Половина шведов живет в своих домах и квартирах, другая половина их снимает.
Все находящиеся в аренде дома принадлежат Акционерному обществу арендодателей. Стоимость жилья устанавливается после консультации с очень влиятельным Союзом квартиросъемщиков. Арендодатель не имеет права повысить стоимость квартиры, он законопослушно отдает ее очередникам.
Как вы помните, классик сказал, что квартирный вопрос испортил москвичей. Думаю, что это беда не обошла и жителей больших шведских городов. Мне, во всяком случае, рассказывали, что, помимо честной очереди, существует и «черный рынок», или, как это здесь называют, «деньги под столом». Это когда потенциальный съемщик платит сверх положенной суммы непосредственно арендодателю. Однако дело это противозаконное, можно за него и под суд загреметь. Или, в лучшем случае, лишиться лицензии на сдачу квартир. Впрочем, последнее может произойти и по другой причине: если жители недовольны обслуживанием дома и заявили об этом.
Квартплата, как я уже сказала, фиксированная, просто так расти или падать – как это полагается по законам рынка – она не может. Но может измениться, если, к примеру, в доме произведен дорогой ремонт или оборудование поменяли на более современное. Стоимость такой ухоженной квартиры где-нибудь на окраине может оказаться выше стоимости запущенной, даже если она расположена в престижном центре.
Жильцы могут пользоваться общей кладовкой в подвале здания. Во многих домах сейчас есть свои прачечные, сауны, солярии; все это также предназначено для общего пользования.
Для жильца, однако, существует и ряд ограничений. Прежде всего, он берет на себя обязательство не шуметь позже 10 вечера. В доме, куда я пришла в гости, у входа висело объявление: «Уважаемые соседи! В субботу, в 7 часов вечера, к нам, в квартиру 16, собираются гости. У нас может звучать громкая музыка. Будут танцы. Заранее просим нас извинить за этот шум. Пожалуйста, потерпите. С искренним сочувствием, Ян и Майя».
Свои квартиры – неважно, частные они или съемные, – шведы любят. «Уют» – слово, так редко употребляемое американцами, здесь звучит очень часто. В это понятие прежде всего входит зеленое обрамление дома. Хорошо, конечно, если это частный дом Уллы и Шелла Бьёрнбергов на окраине Стокгольма: его окружает небольшой парк с фруктовыми деревьями, клумбами и цветочными дорожками. Но и в центре города, с его тесно поставленными домами, жители стараются украсить свое жилье снаружи: цветами на балконах, палисадниками у некоторых старых зданий.
Но основное внимание – на внутреннее убранство. Планировки дома нового и дома старого значительно разнятся. В старом – отдельные комнаты для спален, кухни, гостиной. В новом – отделены только комнаты для сна, остальные представляют собой одно большое помещение, пересеченное невысокими перегородками. Иногда о переходе из комнаты в комнату узнаешь только по мебели. Вот диван, кресла, низкий столик, телевизор – это комната для гостей. А вот стол, стулья, буфет – это, конечно, столовая.
Общая особенность всех домов – большие, просторные кухни. В старом доме Бо и Эйприл вход в кухню через дверь. А в новой постройке, где живут Кики и Матиас, кухня открыта, соединена с гостиной. Но и там, и там – это большие помещения. Очень ценятся широкие окна: стоимость квартиры зависит от ширины окон – чем больше, тем дороже.
Все дома, где я была, радовали глаз убранством. Я пыталась определить, как создается то, что по-английски звучит как «cozy», то есть уют, уютный. И вот что открылось моему беглому взгляду.
Мягкость, тепло комнатам придают ковры. Не сплошные напольные покрытия, а небольшие или совсем маленькие. Их расцветка соотносится с цветом мебели – либо в тон, либо в контраст.
Яркими пятнами оживляют комнаты цветы в горшках или вазах.
Обратила я также внимание и на зеркала. Они развешаны по стенам в рамках, зрительно расширяют пространство.
В интерьерах важную роль играют картины. У Карлстромов это целая галерея; экспонаты подобраны со вкусом и пониманием. У Бо, хозяина дома, давнее пристрастие к живописи. Он и сам немного рисует, но главное – с юности интересуется работами художников, особенно русских. Разговаривать с ним интересно: о Кандинском, например, он может говорить часами.
В других домах таких галерей не было, но все равно почти всюду висели картины, хотя бы одна-две – подлинники.
Самым приятным для меня открытием в домах моих знакомых оказались книги. Их много, и они считаются знаком респектабельности, как это еще лет двадцать назад было принято в России.
У Шелла и Уллы Бьёрнбергов такой интерес понятен: оба они интеллектуалы. В их большом двухэтажном доме книги заполонили все свободное пространство. Джейд и Леннарт – люди рабочие, но и в их доме книжные полки украшают все комнаты. Я не случайно употребила слово «украшают»: печатные произведения, по местным понятиям, придают дому интеллигентность, красят его.
