Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4

В Петрограде меня ожидал станционный жандармский штаб-офицер, который мне передал, что вел. кн. Александр Михайлович ждет меня и просил приехать, как только я вернусь. С вокзала я прямо поехал к нему. Вел. кн. Александр Михайлович принял меня нелюбезно, спросил, считаю ли я патриотическим подвигом убийство Распутина и думаю ли прекратить преследование людей, его совершивших. Я ответил, что, действительно, Распутин навредил монарху, и я считаю невозможным судебное преследование лиц, убивших Распутина. Вел. кн. Александр Михайлович вновь спросил меня, желаю ли я прекратить дело; он выразил также удивление, почему царь раньше, чем исполнить эту его просьбу, хотел посоветоваться со мною, ему же, которого царь знает всю жизнь, не поверил. Я был обижен словами вел. кн. Александра Михайловича и ответил, что, хорошо зная его высочество, царь может быть и пожелал, раньше чем решиться, узнать мое мнение. Помолчав немного, передал вел. кн. повеление царя о высылке его зятя в Курскую губернию. Он был взволнован, все же сдерживался, просил доложить царю, что кн. Юсупов немедленно выедет со своим воспитателем, капитаном Жерве. Я отвечал, что кн. Юсупова будет сопровождать офицер по назначению директора пажеского корпуса, и сожалею, что капитан Жерве не может ехать со своим воспитанником. Сказав это, я простился с вел. кн. и поехал к ген. К. К. Максимовичу. Генерал принял меня очень дружелюбно, но был озадачен, когда я передал ему повеление царя распорядиться высылкою вел. кн. Дмитрия Павловича. Он сказал, что вызовет сейчас вел. кн. и, может быть, я сам передам ему царскую волю. Я ответил, что поручение дано ему, что я понимаю, настолько оно щекотливое, и советую сначала вызвать графа Кутайсова, который будет сопровождать великого князя в Персию и получил уже, вероятно, ближайшие инструкции царя, себе же просил генерала дозволения уехать; мы расстались довольно холодно. К себе я пригласил директора пажеского корпуса, которому передал повеление царя о высылке в Курскую губ. пажа кн. Юсупова, просил назначить офицера, который бы отвез его, и распорядиться выездом. В имении над кн. Юсуповым, по моему приказанию, был установлен негласный надзор. Ген. Попов был у В. Н. Воейкова и получил все нужные инструкции по доставке тела Распутина в Царское Село. Перевозка совершилась благополучно и широкой огласки не получила. Подробности я у ген. Попова не спрашивал и не знаю, также не знаю, где похоронен Распутин в Царском Селе.

[Перлюстрация. Письма Клопова. (13 сентября.)]

Ежедневно дежурный секретарь подавал министру внутренних дел запечатанный секретный пакет, содержащий так называемую «перлюстрацию», то-есть копии с писем, пересылаемых по почте и содержание которых могло интересовать либо министра, либо департамент полиции. Первые дни после своего вступления в должность я, прочитав перлюстрацию, оставлял ее в секретарской части, так это делалось и раньше; заметив вскоре, что ею интересуются не только секретари, но другие лица, приходящие в секретарскую, я стал отсылать прочитанную перлюстрацию в департамент полиции через дежурного секретаря в запечатанном конверте. С перлюстрованных писем снимались в бюро перлюстрации три копии: два набора копий шли ко мне и один — директору департамента полиции; один набор я мог оставить себе, второй набор, по заведенному до меня порядку, я отсылал председателю совета министров. С тех писем, которые представляли интерес другому министру, я приказывал снимать копии и отсылал их ему. Председателю совета министров я иногда посылал не полный набор, вынимая те письма, которые не хотел ему сообщать, например, те, в которых меня особенно бранили. По совету А. Т. Васильева, в конце сентября я познакомился с заведывавшим перлюстрационным бюро, тайным советником Мардарьевым. Он уже тридцать лет вел это дело; его обязанность, которую многие осуждали, была из тяжелых, он считался департаментом полиции очень почтенным и верным чиновником, и я хотел показать ему особое внимание. От него я узнал, что императору Александру II перлюстрация представлялась в собственные руки, то же было в начале царствования Александра III, позже он поручил читать перлюстрацию министру внутренних дел, который из нее делал выдержки, для очередных докладов царю. Николай II перлюстрации не любил, он поручал мне давать ему лишь необходимое, но такого было мало, так что Мардарьев, при первом же со мною разговоре, извинился, что представляет мне ежедневно небольшое число писем; обыкновенно 6–7, редко 10; более 15, кажется, ни разу не было; военное ведомство нужное и интересное ему отбирало себе. Делалось ли это с согласия министра внутренних дел, где и кем это производилось и что отбиралось военными, — я не спросил и не знаю. Вообще, я не ознакомился с отделом перлюстрации; не знаю, где он помещался и, кроме т. с. Мардарьева, не знаю лиц, в нем работавших. В январе с. г., по поводу сметы А. Т. Васильев мне сказал, что отдел перлюстрации уже стоит 130.000 р. в год; нужны еще прибавки жалованья и наградные; я уполномочил А. Т. Васильева поступить по собственному усмотрению. Перлюстрация, по моему впечатлению, приносила мало пользы, в смысле ознакомления с настроением общества. Она давала понятие о настроении только отдельных лиц; можно было иногда узнать факты (напр., по продовольственному делу, недочеты или злоупотребления), но по одному и тому же предмету (напр., по роспуску Государственной Думы или перерыву ее занятий) общее впечатление получалось расплывчатое, разнообразное. Может быть, мое впечатление и неверное; сложилось оно в зависимости от небольшого подбора писем, доходивших до меня во время войны. Т. с. Мардарьев любил свое дело и говорил, что перлюстрация одно из надежнейших средств борьбы с нарастающим настроением общества; я этого не нахожу. За время моего управления наиболее интересные письма касались событий, связанных с смертью Распутина; они давали понятие об отношении великих князей и знати к убийству и, в связи с ним, — к царице. Такие письма я доводил до ее сведения; иногда представлял и царю, если в письмах его резко не осуждали. Ему я посылал перлюстрацию писем к великим князьям оппозиционного характера, или касающихся событий в Государственной Думе, вообще, — деловой политики. Я отослал царю письмо г. Клопова к вел. кн. Михаилу Александровичу, по поводу назначенной царем Клопову аудиенции. Оппозиционное направление письма заставило меня опасаться, не произведет ли он покушения на царя. Я сообщил об аудиенции В. Н. Воейкову и написал свои сомнения царю, представив письмо г. Клопова к вел. кн. Михаилу Александровичу. Царь ответил мне надписью на моем же письме: «Клопов старичок давно мне известный». Письмо Клопова к великому князю царь оставил у себя. Зная, что царь не любит перлюстрации (иной раз мне казалось, он нарочно подчеркивал свою брезгливость), я избегал давать ему таковую. Царица ею интересовалась. Желая ее ставить в курс отношений к ней царской семьи и знати, я посылал или отдавал лично перлюстрацию нужных царице писем ей самой или А. А. Вырубовой. Начал это делать после убийства Распутина, когда отношения к царице ее семейных и придворных кругов очень обострились. Передал не более 5 или 6 писем. В январе, кажется, А. Т. Васильев сообщил мне, что М. В. Родзянко секретно вызывает в Петроград многих губернских предводителей дворянства; я распорядился, чтобы эти письма не попали адресатам. А. Т. Васильев привел, вероятно, мое распоряжение в исполнение и, думаю, что через перлюстрационное бюро. Вообще же за время своего пребывания в министерстве внутренних дел, я мало пользовался сведениями из бюро, едва десятая часть писем представляла какой-нибудь интерес.

