Кандыбин слышал, как по всей линии уже гремел бой. Конноармейцы и милиционеры врубались в бандитские ряды. К увлеченному боем Кандыбину подскакал командир полка:
— Выводи эскадрон в резерв и начинай преследовать отступающих!
Захватив пленных, Кандыбин приказал отвести их на хутор, где еще недавно размещался штаб белогвардейского генерала и слышалась стрельба.
Бой затих только к двенадцати часам. Кандыбин бывал в сечах, но еще никогда не видел такой жуткой картины. По полю, на улицах хутора густо лежали порубленные бандиты, бились в агонии раненые лошади. Трофейная команда собирала оружие. Пятьсот бандитов уничтожили красные конники, захватили шесть пулеметов, бомбомет, много лошадей и большой обоз с имуществом.
Это была победа. Горнист заиграл большой сбор.
Милицейский эскадрон возвратился в Армавир. Кандыбин в кабинете был один, когда позвонил Анзарашвили:
— Здравствуй, чем занимаешься?
— Собирался писать донесение Демусу, — ответил Василий.
— Обязательно пиши, не скромничай. Из Краснодара тебя хвалили. Понимаешь, и ребят хвалят. Значит, заслужили. Прими и от меня поздравления.
Закончив разговор с секретарем комитета РКП(б), Василий собрал недописанные листы донесения и закрыл в сейф. Уж очень много накопилось неотложных дел.
Кандыбин осмотрел стол, поправил лежавшие на нем бумаги, подошел на минуту к окну и невольно подумал: «Как незаметно летит время. Вот и эта осень почти позади». Казалось, совсем недавно он еще сомневался, раздумывал — стоит ли идти на службу в милицию. Прошло несколько месяцев, и Василий не мыслил себе другой работы. Она требовала риска и доброты, воинского мастерства, умения и смекалки разведчика. Ему пришлось многому учиться, особенно по оперативным вопросам, дознанию.
В дверь постучали, вошел Сыроежкин. Пока Кандыбин гонялся за «бело-зелеными», он вместе с сотрудником уголовного розыска Мелкумовым ездил на переговоры с атаманом Орловым, лично пожелавшим узнать об амнистии, объявленной Советским правительством. И хотя Орлов гарантировал им безопасность, Сыроежкин и Мелкумов шли — сознательно — на большой риск.
— Вас не было, посоветоваться не с кем, а время не ждало. Приходилось спешить, пока орловцы не передумали, — рассказывал Сыроежкин.
— Трудно было решиться?
— Нелегко, — сознался Сыроежкин. — Но надо.
— Ты прав, другого от вас не ждал. «НАДО» — главное слово в милиции.
Разговор с «бело-зелеными» был непростым. Но даже их покорили бесстрашие и искренность Сыроежкина и Мелкумова. Рядовые бандиты взяли на себя охрану парламентеров и позаботились, чтобы они вернулись в Армавир.
Вскоре, ведя коней в поводу, бандиты и сами пришли в милицию.
— Сколько? — поинтересовался Кандыбин.
— Сорок семь человек.
— Очень хорошо, что еще у тебя?
— На шестнадцать часов вызвал участковых надзирателей (позже они будут называться участковыми инспекторами. — В. К.), было бы неплохо, если бы вы с ними побеседовали. Идут хлебозаготовки. Надо до них довести указание Главмилиции по этим вопросам, послушать, что делается на местах.
— Правильно, я не возражаю.
Участковый, по глубокому убеждению Кандыбина, является основным проводником Советской власти на местах. Во-первых, этот сотрудник постоянно находится в гуще населения. А во-вторых, на своем участке он один выполняет обязанности всех служб милиции. Участковый принимает меры к нарушителям общественного порядка, по горячим следам разыскивает преступников. Без участкового не обходится ни одно мероприятие: будь то сбор налога или выполнение гужповинности. Кандыбин особенно тщательно подбирал людей на эту должность.
Начальник милиции любил эти небольшие, нешумные, деловые совещания. Он никогда не позволял себе перебить говорившего, тем более одернуть, накричать.
Участковые, в основном пожилые люди, в один голос говорили, что население все неохотнее поддерживает «бело-зеленых», отказывает им в фураже, продуктах. Собственно, больших банд уже не существует. Хлебопоставки идут нормально, а вот воровство не снижается. Много в населенных пунктах чужого люда, им тоже пора заняться.
Кандыбин на этот раз ни одной жалобы не услыхал. Поинтересовавшись политической учебой, Василий рассказал участковым о походе кавэскадрона против банд.
