Зато резидент, ковыряя в носу, в одночасье, определил — был «синтез соединения ядер». Можно, конечно, соврать, что у резидента на полигоне был свой шпион, и тот немедля телеграмму отбил: «Резиденту в Москве. Имело место синтез соединения слияния ядер. С приветом Джон Фостер». Никто ведь и не проверит, но никто и не поверит. Не было у США тогда таких шпионов. Да и связь с внешним миром на полигоне контролировал полковник НКВД, и далеко не каждому дали бы переговорить по телефону с Москвой.
А из Москвы только премьер Маленков (превратившийся в Булганина) позвонит сразу после взрыва, но странные слова при том произнес, согласно изложению г. Руденко — поздравьте — мол, говорит, академика Сахарова.
А такого академика и не было на полигоне — ведь Андрей Дмитриевич не только академиком тогда не был, но даже и член-корром, и даже доктором наук.
Доктором его утвердят через несколько месяцев без защиты, через член-корра он «перепрыгнет» сразу в академики — Курчатов «выбил» в ЦК специально для него дополнительную «единицу».
И не мог, конечно, Маленков такую глупость спороть, как это делает Руденко.
Однако, все это пока «цветочки», ягодки — в виде крупой развесистой «клюквы» — еще впереди.
В погоне за дешевой сенсацией г. Руденко привлекает живого свидетеля; чье имя автор не хочет здесь приводить по некоторым причинам, которые в дальнейшем станут понятны читателю.
Летом 1949 года — согласно опусу — этот свидетель задумался над водородной бомбой: «О которой глухо намекалось, что для ее срабатывания кроме прочего необходимо поднять температуру ее атомного детонатора до миллиона градусов, а то и на порядок выше.
Мой мозги сразу же «включились» в поиски решения… И когда я до него додумался, по совету заведующей кафедрой марксизма Института написал о нем «правой руке» товарища Сталина — Георгию Маленкову…»
Из этого высказывания видны уровень и знание основных параметров «термояда», которые имел «изобретатель». Он абсолютно не представляет, что для воспламенения термоядерного горючего нужна большая его плотность, что достигается колоссальным давлением — в этом и есть секрет водородной бомбы. А температура в миллион градусов (и даже десять миллионов!) смехотворно мала для начала синтеза.
Тем не менее, в это безграмотное решение почему-то намертво вцепился научный руководитель ядерного проекта Юлий Харитон, как это видно из дальнейшего описания.
В 1952. году — три года спустя после ознакомления «правой руки» с предложением «изобретателя» на него устроили засаду в глухом Изоляторном переулке Москвы, когда тот крался на лекции.
Всегда аккуратненький и чистенький Харитон, предстает перед ним «коротышкой» при шляпе, с галстуком, огромный узел которого съехал набекрень». Больше ничегошеньки на академике, судя по описанию, не было — наверное для устрашения. Юлий Харитон первым начал «разборку»:
— Знакомьтесь… Это генерал-полковник Борис Львович Ванников.
…Генерал Ванников между тем без раскачки обращается ко мне:
— Нет, ты представляешь? Когда мы изготовили в металле и рванули твои макеты атомных детонаторов — броневой бокс разнесло в дым! А персонал уложило наповал…»
Только человек, покусанный сомнительным по здоровью животным, может допустить, что атомный заряд не разнесет бронированный бокс любой толщины и при этом «персонал не уложит наповал». И Харитон, и Ванников провели к тому времени не один атомный взрыв, и спороть подобную чушь заставил их только такой «знаток», как г. Руденко. Тем более, что никто из участников атомного проекта той поры не видал никаких «атомных детонаторов» и ничего не слыхал о гибели персонала от атомного взрыва.
Вот и дальше Руденко нагнетает, обрушивая на читателя откровения «изобретателя»:
«Тут к разговору присоединился и профессор Харитон:
— Да вы просто не понимаете, что именно вы для нас сотворили! За ваши идеи вам, если хотите знать, золотого памятника мало! (Хорошо, что рядом не было Курчатова, а то он «изобретателю» и в пояс поклонился бы — авт.).
Ванников поддакнул своему коллеге:
— Да, да! Харитоша прав: мы с ним, да и все наши теоретики, сидящие на этой проблеме, до такого, как бы, не додумались. (И, слава богу, как говорится! Вот только такого хамства и фамильярности с научным руководителем проекта Ванников никогда себе не позволил бы — авт.)
