78
«Сын отеч.» за 1839 г., с. 123–125. Секминес по-литовски значит седьмой; но как сошествие св. Духа приходится на седьмой неделе после светлого праздника, то потому называется секминес, как Вознесение Господне шештинес, празднуемое на шестой неделе. — Нарбут ошибочно называет обряд бандиникая — секмине и думает, что секмине есть какое-нибудь мифологическое наименование.
Dlugos «Hist. Polon.», кн. XII, ed. Grodeck, Lips. 1711, in f.
Бар. Розенк. «Обозр. Кормчей кн. в историч. виде».ъ. Из Стоглава видно, что в Троицкую субботу сходились мужи и жены на жальники (кладбища) и плакали на могилах с великим криком, и когда играли скоморохи и гудошники, тогда рыдающие переставали плакать, начинали скакать, плясать и бить в ладоши. Подобный обычай соблюдается в Смоленской губернии, Белоруссии, Литве и Малороссии.
К1еin «Handbuch der Germ. Alterthumskunde».
Длуг. «Hist. Ро1оn.», кн. VII, еd. Lips., 1771 г.
Le Brun («Voyages раг 1а Моsсоu еп Регsе еt аuх Indes orient.», т. I, с. 35) говорит, что в день семика отправлялись некоторые из духовных утром рано к одному рву, подле коего в трех или четырех ямах лежали найденные убитые на больших дорогах и казненные правосудием, и по совершении над ними поминовения предавали земле.
В Петербургской губернии празднуют семик сходно с описываемым в Московской, Владимирской и Костромской губер. Лет тридцать тому назад праздновался семик в самом Петербурге у церкви во имя Рождества Иоанна Предтечи, которая в 1742 году называлась Оспенною Иоанно-Предтеченскою, потому что была построена на оспенном кладбище во время свирепствовавшей тогда оспы. Ямщики, населявшие тогда загородную эту часть, и простолюдины сходились сюда для игр и забав в семик и Иванов день. Бывало, экипажи тянулись в два ряда по Литовскому каналу от Знаменского моста до церкви Иоанна Предтечи, около которой на обширном поле разбивались шатры с лакомствами и питьем. Бывало, эти гулянья посещались блестящим двором, знатными особами и всеми сословиями, разъезжавшими в пышных и изысканных одеждах, подобно гуляньям екатерингофскому, елагинскому, петергофскому и другим. Теперь уже не празднуют там семика — время искоренило древний обычай.
В Хвалынском уезде Саратовской губернии семик начинается топлением бани, в коей женщины готовят яичницу и несут потом в лес при пении:
Не радуйтесь, дубья, осинушки, ли, ли,
Радуйтесь, белые березоньки:
Идут к вам красны девушки,
Несут к вам яичницу.
Пришедши в лес, садятся под кудрявой березкой и поют:
Где девки шли, ли, ли,
Тут рожь густа,
Колониста,
Колосья в ведро,
Зерно с пирог.
После этого поют:
Закумимся, кума, закумимся.
Целуют друг друга, меняются кольцами, платками, серьгами и потом едят яичницу. За этим уже завивают венки на березе и там оставляют до Троицына дня.
Радышевчина есть имя части той самой деревни, в которой происходит веселье. Она получила название свое от имени помещика деревни.
«Стогл.», гл. 41–44.
Суеверы думают еще, что в субботу перед Троицей будет преставление света; а другие ожидают его в этот день.
«Север, арх.» 1822 г., «Dzien wilen», 1817 г., т. 6; Со1eb. «Gг. i zab.», ч. 3, с. 277–279.
В Малороссии есть обыкновение класть на стол в большие праздники хлеб и соль. Его снимают со стола, когда возвратятся от обедни и садятся обедать.
Здесь называют по имени и отчеству.
Снегир. «Русск. прост, пр. и суев. обр.», ч. III, с. 148–151.
«Украинский журн.», 1824 г., № 11.
«De Russ. relig. et ritib.», ed. 1581 г.
Goleb. «Gr. i zab. rozn. stan.», War. 1831
Голик. «Деян. Петра В.», ч. 2, с. 11.
Успенский: «Опыт повеств. о древ. русск.», с. 644–645.
Вести. Евр. 1811 г. № 20.
«Энциклоп. лексик.», т. III.
Klein. «Handbuch der German. Alterthumskunde».
В полов. XIII в.
Снегир. («Русск. прост, празд. и пр.», выпуск III, с. 88) говорит, что у славянских племен месяц май известен то под именем травеня, то цветеня. Это ошибочно. Он никогда не был известен под именем цветеня, а всегда под именем травеня. Месяц апрель назывался цветень, квецень и березозель. Кар. «И. Г. Р.», ч. I, с. 71, примеч. 159, изд. С.-Пб.
