у еврея вы можете купить всякий хлам, а немец продаёт, в основном, только качественные товары.

Еврей — ваш кровный брат, немец же — враг вашего народа. Еврей трудится в поте лица, немец же — лентяй и бездельник. Еврей четыре года стоял с вами на фронте, плечом к плечу, рискуя своей жизнью за славу и величие Германии, в то время как немец отсиживался в тылу. Еврей погибал, чтобы Германия могла жить. Трудно отыскать еврея, который бы во время войны и революции не потерял всё, что у него было, и так же нелегко найти немца, который бы не разбогател и не обнаглел. И вообще, всем известно, что немец распял Христа, а еврей превратил его учение о любви в действительность.

Покупайте только в еврейских универмагах. Какое вам дело до мелкого немецкого торговца? Пускай он отправляется в Палестину и продаёт свои товары там! Ему не место здесь, в Германии. Нам надоела его постоянная болтовня о вымирающем мелком бизнесе. В еврейском универмаге так удобно и уютно! Там можно найти любой дешёвый хлам. Эти дворцы — на каждом углу. Их свет сияет в тёмной ночи, в витринах светятся рождественские ёлки, над морём безвкусного китча поют ангелы, дети смеются и хлопают в ладоши, а чуть поодаль стоит приветливый торговец-еврей, потирая от радости руки. Где вы найдёте такого же щедрого и энергичного торговца-немца? Вы хотите сказать, что немцу тоже надо зарабатывать на жизнь? С какой это стати? Кем он себя возомнил? Пускай живёт на пособии по безработице, как все мы. Почему это отдельные немцы должны жить лучше, чем все остальные? В Германии это право, как-никак, имеют только евреи. Для чего же ещё нужна республика, как не для того, чтобы евреям жилось хорошо?

На это рождество в одном только Берлине из-за еврейских универмагов обанкротилось шестьсот малых предприятий! Вы хотите сказать, что вокруг ещё так много немцев? Ничего — к следующему рождеству их станет гораздо меньше. В Германии уже почти нечему и некому банкротиться. Так и должно быть. Германия для евреев! За это мы сражались и истекали кровью. Ради этой цели мы отдадим последние гроши.

Выставляйте на продажу рождественские ёлки. Ликуйте, дщери Сиона! Добропорядочные немцы из кровно заработанных монет куют цепи для самих себя. Еврейский финансист будет использовать их для того, чтобы держать немцев в вечном рабстве. Ну кто откажется помочь мировому еврейству в его славном деле? Для чего нам шея, как не для того, чтобы носить ярмо? Вот уже десять лет Германия распродаётся и покупается. Разве кто-то откажется помочь? Разве кто-то спрашивает, от кого игрушка под рождественской ёлкой — от еврея Титца или немца Мюллера? Еврей будет жиреть от монет, которые вы ему даёте, немец же будет умирать от голода. Ну и что? Да воссияет свет над евреями, да опутает немцев тьма! Это то, чего хочет бог евреев, так же как и их верный прихлебатель, министр финансов Гильфердинг. Имущество ничьё, если оно не принадлежит еврею. Благородству — ничего, банкам, биржам и мошенникам из универмагов — всё!

Рождество — праздник любви. Так возлюбим же, братья, бедных и несчастных евреев! Пускай они лопаются от жиру! Любите врагов ваших, делайте добро ненавидящим вас! Разве еврей не был всегда нашим врагом? Разве он не ненавидел, не угнетал, не клеветал и не плевал всегда на нас? Найдётся ли хоть один человек, который скажет, что мы должны относиться к нему согласно закону, который он применяет по отношению к нам: око за око и зуб за зуб?

Младенец, чей день рождения мы будем скоро отмечать, пришёл в этот мир, чтобы принести любовь. Однако Христос-человек понял, что любовь не всегда действует. И когда он увидел в храме еврейских менял, он взял кнут и выгнал их вон.

Немцы, покупайте только у евреев! Пускай ваши сограждане голодают! Ходите в еврейские универмаги, особенно на рождество. Чем несправедливее вы будете к своему собственному народу, тем скорее наступит день, когда придёт один человек, возьмёт кнут и выгонит менял из храма нашей отчизны.

Выпуск собственной газеты стал для запрещенной партии в Берлине непреложной необходимостью. Так как полицай-президиум препятствовал любой общественно эффективной акции движения запретом [наших] собраний, плакатов и демонстраций, то ничего другого, чем ещё можно было завоевать новую территорию посредством публичного массового влияния, нам больше не оставалось.

Уже в то время, когда партия ещё была разрешена, мы носились с мыслью основать собственный печатный орган для Берлинского движения. Но проведение в жизнь этого плана постоянно терпело неудачу из-за самых различных преград. Чтобы запустить газетное предприятие, соответствующее современному значению движения, вечно не хватало денег. Также нашему проекту мешал ряд организационных трудностей, обусловленных партийной работой; кроме того мы так интенсивно были заняты партийной пропагандистской деятельностью на собраниях и демонстрациях, что времени у нас уже не хватало на то, чтобы эффективно и успешно реализовывать этот проект.

Теперь, однако, партия была запрещена. Собрания были запрещены, о уличных демонстрациях речь даже не шла. После того, как первый шторм прессы утих, жёлтая пресса накрыла нас пеленой замалчивания. Они надеялись, что смогут таким образом победить движение, которое [перед этим] так жестоко ударили организационно.

Это затруднение мы и хотели устранить нашей газетой. Она должна была быть общественным органом. Мы хотели участвовать в дискуссии; мы хотели быть частью общественного мнения; нашей целью было снова восстановить связь между руководством и партийным коллективом, которая была жёстко и безжалостно разорвана драконовским запретом берлинского полицай-президиума.

Уже выбор названия газеты дался нам не легко. Изобретались самые дикие и самые агрессивные заголовки. Они, правда, делали честь боевому образу мыслей авторов этих названий, но однако не охватывали, с другой стороны, какой-либо пропагандистской и программной формулировки. Мне была ясно, что от названия газеты зависела большая часть успеха. Название должно было быть агитационно эффективным и выражать единым словом всю программу газеты.

Ещё сегодня является мне с живостью воспоминания о том, как однажды вечером мы сидели в маленьком кругу, высиживая и размышляя над названием газеты. И вдруг мне словно молния ударила в голову: наша газета должна называться: «Атака»! Это название было пропагандистски эффективно, и в действительности оно вмещало всё, чего мы хотели.