Ознакомительная версия.
Если иезуиты ошибались, полагая, будто Акбар склоняется к христианству, то мусульмане были безусловно правы, утверждая, что император отошел от ортодоксального ислама. Он и в этом отношении поступал как политик. Самый принцип средневекового мусульманского государства предоставлял большую власть муллам, поскольку существовало твердое убеждение, что верное решение любого вопроса должно опираться на Коран или на один или два давно устоявшихся комментария к нему. Правитель, таким образом, должен был руководствоваться книгой, а книга могла быть правильно истолкована теми, кто посвятил свою жизнь вере. Степень малой эрудиции ортодоксальных мулл, призванных давать Акбару советы по поводу управления смешанными общинами в Индии, можно уяснить на основании суждений высокообразованного и талантливого Бадавни. Человеком наиболее чтимым был для него Хусаин-хан, на службе у которого Бадавни провел молодые годы, и поступок Хусаин-хана, более всего поразивший его, весьма многозначителен. Будучи по назначению Акбара правителем Лахора, Хусаин однажды сидел и занимался делами, как вдруг к нему вошел незнакомец. Приняв этого человека за мусульманина, правитель «с обычной для него приветливой простотой» встал, чтобы поздороваться с пришельцем. Но, как выяснилось, тот был индуистом. Хусаин был настолько пристыжен своим незначительным ошибочным поступком, что приказал на будущее всем индуистам нашивать на рукав особый лоскут, дабы подобная ошибка никогда более не повторилась. И с точки зрения строгих предписаний ислама Хусаин и Бадавни были правы. Существовала давняя традиция, предписывающая дхимми, или «неверным», носить на одежде отличительные знаки.
Акбар воспользовался недостойными сварами мусульманских священнослужителей в ибадат-хане как возможностью ограничить власть духовенства. В 1579 году появился знаменитый махзар, или так называемый указ о непогрешимости, в котором утверждалось, что в случае несогласия между учеными о толковании того или иного места в Коране впредь надо считать решающим суждение Акбара о том, какое толкование следует считать верным; далее, если император предпринимает некий шаг на пользу государству, шаг этот должен быть одобрен, даже если он по видимости находится в противоречии с Кораном. Указ соответствовал догме ислама в том смысле, что он признавал священную книгу «высшей инстанцией», но он производил – по крайней мере по замыслу своему – воистину потрясающий переворот в отношениях между упомянутой выше улама, то есть собранием улемов, знатоков и толкователей мусульманской теологии, и светской властью. Впрочем, на практике особых потрясений не произошло, если не считать того, что Акбар и в высшей степени ортодоксальный Аурангзеб по собственной воле отправляли в отставку кази, то есть советника по религиозным и юридическим делам, если тот отказывался санкционировать их решения. Указ о непогрешимости подписан несколькими духовными деятелями, однако лишь один из них, отец Абу-ль-Фазла шейх Мубарак, поставил свою подпись с искренней радостью, о чем свидетельствует примечание под этой подписью. Вероятно, идея указа принадлежала самому Мубараку, и это давало определенные преимущества при дворе и шейху и двоим его сыновьям, нанося при этом серьезный удар по ортодоксам, что подтверждается сведениями из других источников о направлении мыслей Акбара в то время. В 1579 году император положил конец обыкновению ежегодно отправлять крупные суммы денег в Мекку и Медину для помощи бедным; в 1580 году отменил свое ежегодное паломничество в Аджмер; в 1584 году отменил мусульманскую систему летосчисления по Хиджре,[36] то есть со времени бегства пророка из Мекки в Медину, и заменил ее новой хронологией, ведущей отсчет дней с восшествия самого Акбара на престол (Абу-ль-Фазл поясняет, что Акбар находил датирование событий по Хиджре «зловещим» – главным образом из-за упоминания о бегстве); наконец, он позволил себе дерзость самому произносить проповедь и читать хутбу в мечети, хотя при первом таком случае он вынужден был прервать себя на середине, поскольку начал дрожать – по-видимому, в очередном своем квазимистическом припадке. Наряду с указом о непогрешимости это его поведение в мечети оказалось, вероятно, наиболее оскорбительным для блюстителей мусульманского благочестия. Оно означало, что Акбар возложил на себя статус ученого богослова. Следующее потрясение улемы испытали, когда Акбар продвинулся еще на одну ступень и явил себя в качестве священнослужителя.