— Правильно вы тут рассказывали, банд становится меньше, большую роль сыграла амнистия. Но не забывайте, товарищи, что классовая борьба на Кубани продолжается, — напомнил Кандыбин. — А мы с вами на острие этой борьбы, первые проводники в жизнь законов Советской власти.
Совещание закончилось поздно. Василий решил немного задержаться, чтобы дописать донесение. В эти часы ему никто не мешал. На душе было спокойно. Радовало, что вокруг Армавира обстановка улучшилась. «Однако последнее дело — думать, что теперь наступит тишь да благодать. Много еще не раскрытых преступлений. Работать и работать надо», — сказал себе Василий, вынимая из сейфа незаконченное донесение. Кратко описав бои с бандитами, отметил отличившихся. Отдельным пунктом написал о добровольной сдаче участников банд и умелой работе Сыроежкина.
«Но недобитая контра все еще надеется на реванш, никак не может примириться со своим поражением. Подтверждением этому, — писал он, — является то, что недавно с помощью агентов уголовного розыска удалось выйти на белое подполье. Совместно с чекистами сотрудники милиции обезвредили группу «жуковцев» — активных контрреволюционеров, совершавших диверсии, убийства партийных и профсоюзных активистов».
С особым удовлетворением он писал, что теперь в рядах армавирской милиции насчитывается сто тридцать коммунистов. «Вот она, наша главная сила», — улыбнулся Кандыбин.
Софья Дзержинская
КОГДА ГРЕМЕЛА ВОЙНА
Еще раз прочитала я докладную записку о состоянии денежного обращения и выполнении кассового плана в Казахстане. План выполнен досрочно. С радостным настроением размашисто расписалась.
В это время раздался телефонный звонок. В трубке послышался голос Григорьева — управляющего Республиканской конторой Госбанка:
— Софья Александровна! Как с докладной? Еще долго ждать?
— Уже готова, Павел Владимирович.
— Занеси мне, пожалуйста.
В огромном кабинете управляющего — трое. Григорьев — с утомленным лицом от бесконечно напряженной и беспокойной работы. Рядом с ним, справа, — высокий статный блондин — начальник первого отдела Великанов. Слева, за столом, — секретарь парткома Элза, живая, как шарик ртути, миниатюрная латышка из Риги.
— Спасибо! — говорит наконец Григорьев. — Подоспела ты ко времени, Софья Александровна. Послезавтра мой доклад о денежном обращении в Совнаркоме. Работа сделана толково и сжато! — обращается он к Великанову. Записка переходит в руки начальника первого отдела. Павел Владимирович слегка постукивает по столу пальцами.
— Так вот тебе новое задание. — Он умолкает, внимательно смотрит мне в глаза и говорит твердо: — Поедешь в особую командировку, от Госбанка и ЦК партии Казахстана.
Стараюсь сосредоточиться. А как же останется дома больная мама и малолетняя дочка Леля? И муж, только прибывший из длительной эвакуации с группой ученых?..
Элза ободряюще кладет руку на мое плечо:
— Это необходимо, Соня! Мы пересмотрели возможные кандидатуры — другой подходящей сейчас нет! — Угадывая мое состояние, добавляет: — Знаю, у тебя больная мама и дочка еще мала. Но ведь приехал твой муж, он присмотрит за ними. Он поймет, что тебе необходимо ехать.
— Я сам к нему зайду, переговорю с профессором, — поспешно прерывает Элзу Григорьев.
— А куда и зачем ехать?
— Вот это правильная и деловая постановка вопроса, — улыбается мне Великанов. — Недалече! В райцентры — Матвеевку, Кара-Агач и Любинск.
— Так это же восемьсот километров от железной дороги! Как же я туда доберусь? В самую глубинку у китайской границы!..
— Не прибедняйся, товарищ Ковалева. Ведь все мужчины из Госбанка ушли на фронт! Кого мне послать? Неужели ты, активистка, трусишь? Доедешь до станции Энск. Там, в Энске, у нас тоже отделение банка. Товарищи помогут тебе добраться! — внушает мне Григорьев.
— Задание такое не каждому поручают. В ЦК назвали именно тебя! Поедешь не только как ревизор Госбанка, но и для подготовки к уборочной от имени ЦК. Это сейчас важнейшее дело! Надо обеспечить сдачу урожая. Хлеб ведь нужен фронту, — настаивает Великанов.
— Это все очень ответственно, справлюсь ли я?!
