Ознакомительная версия.
«Между прочим, есть вещи, творимые этими самыми европейцами, которых русское население им никак не прощает и особенно мужики. Например, немцам ничего не стоит во время еды, сидя за столом, [испортить] напортить воздух. Об этом нам рассказывал со страшным возмущением один крестьянин. Он просто слов не находил, чтобы выразить своё презрение и негодование. И это естественно. Русский мужик привык к тому, что еда – акт почти ритуальный. За столом должно быть полное благообразие. В старых крестьянских семьях даже смеяться за едой считается грехом. А тут такое безобразное поведение. И ещё то, что немцы не стесняются отправлять свои естественные надобности при женщинах»[271].
На то же самое обратил внимание социолог Сергей Кара-Мурза, который во времена нацистской агрессии был ребёнком: «Когда немцы в 1941 г. вторглись в СССР, наши поначалу кричали из окопов: “Немецкие рабочие, не стреляйте. Мы ваши братья по классу”. Потом из оккупированных деревень стали доходить слухи, что немцы, не стесняясь, моются голыми и даже справляют нужду при русских женщинах. Не от невоспитанности, а потому, что не считают их вполне за людей»[272]. Это было неудивительно: так воплощался старинный колониальный принцип «мы здесь одни».
Хотя по оккупированным городам висели агитационные плакаты с лозунгом «Гитлер – освободитель», немцы нередко в глаза заявляли местным жителям, что им уготована роль прислуги для германского господина. Так, украинца Алексея Брыся, поначалу вполне лояльного к немцам, грубо осадил немецкий управляющий города Горохова Эрнст Эрих Хертер. «Брысь как-то сказал, что мечтает однажды вернуться в мединститут и выучиться на врача. На что управляющий ответил ему в духе Коха: “Нам не нужны украинские врачи или инженеры, вы нужны нам только коров пасти”»[273].
Вслед за солдатами вермахта чувствовать себя «высшей расой» начали и фольксдойче – советские этнические немцы, которые оказались на оккупированной территории. «У них были серьёзные права, и они жили значительно лучше нас, потому что им и земли выделили, и лошадей. И хотя они при советской власти не бедствовали и передовыми были, но вот всё равно обрадовались немцам. И очень быстро стали нас считать за людей второго сорта, хотя ещё вчера мы все вместе жили… Так они их быстро настропалили, что вы – “арийцы”… Они носили повязки со свастикой, ходили строем и распевали:
Дойчен – гут!
Юде капут!
Русским тоже, а румынам позже!»[274]
Фольксдойче получали работу и повышенные пайки по сравнению с русским, украинским и белорусским населением, не говоря уже о евреях. Писатель Анатолий Кузнецов оставил такое воспоминание:
«Однажды после столовой мы зашли к Ляле. И вдруг я увидел на столе буханку настоящего свежего хлеба, банку с повидлом, кульки.
Я буквально остолбенел.
– Нам выдают, – сказала Ляля.
– Где?
Я готов уже был бежать и кричать: «Бабка, что же ты не знаешь, уже выдают, а мы не получаем, скорее беги!»
Ляля показала мне извещение. В нём говорилось, что фольксдойче должны в такие-то числа месяца являться в такой-то магазин, иметь при себе кульки, мешочки и банки.
– Что значит фольксдойче?
– Это значит – полунемцы, почти немцы.
– Вы разве немцы?
– Нет, мы финны. А финны – арийская нация, фольксдойче. И тётя сказала, что я пойду учиться в школу для фольксдойчей, буду переводчицей, как она.
– Вот как вы устроились, – пробормотал я, ещё не совсем постигая эту сложность: была Ляля, подружка, почти сестричка, всё пополам, и вдруг она – арийская нация, а я – низший…»[275]
Если человек мог доказать свою принадлежность к «германской расе» и при этом выказывал лояльность к нацистам, он освобождался из заточения, получал работу и мог стать гражданином рейха. Военнопленный Георгий Сатиров (основатель Дома-музея А.С. Пушкина в Гурзуфе) описал в мемуарах курьёзный эпизод, когда в фольксдойчи был произведён блондин из Ярославля Николай Мацукин, отделавший квартиры сначала коменданта тюрьмы, а затем и его шефа из гестапо. «В один из вечеров начальник гестапо спросил полюбившегося ему Мацукина: “Кто ты по национальности?” “Как кто? Конечно, русский”. – “Врёшь! Я не верю, что ты – чистокровный русский. Посмотри на себя в зеркало, разве русские такие бывают?” – “А я чем плох?” – “Ты не плох, ты слишком даже хорош для русского. Твой внешний вид выдаёт в тебе нордическую расу. Я не сомневаюсь, что ты фольксдойч”. Мацукин в конце концов согласился. Начальник тюрьмы освободил маляра-ярославца из тюрьмы, произвёл его в фольксдойчи, выхлопотал соответствующие документы и устроил на квартиру. Сейчас Мацукин благоденствует»[276].