[Союзы земств и городов. Рассмотрение сметы земского союза в совете министров 1916 г. Желание Александры Феодоровны опубликования сумм, отпущенных союзам от казны. (18 сентября.)]

При вступлении моем в должность совет министров понимал значение, приобретаемое союзами земств и городов; думаю, не было ни одного члена совета, который не желал бы уменьшить влияние этих организаций, приобретаемое вследствие распада центральной власти и в дальнейший ей ущерб. Я быстро усвоил себе чувства и взгляды министров на союзы и стал их разделять. Я тогда не понимал, что ведомства не смогут руководить работою общественных организаций и совершенно бессильны их заменить. Мне казалось, что происходит захват власти общественными организациями; разложения центральной власти я не замечал; уверен, что и прочие члены совета министров этого разложения не замечали. Около 25 сентября 1916 года происходило второе, при моем участии, заседание совета министров. Слушалась смета земского союза на второе полугодие текущего года, т.-е. с 1 июля 1916 г. по 1 января 1917 г. Докладчиком был ген. Веденяпин; требовалось ежемесячно по 4 миллиона; вся смета составляла сумму около 24 миллионов. Кроме сметных сумм, испрашивалось 3 миллиона на образование запасного капитала; просьбу союза поддерживал ген. Веденяпин. По статьям сметы земского союза ассигнования были щедры, они возбуждали нашу зависть, так как превышали соответствующие позиции в сметах министерств. Убавить эти сметные ассигнования земскому союзу министры все же не решались: боялись печати и разговоров в обществе; смета проходила, хотя с возражениями, но просьба о выдаче 3.000.000 р. на образование запасного капитала была встречена холодным, неловким молчанием: дать не хотелось, отказать — храбрости не хватило. Я тогда спросил ген. Веденяпина, имеет ли уже союз запасный капитал? Он отвечал отрицательно. Я высказал уверенность, что он введен в заблуждение и запасной капитал должен иметься, так как с 1 июля, после выдачи ассигновок по старой смете из государственного казначейства и до утверждения рассматриваемой новой сметы, прошло почти 3 месяца, и союз существовал без субсидии. Этого не могло бы случиться, если бы не было запасных капиталов; в виду наличности запасного капитала, я предложил ассигнование в 3 миллиона отклонить, поручить ген. Веденяпину выяснить размер существующего у союза запасного капитала; смету же утвердить в сумме, испрашиваемой докладчиком, т.-е. 24.000.000. Мое предложение было единогласно принято. Во время обмена мнений по этому вопросу ген. Веденяпин заявил, что центральное управление союза издает Вестник его трудов. Книжки наполнены оппозиционным материалом, критикою действий правительства и заменяют, до известной степени, прокламации. Ген. Веденяпину было поручено войти в сношения с руководителями союза и добиться изменения направления Вестника, а в случае его неудачи, предполагалось ассигнование на это издание из следующей сметы исключить. Более смета союза в совете министров не рассматривалась, и были ли предприняты попытки со стороны ген. Веденяпина исполнить возложенное на него поручение, — я не знаю. 24.000.000 р. по рассмотрении сметы союзу были отпущены: министр финансов П. Л. Барк впоследствии об этом заявил в совете.