Дини Ллахи, новая вера Акбара, основанная на неопределенном и мистическом свободомыслии, не позволяла точно установить, где он сам проводит границу между земным и небесным. Новое летосчисление, установленное с момента восшествия Акбара на престол, получило наименование Божественной эры. Немалое возмущение вызвало его решение чеканить монету с потенциально двусмысленной надписью Аллаху акбар; двусмысленность проистекает из того факта, что слово «акбар» означает «великий» и в то же время это имя императора, и слова на монетах можно истолковывать либо как «Бог велик», либо как «Акбар есть Бог». Это показалось различным современным историкам наиболее вопиющим утверждением собственной божественности, однако вряд ли это так. Когда некий шейх обвинил Акбара в том, что он намеревался выразить именно второе значение, император с возмущением ответил, что ничего подобного ему и в голову не приходило. Его возмущение кажется притворным; тот факт, что он предпринял необычный шаг, приказав удалить с монет свое имя и титулы, заменив их вышеназванными словами, сам собой говорит, что император прекрасно знал, что в надписи содержится его собственное имя, так же как имя Бога. Но ведь слова «Аллаху акбар» – основная магическая формула ислама, и достаточно привести хотя бы два примера тому: таков был боевой клич воинов Тимура, и эти слова с плачем выкрикивали женщины во время пожара мечети Аль-Аска в Иерусалиме 21 августа 1969 года.[37] Похоже, что Акбар скорее забавлялся двусмысленностью, нежели всерьез воспринимал это как свое отождествление с Богом.
Во всех таких начинаниях Акбар был энергично поддерживаем – если не направляем – шейхом Мубараком и его сыновьями. Написанная Абу-ль-Фазлом биография Акбара в изобилии уснащена эпитетами, свидетельствующими о божественности императора, и автор приписывает императору несколько чудес, в их числе даже сотворение дождя. Наибольший упор в своих писаниях Абу-ль-Фазл делал на веротерпимости Акбара – он-де поступал в соответствии с собственными проповедями, имея, к примеру, жен из Индии, Кашмира и Персии, – но в том же разделе текста наш историограф называет мусульман из Кашмира «узколобыми приверженцами слепой традиции», а индуистских священнослужителей из той же провинции восхваляет за то, что они не применяют «язык клеветы против иноверцев». Постоянной целью изучения и описания культуры и философии индусов стало утверждение, что «враждебность по отношению к ним следует отбросить, а карающий меч удержать от кровопролития».
Постепенный переход Акбара от ортодоксального ислама к его собственной достаточно туманной религии был, несомненно, связан с его сознательными усилиями стать как бы символическим воплощением всех народов, населявших его империю, – раджпуты, к примеру, видели в своих правителях как земное, так и божественное начала, что соответствует взгляду того же Абу-ль-Фазла на Акбара. Это вполне отвечает общей политике императора, включая разрешение совершать свои обряды и празднества индусам и парсам[38] и отказ Акбара есть мясо в подражание индуистам. Но все это соответствовало и личным желаниям императора. Он был приверженцем мистицизма, любителем уединенных размышлений, искателем ключей к истине, а если эта истина, как он полагал, приближала его к божественному началу, то подобные прецеденты отмечались и ранее в его семье; Хумаюн находил радость в мистическом отождествлении себя со светом, а через свет – с Богом; Тимур, более условно, имел обыкновение требовать к себе отношения как к «тени Аллаха на земле». Религиозные убеждения Акбара оказались удачным соединением личных склонностей с государственной политикой.
Нет необходимости говорить, что негодование ортодоксальных мусульман быстро росло. Они считали действия Акбара прямым покушением на ислам. Распространялись слухи, что мечети будут закрыты в принудительном порядке и даже разрушены. Верили тому, будто в гареме люди произносят слова: «Нет Бога кроме Аллаха, и Акбар пророк Его». Когда Акбар, чтобы умерить пьянство, приказал открыть винный магазин у ворот крепости для тех, кто должен был пить вино по предписанию врачей, зашептались о том, что к вину, запретному и без того, по приказу императора подмешана свиная кровь. Даже самые незначительные замечания Акбара оценивались как злонамеренно направленные против Корана. Бадавни был возмущен открытием, что Акбар предпочитает совершать омовение до совокупления, а не после него. Это прямо противоречит тому, что говорил Мухаммед.
Ознакомительная версия.
