Не успели мы оправиться от истории с колесами, как на наши головы обрушилась новая беда. «Обь» прошла свой большой путь и стояла, зажатая припаем. Теперь дело за авиацией. Самолетам не страшны никакие ледяные барьеры. 6 января с судна были сняты части самолета АН-2, и работа закипела. Вскоре фюзеляж стоял уже на основании контейнера. Требовалось быстро поставить машину на лыжи. Но когда мы вскрыли ящик, на котором было написано «Лыжи АН-2», в нем оказались всего одна лыжа и хвостовой лыжонок.
Тут уже было не до шуток. Даже те, кто вначале посмеивался над нами, теперь огорчились не меньше нас. Снова проверяем контейнеры, переворачиваем все имущество отряда. Наконец обнаруживаем запасной ящик с надписью «Лыжи АН-2». Вскрываем его и радуемся так, словно перед нами не лыжа, а любимая женщина.
Сборка краснокрылой «Аннушки» пошла полным ходом. На работу летного отряда пришли посмотреть хозяева ледяной пустыни — пингвины. Вначале казалось, что к нам приближается войско маленьких человечков: строгое равнение, впереди и по бокам командиры... Несмотря на то, что хочется скорее подняться в воздух, я не могу оторваться от этого необычного зрелища. До чего же милые и забавные птицы!
Какое сейчас время суток, определить нельзя: нет ни ночи, ни утренней зари, ни вечернего заката. Я посмотрел на часы — половина двенадцатого. Полдень или полночь? Мне говорят, что день, и я делаю запись в дневнике: «6 января».
Как и вчера, погода ясная, тихая, только снег искрится еще сильнее, на него нельзя смотреть без защитных очков.
Во второй половине дня пингвины построились и чинно удалились. Вскоре подул ветер и потускнело солнце. Через несколько минут колючий снег слепил глаза. Фюзеляж самолета пришлось снова поднять на судно.
Ветер все усиливался — разразился шторм. Забурлила снежная каша. Вылетают изо льда мертвяки, не выдерживают и якоря. Сутки назад припай казался неприступным, а сейчас рушится на глазах.
— Крылья! Крылья! — Слышится чей-то испуганный голос.
На ледяном барьере над водой повис край ящика с плоскостями. В любую минуту он мог свалиться в бездну. Просим Мана подвести судно к этому месту.
Капитан соглашается не сразу: ведь «Обь» может разбить контейнер вдребезги, а вместе с ним разлетятся и плоскости. Но другого выхода у нас нет. Судно медленно продвигается вперед. Умелые сильные руки моряков остановили его рядом с плоскостями. Я услышал голос механика Мякинкина:
— Привет, братцы, до скорой встречи!
За ним бросился вниз на ящик бортмеханик Шмандин. Нужно как можно скорее подать гак, чтобы смельчаки могли зацепить им тросы контейнера. Но это не так-то просто — судно относит от припая. Теперь от каждой секунды зависит судьба не только крыльев, но и двух людей. «Обь» снова идет прямо на контейнер, на котором лежат Мякинкин и Шмандин. Малейший промах, и...
Едва Мякинкин и Шмандин успели накинуть гак на тросы, как от припая, где лежал секунду назад контейнер, отломилась огромная глыба. Но ящик величиной с одноэтажный дом был уже на палубе. Прыгнув с контейнера, Мякинкин сказал:
— Здорово прокатились! Как в парке культуры на «чертовом колесе».
Трудно представить, чтобы человек, только что смотревший в глаза смерти, мог шутить.
Первый ураган мы выдержали. Ветер стал утихать, и через короткое время опять запламенело солнце и заискрился под его лучами снег.
Тем временем смекалистые авиаторы не стали ждать прибытия «Лены» и приспособили для вертолета колеса самолета АН-2 и колеса одной из стремянок, предназначенной для сборки несущих лопастей. Заменили и полуоси, которые выточил в мастерских судна Михаил Семенович Комаров.
— Желающие побывать в небе, занимайте очередь, — объявили летчики. — Принимать на борт «стрекозы» будем не больше десяти пассажиров!
На корме судна, где сооружена посадочная площадка для вертолета, быстро образовалась очередь. В этот прекрасный день, 8 января, всем полюбившаяся «стрекоза» не знала покоя. То она стрекотала над водой, над ледяным барьером, то снова садилась у борта судна и тут же поднималась в воздух. С «Оби» были сняты вездеходы, сани, трактор и самолет АН-2, который вскоре вывели к береговому щиту за четыре километра от стоянки судна; там же нашли место для временного аэродрома.
