– Я уверена, что твоя мама захочет приложить ко всему этому руку, Фрэнк, – сказала мать Розали.
– Не сомневаюсь, – солгал я, хотя был уверен, что скорее моя мать захочет наложить руки на меня.
Я не знал, как быть. Я жил в доме Розали, в гостевой комнате, и по ночам, лежа в постели, слышал гул голосов ее родителей из комнаты через коридор напротив, понимая, что они говорят о свадьбе дочери с таким чудесным молодым человеком, и чувствовал себя хуже некуда.
Однажды днем мы с Розали отправились покататься на велосипедах. Поездка привела нас в парк. Мы уселись в тени исполинского дерева, и Розали, как обычно, принялась щебетать о нашем будущем – где мы будем жить, сколько заведем детей и так далее. Глядя, как она говорит, я вдруг ощутил, что она поймет, что она любит меня достаточно крепко, чтобы не только понять, но и простить. Одной из черт, которую я любил в ней больше всего, была ее способность к состраданию.
Я ласково зажал ей ладонью рот.
– Розали, – произнес я, изумившись собственному спокойствию и самообладанию. – Мне нужно сказать тебе кое-что, и я хочу, чтобы ты попыталась понять. Не люби я тебя так сильно, я бы не сказал тебе всего этого, потому что никогда и никому не говорил то, что открою тебе. А тебе я говорю, Розали, потому что люблю тебя и хочу, чтобы мы поженились.
– Розали, я вовсе не пилот «Пан Американ». Мне не двадцать восемь, Розали. Мне девятнадцать. Меня зовут не Фрэнк Уильямс. Меня зовут Фрэнк Абигнейл. Я жулик, Розали, притворщик и чековый мошенник, и меня разыскивает полиция всей страны.
Она в шоке воззрилась на меня.
– Ты серьезно? – наконец вымолвила она. – Но мы встретились с тобой в аэропорту. У тебя есть летная лицензия. Я ее видела! У тебя удостоверение «Пан-Ам». Ты был в форме, Фрэнк! Зачем ты все это говоришь, Фрэнк? Что на тебя нашло? – Она издала нервный смешок. – Ты меня разыгрываешь, Фрэнк!
– Нет, Розали, – покачал я головой, – вовсе не разыгрываю. Все сказанное мной – правда, – и я выложил ей все без утайки, от Бронкса до Дауни.
Я говорил добрый час, следя за выражением ее лица, и видел, как в ее глазах отражаются то ужас, то недоверие, то мука, то отчаяние и жалость, прежде чем ее чувства скрылись за пеленой слез.
Спрятав лицо в ладонях, она неудержимо рыдала, казалось, целую вечность. Потом взяла мой носовой платок, утерла глаза и лицо и встала.
– Поехали домой, Фрэнк, – негромко проронила она.
– Ты езжай, Розали, – ответил я. – Я скоро следом, мне надо побыть одному. И еще, Розали, никому ничего не говори, пока я не появлюсь. Я хочу, чтобы твои родители услышали все это из моих уст. Обещай мне это, Розали.
– Обещаю, Фрэнк, – кивнула она. – До скорой встречи.
И она покатила прочь – прекрасная женщина, выглядевшая в этот момент жалкой и одинокой. Забравшись на свой велик, я поехал по окрестностям, погрузившись в раздумья. Вообще-то, Розали не обмолвилась почти ни словом. Она определенно не сказала мне, что все в порядке, что она прощает меня и все равно выйдет за меня замуж. Я даже не знал, что она думает на самом деле или как отреагирует, когда я снова появлюсь в ее доме. И вообще, стоит ли мне возвращаться? В ее доме из моего осталась лишь кое-какая спортивная одежда, пара костюмов, белье да набор для бритья. Свой мундир я оставил в номере мотеля в Сан-Франциско, а фальшивое удостоверение и липовая летная лицензия лежали у меня в кармане. Я ни разу не говорил Розали, где живу. Всякий раз либо звонил ей, либо наведывался в ее дом. А когда она как-то раз спросила, сказал, что живу у пары чокнутых пилотов в Аламеде, но у них настолько не все дома, что в апартаментах нет ни телефона, ни телевизора.
Моя прекрасная Розали настучала на меня.
Ответ ее вроде бы удовлетворил. Она была ничуть не любопытна, воспринимая людей такими, какими те себя преподносили. Это была одна из причин, по которым я наслаждался ее компанией и встречался с ней чаще, чем обычно. Рядом с ней я чувствовал себя в безопасности.
Но в тот момент я себя в безопасности отнюдь не чувствовал и уже усомнился, что моя импровизированная исповедь была столь уж благоразумным поступком. Но заставил себя отринуть опасения. Что бы Розали ни предприняла, твердил я себе, в свете того, что ей теперь известно, она меня не предаст.