Профессор снова вступает в разговор:
— Послушайте меня … бросайте к черту свой институт, поехали с нами! Мы вам любое образование дадим…
— Э, нет! — отвечаю я Харитону: мне с товарищем Маленковым надо посоветоваться, от которого вы мой чертеж водородной бомбы получили!
И я кивнул на свой эскиз, который профессор успел вынуть из кармана пиджака…»
Узнав, что Маленков закоренелый дружбан «изобретателя», они почему-то кинулись в поджидавшую их машину и на «бешеной скорости скрылись за углом». Интересно, чего же они испугались, коли чертеж получили от Маленкова, как вещает об этом, сам «изобретатель»?
А теперь вопрос — найдется ли хотя бы один наивный читатель, который поверит, что возглавлявший ПГУ генерал Ванников и научный руководитель Харитон тратили свое время на засады в поисках человека, которого они раньше в глаза не видели и понятия не имели — по какому переулку тот пойдет. И при том в кармане Харитона находился секретнейший (о, ужас!) «чертеж водородной бомбы», который почему-то тут же именуется «эскизом».
А ведь достаточно было только пожелать Ванникову или Харитону, и хваткие молодцы из НКВД немедля скрутили бы и приволокли бы к ним любого изобретателя, как это случилось на самом деле со студентом МГУ Олегом Лаврентьевым.
Хотя Харитон и унесся «на бешенной скорости», «изобретатель» не оставляет попыток его «достать». Даже спустя 44 года «автор первой схемы советской водородной бомбы, предложенной им в далеком 49-м году Маленкову, пишет «отцу» советской атомной бомбы Юлию Харитону свое 313-е послание».
Сделайте милость, г-н Руденко, объясните — почему в дословно приведенной цитате вашего опуса, дружбан Маленкова назван «автором первой советской водородной бомбы», ведь несколько ранее вы сообщаете. что весной 1948 года — на год раньше- «Сахаров сформулировал все основополагающие идеи, необходимые для создания советской водородной бомбы…» И почему Харитон назван «отцом» советской атомной бомбы», которая была скопирована с американской целиком — вплоть до винтика, в чем признавался и сам Юлий Борисович? И не удивляет ли вас маниакальное преследование академика Харитона (313 послании!)? А теперь о тексте 313-го письма маньяка: «Как же так, Юлий Борисович? Использовав мои соображения (которые, между прочим, никто никогда не опровергал как неполноценные!), вы достигли в жизни всего, стали знаменитым…
Вам и другим атомщикам, применившим мои идеи и технические решения, — золотой бублик, а мне, выходит, — дырка от ржаного бублика. И это, по-вашему, справедливо?!»
«Изобретатель» жалуется на то, что не он стал знаменитым и повсеместно известным, но это не совсем так — автору этой книги и редакции «А и Ф» он известен с 1989 года, когда в еженедельнике была опубликована серия статей, в которых впервые рассказывалось о действиях разведки, ученых и конструкторов по созданию первой атомной бомбы.
«Изобретатель» после публикаций пришел в редакцию с машинописным текстом, в котором он излагал свою встречу с Харитоном. По той версии встреча состоялась не в Изоляторном переулке, а в кафе на Песчаной улице, где его подстерег все тот же коварный Юлий Борисович со товарищи. На этот раз кроме Ванникова был еще и Андрей Сахаров.
Опять «изобретателя» хвалили безудержно, опять требовали ехать с ними, опять бедняга отнекивался, говоря, что ему нужно посоветоваться с дружбаном Маленковым, который спал и видел их трогательную встречу, где за стаканом чая Георгий Максимиллианович дает дружеские советы.
В конце концов, троица вымогателей вместо того, чтобы «скрыться за углом на бешеной скорости», выставила батарею бутылок коньяка, и почти непьющий Харитон хлестал стакан за стаканом, уламывая гордого «изобретателя».
А тот не соглашался ни за какие коврижки, и попутно сумел вывести Сахарова на чистую воду. Он доподлинно установил, что Сахаров — это не Сахаров, а Сахарович, а еще раньше он был Цукерманом — прямо в соответствии с модным тогда анекдотом.
Далее в тексте «изобретателя» шел такой антисемитский бред, что хоть, действительно, святых выноси!
Впрочем, двух минут предварительного разговора с ним было вполне достаточно, дабы установить, что это — душевнобольной человек с маниакальной одержимостью, свихнувшийся на антисемитизме.
Его вежливо выпроводили из редакции, наказав охране не пускать его больше ни под каким видом. И этого душевного расстройства не мог не заметить г. Руденко, коли он встречался с ним, как сообщается в его насквозь лживом опусе.
