Ознакомительная версия.
Таким образом, неудивительно, что брошюра, несмотря на все иносказания, читалась как гимн ненависти к народам, населявшим СССР. Именно так её понял, например, генерал А.А. Власов, ознакомившийся с «Недочеловеком» в германском плену. Текст подчинённых Гиммлера шокировал, уязвил и напугал главу РОА. Бывший советский полководец осознал, что гитлеровцы так медлят с его признанием в качестве союзника вовсе не по причине сбоя бюрократической машины. Просто он не достоин этого как представитель низшей расы, и такие мысли, как мы увидим далее, жестоко терзали Андрея Андреевича. По словам гауптштурмфюрера Фрёлиха, приставленного к Власову, генерал очень страдал от немецких лозунгов про унтерменшей[242].
Начальству Фрёлих сообщал о таких высказываниях своего подопечного:
«Вы, немцы, смешные всё же, вы не хотите работать с приличными людьми. Вы хотите работать только с наёмниками, которым вы платите, да и платите-то вы очень скупо. Вы хотите купить человека за пять пфеннигов. За эти пять пфеннигов мы должны стоять по стойке смирно, отвечая “Так точно!” и “Есть!”… В Китае не просто исполняли все мои желания, Чан Кайши использовал любую возможность, чтобы каким-либо образом выразить своё внимание, дружбу и уважение ко мне. К примеру, я впервые поехал в отпуск в Россию до того, как мне должны были выплатить моё первое жалованье. Ч. предоставил мне (без моей просьбы, по собственной инициативе) аванс в 2000 долларов. Кроме того, он мне передал подарок на сумму в 3000 долларов… В Виннице, где я оказался после моего пленения, я должен был сам стирать своё белье. Полотенца у меня тоже не было. Чтобы вытереться, я использовал половую тряпку. Разумеется, я был пленным, но всё же – пленным генералом. Но для немцев я был унтерменш, для которого и половая тряпка вполне сгодится»[243].
«Я пришёл к вам, немцам, чтобы воевать. Это моя профессия, я занимаюсь этим больше 25 лет. Я полагаю, что я всё же вполне умелый и опытный генерал и военачальник. Я также был заместителем наркома обороны. Моим приказам подчинялись три фронта. А здесь, в Германии, я не нужен. Моё прошение отклонили. Со мной даже не поговорили. Мне удалось завоевать симпатии лишь одного человека, с которым я много общаюсь и которому я высказываю своё мнение. Но он всего лишь капитан. А господа выше званием, похоже, мною не интересуются. Ах, ну да, я же унтерменш»[244].
«Под моим именем велась и всё ещё ведётся мощная пропаганда. Я помог вам создать воинские соединения. Я и сегодня делаю всё для того, чтобы эти соединения не развалились. И что, мои действия заслужили признание? Да ничуть! Со мной снова и снова обращаются как с унтерменшем. К примеру, у меня, якобы командующего так называемой Русской освободительной армией (см. немецкую пропаганду, газеты), всего один комплект белья. Подштанники, которые я ношу, я завязываю спереди узлом, так как они изорвались в клочья»[245].
Андрей Андреевич всё понимал правильно. Во всяком случае Гиммлер, под контролем которого находился пленный генерал, именно так Власова и воспринимал. Попытки номинального лидера Русской освободительной армии обратить на себя внимание выводили рейхсфюрера из себя. И это было не только личное, но и расистское раздражение – от того, что какой-то русский «забылся» и смеет советовать «расе господ».
Так, 6 октября 1943 года в публичной речи в Познани шеф СС грубо обозвал Власова «русской свиньёй» и наказал подчинённым не позорить достоинство «нордической расы», слушая доводы «недочеловека»:
«И тут идут мысли господина Власова: Германия ещё никогда не побеждала Россию. Россия может быть побеждена лишь русскими. Эта русская свинья, генерал Власов, предлагает нам свои услуги. И этому человеку некоторые наши старцы хотят вручить миллионную армию. Этому типу, на которого нельзя положиться, они хотят дать оружие и снаряжение, чтобы он выступил против России, а может, в один прекрасный день, что весьма вероятно, и против нас.