Отдельно надо сказать о посуде. Не только цветочные вазы, декоративные кувшины и мелкая скульптура, но и обычная кухонная утварь отличаются элегантностью и стилем.
За обедом у Бьёрнбергов я никак не могла приступить к трапезе – долго любовалась фарфоровым сервизом. Все предметы – супница (для горячей картошки), большие блюда (для рыбы), тарелки, тарелочки, а также чайный набор – все было одного белого цвета. Ни одного рисуночка, цветочка, даже полоски. Никогда не думала, что строгая однотонность может быть такой красивой.
И последнее. Я обратила внимание на то, какой порядок сохраняется в каждом доме: ни одной трещины, капающей воды, облупленного угла. Если честно, это было не мое открытие, я зафиксировала эту черту домашней жизни шведов после того, как прочла у Шарлотт Дэвитт: «Шведы любят свой дом, и вы это почувствуете, едва переступив порог. Квартиры хорошо отапливаются, двойные окна в суровую зиму плотно законопачены. Все, что сломалось или испортилось, тут же немедля чинится…»
Войдя к Карлстромам, я было стала причесываться у зеркала в раме. Оказалось, однако, что это только рама.
– Зеркало сегодня утром треснуло, – сказала виноватым голосом Эйприл. – Завтра купим другое, вы уж нас извините.
– Да, так уж получилось. Вообще-то у нас такой непорядок редко – также извиняясь, заметил Бо.
К этой теме – об отсутствующем на пару дней зеркале – они возвращались еще не раз, пока я не сообщила им, что у меня в московской квартире треснул потолок в коридоре, и я уже полгода не соберусь его отремонтировать. Тогда только, кажется, они успокоились. И показали мне новый стул. Это было отлично выполненное фабричное изделие, хорошей формы и прочное. Я, конечно, похвалила покупку, хотя и не поняла, что в ней такого уж особенного.
– А то, что это не покупка, – сообщила довольная Эйприл. – Это самоделка.
– Неужели Бо такой умелец?
– Не Бо, а Эрик.
Сын Карлстромов, школьник, сидел с нами за столом, застенчиво отводя глаза в сторону. Я с трудом могла в это поверить:
– Эрик, неужели ты это сделал сам?
– Да, на уроке ручного труда. У нас были занятия по работе с деревом. Вот я и подумал: сделаю что-нибудь для своего дома. И сделал.
Ни в одной стране не приходилось мне так часто слышать слово «дизайн», как в Швеции. И, я думаю, нигде не играет он такой значительной роли, нигде не влияет на повседневную жизнь больше, чем здесь.
…Каждый день, выходя из дома, я выдерживаю – а вернее, не выдерживаю – это испытание. Путь мой к метро лежит мимо посудного магазина. Не заметить его витрину нельзя. А взглянув на нее, невозможно не остановиться. Она прекрасна. В какой-то неуловимой взаимосвязи и гармонии здесь расставлены, развешаны, разложены товары – чашки, чайники, вазочки, салатники… Все это завораживает разнообразием форм и расцветок. Хорошо, если я спешу и нет времени войти внутрь. Но если оно есть… тогда уж почему бы и не заглянуть? Я знаю, как это опасно (для моего кошелька, разумеется), но все равно не могу удержаться.
Войдя в магазин, я веду некий аутотренинг: «Предположим, что это музей. А я всего лишь его посетитель. И ни один из этих очаровательных экспонатов не продается». Так я внушаю себе до тех пор, пока не вижу салатницу – удлиненно изогнутую, блестяще-черную снаружи, светло-серую изнутри. Ничего элегантнее этой посудины я, кажется, раньше не встречала. Я представляю себе, как в Москве наполняю ее зеленым салатом и ставлю на стол, за которым сидят мои гости. Впрочем, что же, у меня один салат на столе, что ли? Нет, надо, чтобы этих штук было хотя бы две. Или три.
– Не хотите ли в тон к салатницам посмотреть тарелочки? – предлагает мне продавщица, заворачивая покупку. – У нас сегодня первый день распродажи.
Ну уж если сегодня дешевле, чем вчера, то сам бог велел не скупиться. Я мысленно пересчитываю кроны в портмоне. Да, могу себе позволить и тарелочки, и еще вот эту изящную пару – солонку и перечницу, ракетами вытянутые вверх и точно подходящие мне по цвету. Я вытряхиваю все купюры из сумки и собираюсь выходить. Но тут вдруг взгляд мой зацепляет круглая керамическая миска, облитая сверху блестяще-черным и в черно-серую клеточку изнутри… Как тут можно остановиться?