Насколько распространено было высокомерное отношение к оказавшимся под оккупацией советским гражданам, можно судить, например, по докладу разведотдела 61-й пехотной дивизии (группа армий «Север») от 11 июля 1943 года. В нём в качестве причин враждебности местного населения значатся «неуважение к их душевным особенностям», «господское поведение с кнутом» и «наша болтовня о колониальном народе»[277].
В том же 1943 году среди солдат группы армий «Юг» по приказу командования распространялась любопытная памятка «Десять заповедей немецкого солдата». Её текст, призывающий уважать достоинство русских, гуляет по блогосфере, будоража неокрепшие умы.
Давайте внимательно прочитаем эти заповеди.
1. Всегда сохраняйте свой авторитет среди местного населения.
2. Будьте справедливы.
3. Поощряйте русского, если он работает хорошо.
4. Не бейте русских.
5. Избегайте любых высказываний в адрес русских, которые дают понять, что немцы по отношению к ним являются высшей расой.
6. Уважайте русских женщин и девушек точно так же, как вы уважаете немецких.
7. Откажитесь от самовольных конфискаций и незаконных реквизиций продовольствия и имущества.
8. При разговоре с русскими всегда проводите разницу между русскими и большевиками.
9. Будь сдержанным при разговоре с русскими о религии.
10. В обращении с русскими проявляйте спокойствие и чувство собственного достоинства: этим вы добьётесь большего, чем окриками и руганью[278].
Этот документ весьма красноречив, поскольку отражает не только внешне гуманные стремления гитлеровцев, но и те явления, от которых они, попав в чрезвычайные условия, хотят избавиться. И если среди них есть запрет на оскорбления по расово-национальному признаку (пункт пятый), стало быть, такие оскорбления были реально распространены. То же самое касается призывов не избивать русских и уважать женщин. Вряд ли в 1943 году стоило накладывать табу на такие поступки, если они пресекались ранее. Это принципиальный момент, который нельзя игнорировать.
Чтобы избежать идеологических спекуляций, связанных с этой памяткой, остановимся подробней на историческом контексте, в котором она появилась. Марк Солонин приводит её текст в своей книге «Мозгоимение» как доказательство симпатий или, во всяком случае, лояльности немецкой армии к коренному населению: «Документ интересен тем, что показывает эволюцию взглядов командования вермахта на способы взаимодействия с населением оккупированных районов СССР»[279].
Очень жаль, что Солонин умалчивает о причинах означенной эволюции. А ведь командующие немецкой армии стали требовать у подчинённых уважения к народам Советского Союза вовсе не из-за того, что внезапно открыли гуманизм в себе или глубокую духовность в оккупированных народах. 1943-й – это год, приход которого немцы почти не праздновали. Мыслями они находились в Сталинграде, где была окружена, а в начале февраля и уничтожена 6-я армия «героя Харькова» Фридриха Паулюса. Никогда прежде за всю историю Германии не было случая гибели такого количества войск. Только убитыми 6-я армия вермахта потеряла более 140 000 человек. В стране был объявлен трёхдневный траур, закрылись увеселительные заведения, по радио транслировали только печальную музыку. Уныние и страх охватили немцев. Ветераны Восточного фронта впервые заговорили о том, что «если с нас потребуют плату хотя бы за одну четверть того, что мы натворили в России и Польше, нам придётся страдать всю жизнь, и страдать мы будем заслуженно»[280]. В Берлине зазвучала мрачная острота: «Наслаждайся войной! Мир будет гораздо хуже!»[281]
С другой стороны, стан борцов с рейхом охватило воодушевление. Будущий американский астронавт Дональд Слейтон, который в то время был военным пилотом и готовился к отправке на итальянский театр военных действий, вспоминал: «Когда гитлеровцы капитулировали, ликованию нашему не было предела. Все понимали, что это поворот в войне, это начало конца фашизма»[282]. Французский писатель Морис Дрюон, боец Сопротивления и соавтор его гимна, рассказывал: «Как многие французы, я каждый день следил по карте за военными действиями в России, отмечал флажками освобождённые города: Орёл, Курск, Сталинград! Это была огромная радость для нас»[283]. Другой выдающийся французский писатель Жан-Ришар Блок, находившийся в эмиграции в Москве, ободрял по радио соотечественников: «Слушайте, парижане! Первые три дивизии, которые вторглись в Париж в июне 1940 года, три дивизии, которые по приглашению французского генерала Денца осквернили нашу столицу, этих трёх дивизий – сотой, сто тринадцатой и двести девяносто пятой – не существует больше! Они уничтожены под Сталинградом: русские отомстили за Париж. Русские мстят за Францию»[284].
Ознакомительная версия.