Я подумывал, не позвонить ли ей, чтобы прощупать ее нынешние чувства, но решил предстать перед ней лицом к лицу и заставить принять решение. Приблизившись к ее дому по боковой улочке, я, немного не доезжая до угла, остановился, положил велик и пошел вдоль соседской живой изгороди. Вскоре сквозь листву стал виден дом Розали.
Перед ним стояла лос-анджелесская черно-белая патрульная машина, а второй автомобиль, хоть и без опознавательных знаков, но тоже явно полицейский, был припаркован на подъездной дорожке. Сидевший в патрульной машине полицейский в форме озирал улицу.
Моя прекрасная Розали настучала на меня.
Меня разыскивает полиция всей страны.
Вернувшись к велику, я поднажал на педали в противоположном направлении. Добравшись до центра города, поставил велик и поймал такси до Лос-Анджелесского аэропорта. Не прошло и получаса, как я уже находился в воздухе, возвращаясь в Сан-Франциско. Сознание у меня так помрачилось, что полета я толком не помню; и даже собирая вещички, оплачивая счет мотеля и возвращаясь в аэропорт, я еще до конца не опамятовался. Купил билет в Лас-Вегас на имя Джеймса Франклина, бросив «барракуду» на стоянке аэропорта с ключами в замке зажигания. Это был первый из множества купленных мной и брошенных автомобилей.
Во время полета в Лас-Вегас меня не оставляло странное чувство. Не гнев. И не печаль. И не вина. Я никак не мог разобраться в себе, пока не сошел с борта в Неваде. И только тут постиг, что чувствую.
Облегчение. Я был рад, что Розали исчезла из моей жизни! Осознание этого ошеломило меня, ведь не минуло еще и шести часов с той поры, когда я отчаянно искал способ заполучить ее в жены. Впрочем, ошеломленный или нет, я все равно испытал облегчение.
Это был мой первый визит в Лас-Вегас, и этот город превзошел все, что я себе навоображал. Весь город пронизывала какая-то горячечная, наэлектризованная атмосфера, а люди – и приезжие, и местные жители – метались по улицам в состоянии маниакального предвкушения.
– Лихорадочный азарт, – растолковал таксист, когда я вслух упомянул о нездоровом оживлении. – Его все подцепляют. Каждый хочет сорвать куш, особливо лохи. Прилетают бизнес-классом или прикатывают на крутых тачках, а обратно голосуют на шоссе. Выигрывают только город да заведения. Все остальные в прогаре. Послушай моего совета: ежели надумаешь ставить, ставь на бабенок. Многие из них совсем оголодали.
Сняв люкс в мотеле, я заплатил за две недели вперед. На портье пачка стодолларовых купюр, из которой я отслюнявил деньги за постой, не произвела ни малейшего впечатления. Скоро я узнал, что в Вегасе охапка бабла – как в Пеории горсть мелочи.
Я намеревался сделать в Лас-Вегасе всего лишь привал для отдыха и поправки сил. Последовав совету таксиста, я поставил на девушек. Насчет девушек он был прав. Большинство из них были голодны. В самом прямом смысле. Да так, что все ребра наружу. После недели знакомства с самыми оголодавшими я чувствовал себя, будто Моисей, накормивший сонмы.
Однако, как речет Святое Писание, дающий нищему не обеднеет[29].
Итак, я кормил истощенную тусовщицу, три дня державшуюся лишь на бесплатных ланчах в казино и пытающуюся связаться с братом в Фениксе, чтобы выклянчить денег на билет до дома.
– Я все продула, – горестно сказала она, уписывая громадный стейк с полным гарниром. – Все деньги, что привезла, все деньги со своего чекового счета, все, что смогла выручить за свои драгоценности. Даже сдала обратный авиабилет. Хорошо, что номер оплатила вперед, иначе спала бы теперь на кушетке в фойе.
Ну, и поделом. – Она радостно ухмыльнулась. – Я никогда не играла в азартные игры прежде и не собиралась начинать, когда ехала сюда. Но этот треклятый городишко тебя все равно достанет. – И поглядела на меня вопросительно: – Надеюсь, ты купил мне обед просто по доброте душевной. Я знаю, как девушка может заполучить в этом городе то, что ей нужно, но это не мой стиль, чувак.
– Расслабься, – рассмеялся я. – Мне нравится твой стиль. Ты собираешься вернуться на работу в Фениксе?
– Да, – кивнула она, – если достучусь до Бада. Но если не вернусь к понедельнику, то с работой могу распроститься.
– А чем ты занимаешься? – поинтересовался я. По виду я бы сказал, что она секретарша.
– Я дизайнер в фирме, выпускающей чеки, – сообщила она. – Вообще-то, промышленный график. Фирма маленькая, но мы работаем на пару крупных банков и уйму компаний.
Меня как громом поразило.
– Ну, будь я неладен! – закинул я удочку. – Это интересно. И каким же образом выполняется дизайн и печать чеков?