Девятого января снова разразился жестокий ураган. Этого мы не ожидали. Снова поднимаем на судно все грузы, снова воюем с разбушевавшейся стихией. На этот раз в самой большой опасности оказались работники авиационного отряда. Вот уже сутки свирепствует шторм, а мы не имеем никакой связи с людьми, которые собирают самолет АН-2. Что с ним? Живы ли наши верные товарищи Каш, Чагин и Шмандин? Как помочь им? Может быть, им нужна помощь именно сейчас, а потом будет уже поздно?
— Кто со мной? — спросил я летчиков, которые молча, с угрюмыми и озабоченными лицами стояли около.
— Я! — крикнули первыми Кириллов и Челышев. Так и решили.
... В какое время суток мы подошли к месту стоянки самолета, определить было невозможно.
— Как вы сюда попали? — удивился Каш.
— Очень просто, надоело сидеть в каюте, мы и решили прогуляться к вам в гости, — сказал Кириллов.
— Одним-то поди скучно, наверно, обо всем успели переговорить, — добавил Челышев.
— Это верно, — улыбнулся Шмандин. — Сидим и гадаем, что делается на судне.
— Ну, а как тут делишки? — спросил Кириллов.
— Ничего, — ответил Чагин. — Чувствуем себя как у бога за пазухой. Харч есть... Чайку крепкого хочется, но придется малость потерпеть.
... Совсем недавно они делали нечеловеческие усилия, чтобы спасти полусобранный самолет. Бешеный ветер сбивал с ног, сквозь снежную мглу ничего не было видно. Чуть не каждую минуту они звали друг друга, чтобы не потеряться в этом снежном хаосе. Самолет начало подбрасывать, на какое-то мгновение он повис в воздухе, словно пытался взлететь. Положение было угрожающим. С огромным трудом вбили в лед еще несколько металлических клиньев — мертвяков и натянули дополнительные тросы. Беда в том, что отдельные узлы машины не закреплены еще по-настоящему и какая-то ее часть может покоробиться или вовсе отлететь. Но все закончилось благополучно.
Синий свет газовых плит освещал их усталые лица. Каш заговорил о Москве. Вероятно, после всего пережитого захотелось ему побыть с семьей, отдохнуть в уютной московской квартире. Ведь ему так мало пришлось быть дома. Алексею около сорока лет. Был он в свое время юнгой на корабле, а потом потянуло его в небо; закончил авиационное училище и стал летчиком. Свою профессию он считает лучшей на свете.
— Я готов летать круглые сутки, месяц, два, год подряд и в любом месте. Я не расстанусь с самолетом до тех пор, пока глаза мои видят, пока руки держат штурвал, — говорит он.
И все, кто знаком с Нашем, знают, что он не преувеличивает.
— Давайте-ка поспим, — предложил Чагин, — приятных вам снов!
Через минуту из его спального мешка раздался храп. Все последовали его примеру. Снаружи по-прежнему доносилось завывание ветра, время от времени палатка вздрагивала, словно кто-то проверял, хорошо ли она укреплена. Я спать не мог — меня мучил кашель, и, чтобы не мешать другим, я выбегал из палатки.
— Здорово ты наглотался холодного ветерка, — прошептал Шмандин. — Сейчас я тебя полечу.
Иван Дмитриевич встал, налил в кружку спирта, смешал его с водой и разогрел на плитке.— Верное средство. Нельзя же так мучиться... А я на всякий случай колбаску подогрею, что-то есть хочется.
«Препарат» Шмандина оказался довольно-таки действенным. Кашель вскоре прекратился. Только сон не брал меня. Мы подсели поближе к синим огонькам, и за беседой время побежало быстрее. Иван Дмитриевич — интересный собеседник. Ему уже под пятьдесят, но выглядит он моложе. Шмандин долго плавал на речных судах, а затем, как и Алексей Аркадьевич Каш, ушел в авиацию. Уже в 1937 г. Иван Дмитриевич успел побывать на Северном полюсе. А теперь вот отправился на шестой материк.
Первые дни нашего пребывания в Антарктиде показали, что летчикам придется нелегко. Пурга и ветер, наверное, будут постоянными нашими противниками. А от авиации в значительной мере будет зависеть успех работы всей экспедиции.
— Четвертые сутки живем здесь и только несколько часов видели белый свет. Все остальное время боремся, мечемся, и неизвестно, когда прекратится этот ад, — сказал Шмандин.
— Устал ты, Дмитрич, ложись-ка спать и ни о чем не думай. Береги силы, не волнуйся.
— Да я не за себя беспокоюсь, мы-то выдержим, а вот удастся ли уберечь самолеты, использовать их по-настоящему — не знаю. Даже собрать их не можем — не успеешь взять в руки инструмент, как налетает ураган и не видно ни земли, ни неба...
Иван Дмитриевич осторожно приоткрыл дверцу палатки, выглянул и торопливо позвал меня.