Gebhardt. «Forsetz. der Allgem. Weltgesch. der neuen Zeit», ч. 33, с. 253, еd. 1789. «Cosm. Pragens. ap. Meneken», т. I, с. 207, под 1093 годом.
Goleb. «Gr. i zabaw. rozn. stan.».
Екатерингофский дворец, построенный Петром I для его супруги Екатерины I, которая все лето проживала в нем. Дворец этот находился первоначально вне города, а теперь вошел в городскую черту.
Ученики, получавшие воспитание в духовном заведении, были весьма бедные, потому жили в общественном доме, называемом бурсою, от коей им дано прозвание бурсаков. Бурса была во многом похожа на сарай: она строилась из плетня, внутри и снаружи <ее> обмазывали желтой глиной, крыша была соломенная; огромные двери и небольшие окошки. Название бурсы происходит от латинского bursа, означающее кошель, мешок, потому что питомцы, будучи большею частию убогие, ходили выпрашивать подаяние под окнами с мешками. Живя в одном доме, они имели особое управление; сословие всех бурсаков образовало могущественный Рим, коим повелевал консул с избранными сенаторами, ликторами и целерами. Рим находился под верховным ведением ректора. В консулы избирали старшего из богословов, прочие богословы и философы составляли сенаторов, риторы составляли ликторов, кои по указанию консула наказывали розгами, пииты образовывали целеров (бегунов), употреблявшихся на рассылки; все остальное называлось плебеянами (простым народом). Если консул провинялся в чем-нибудь, например, поймали его в воровстве, то сенаторы доносили о том ректору, который немедленно лишал его величественного сана и, наказав, по мере преступления, розгами, батогами или палками, обращал в звание сенатора. Зато консул сам определял наказание находившимся под его властию. Если преступление подчиненного было важное, то он собирал сенаторов и советовался с ними. Консул и сенаторы господствовали деспотически, и <от> них все трепетало; они лучше всех ели и пили; для них плебеяне готовили лучшее кушанье. По указанию консула отправлялись они под предводительством сенаторов с мешками на плечах опустошать огородные овощи, воровать из закромов и амбаров муку, хлеб, крупу, просо, говядину; ходили по рынку мимо торговок, хватали хлеб и разное съестное, с добычей возвращались к консулу, который, осмотрев ее, похвалял сподвижников и приказывал особым кашеварам приготовлять обед или ужин. Такими промыслами кормились бурсаки. Беда, если они попадались в руки врагов: их били и представляли на суд ректору, но горе, если сенатор попадался в плен: его избивали немилосердно и представляли ректору, который торжественно наказывал его безжалостно розгами, так что сенатор не мог вставать с постели несколько дней. Главный промысел бурсаков составляло пение церковных стихов под окнами обывателей, за что певцы получали в награду муку, свиное сало, масло, зелень и говядину. Плебеяне одевались в пестрядинные халаты, ходили летом без сапог; сенаторы, ликторы и целеры носили длинные из толстого сукна сюртуки и ходили в сапогах, а консул был в усах, носил сюртук из тонкого сукна и ваксированные сапоги. Плебеяне спали на соломе или на голой земле, сенаторы на лавках, а консул в особом углу на постели. Его особа была неприкосновенна и священна: ему дозволялось драть за уши виновных и невиновных, трепать по щекам, тузить кулаками и рвать чубы; ему дозволялось пить штофами и курить. Когда консул бывал в веселом духе, тогда он дозволял тешиться могущественному Риму: начинались кулачные бои и страшно было смотреть. Мирные духом плебеяне ревели песни, от коих окошки дрожали: бренчали на балалайке и скакали вприсядку. Веселие прекращалось мгновенно, если заблагорассудит консул. Такова была жизнь бурсаков. Не многие из них оканчивали учение в молодых летах; некоторые выходили из учения с бородами длинными, почти на 48-м г. жизни. Не в одной юго-западной России вели подобную жизнь бурсаки. Достигавшие возмужалости, но не окончившие еще учения, оставляли семинарию, приставали к шайкам разбойников, ввергались в разврат. Во всей Европе до полов. XVIII в. отличались подобной жизнию студенты университетов и духовных училищ, и они там волновали еще умы народов. Этот дух республиканской свободы перешел в Польшу, отсюда в юго-западную Россию и, наконец, в другие места; но заботливость нашего правительства истребила зловредный образ жизни.