Сила наших немецких солдат и всего немецкого народа в вере, в сердце и в убеждении, что мы как раса и как народность ценнее других. Это, господа, фундамент, предпосылка нашего исторического существования. Народ, расположенный в центре Европы, окружённый со всех сторон врагами, переживший Тридцатилетнюю войну, после которой осталось три с половиной – четыре миллиона человек, и который поднялся до исторических масштабов Великой Германии и будущего германского рейха, такой народ существует лишь благодаря своим качествам, своей расовой ценности. В момент, когда мы начинаем сомневаться в своей вере, в этой расовой ценности, Германия, германец терпят поражение. Потому что других больше, чем нас. Но мы ценнее, чем они. Наша задача в следующих поколениях, в следующие столетия, как когда-то в седой древности, добиться того, чтобы нордический человек снова стал над целыми материками, чтобы он правил миром. В момент, когда мы начинаем подкапывать и взрывать этот фундамент, говоря по собственной инициативе, что мы не можем победить русских и что лишь русский может победить русского, в этот момент мы начинаем убивать себя сами»[246].
Однако в сентябре 1944 года, когда положение на фронтах стало для Германии совсем угрожающим, Гиммлер переломил себя и согласился на встречу с тем, кого ещё год назад клеймил «русской свиньёй» и «подмастерьем мясника». Внешне их разговор прошёл в учтивой уважительной манере. На вопрос Власова про памфлет «Унтерменш», рейхсфюрер ответил: «Брошюра, о которой вы мне напомнили, относилась исключительно к “большевистскому человеку”, продукту системы, к тому, кто угрожает тем же Германии, что он сделал на вашей родине. В каждом народе есть “унтерменши”. Разница лежит в том, что в России “унтерменши” держат власть в своих руках, в то время как в Германии я посадил их под замок и засовы. Вашей первой задачей является провести ту же акцию и у вас в отечестве»[247].
Д. Жуков и И. Ковтун полагают, что Власова объяснение удовлетворило. Это странно, так как брошюра ясно говорила не только про большевиков, но и про «неразвитые народы», которые не имеют права владеть «европейской Калифорнией», а этого сюжета рейхсфюрер касаться не стал. Но действительно, по словам власовского куратора и друга Вильфрида Штрик-Штрикфельдта, генерал вышел от рейхсфюрера воодушевлённым: «Ни слова о сверхлюдях, ни звука о евреях… Да, Гиммлер как бы извинился передо мной, что его довольно долго вводили в заблуждение “теорией об унтерменшах”»[248]. Если это верно, стало быть, Андрей Андреевич продемонстрировал поразительную наивность, не распознав вынужденное притворство собеседника. Разумеется, Гиммлера никто не вводил в заблуждение – он сам энергично вдалбливал «теорию об унтерменшах» в головы подчинённых и совершенно не собирался отказываться от расистских воззрений, что тут же и доказал. Когда Власов ушёл, шеф СС сказал о нём своему помощнику Гюнтеру Д’Алькэну: «Может быть, мы и правда достигнем большего, если используем его не только в пропаганде. Но он славянин, он остаётся славянином»[249].
Между тем негативная реакция Власова на брошюру не была единичной. Гораздо важнее, что сигналы о подобном поступили с оккупированной территории. Уже в августе 1942 года Гиммлер получил следующее сообщение от бригаденфюрера Отто Олендорфа: «В настоящее время в рейхскомиссариате Остланд активно рекламируется изданная главным управлением СС брошюра “Унтерменш”. Во время инспекторской поездки представителей министерства пропаганды, восточного министерства и ОКВ, в которой также принимали участие представители РСХА, выяснилось, что эта иллюстрированная брошюра оказывает пропагандистски невыгодное влияние на население рейхскомиссариата Остланд, так как в ней жители восточных территорий обобщённо представлены недочеловеками и расово неполноценными. Так как военная промышленность нуждается в большей части местных жителей как в послушной рабочей силе, подчёркивание их, так сказать, “недочеловечности” представляется нецелесообразным»[250]. В результате ведомственных перепалок (и несмотря на недовольство Гиммлера) брошюра в скором времени была изъята из оборота.
Было ли заметным влияние господско-расистских установок на вермахт? В целом на этот вопрос можно ответить положительно: в основной массе армия согласилась с тем, что она ведёт колониальную войну за землю с населением менее ценным, чем немецкое. Историки Зенке Найцель и Гарольд Вельцер, которые анализировали данные британской прослушки немецких военнопленных, отмечают, что части биологической картины мира национал-социализма встречались в вермахте повсеместно. Примерами цитат такого рода могут служить фразы «Я не могу рассматривать русских как людей» или «Поляки, русские – что за сраное говно?»[251]. Характерно замечание одного немца, пронизанное сожалением о войне с британцами:
Ознакомительная версия.
