Ознакомительная версия.
Оборона Балтийского побережья и Петербурга с началом войны была возложена на 6-ю отдельную армию, не входившую в состав фронтов, которой командовал генерал-адъютант Фан-дер-Флит[270] и все командиры корпусов и дивизий были из обрусевших немцев, переметнувшихся на служение своей исторической родине. Эти генералы, под видом защиты каждого населенного пункта, раздробили армию на мелкие подразделения, разбросав их на всем пространстве прибалтийского края, лишили их поддержки и помощи. Все эти подразделения, оторванные друг от друга, и не связанные между собой единым командованием, с наступлением немцев в Курляндии, легко поддавались паническому страху окружения, и без боя оставляли позиции и населенные пункты. Командование армии совершенно устранилось от обороны Прибалтийского края и великий князь Николай Николаевич, в ущерб своим фронтам, был вынужден выделить крупные силы для защиты морского побережья. Под давлением Верховного главнокомандующего Фан-дер-Флит был отстранен от командования армией и тут же, по инициативе прусского окружения, он был назначен царем на высокую должность члена Государственного Совета[271], при исполнении обязанностей которой исключалась возможность в преследовании за измену.
Страх потерять Прибалтийский край всполошила петербургскую знать, так как большинство ее представителей имели там поместья и земли, а немецкие конные отряды и отступавшие русские войска с одинаковым усердием разоряли все на своем пути, не разбираясь в их хозяйственной и национальной принадлежности. Погромы владений и их грабежи перекинулись в Эстляндию и Лифляндию и поклонники прусско-германской политики в окружении императора и правительстве России выламывали себе руки, коря себя за излишнюю и поспешную доверчивость Берлину и Кенигсбергу, суливших им процветание и защиту их интересов, а сейчас бросивших их на произвол судьбы.
Перенесение боевых действий в Прибалтийский край удлинило фронт вооруженной борьбы, и Верховный главнокомандующий разделил войска Северо-Западного фронта на два фронта: Западный – под командованием генерала Михаила Алексеева и Северный – под командованием генерала Николая Рузского. Первый должен был прикрывать пути, ведущие на Петроград, второй – на Москву[272]. Все попытки немецких и австро-венгерских войск продвинуться вглубь России встречали мощный отпор со стороны русской армии. «Немецкие силы, – отмечал Фалькенгайн, – дошли до пределов боеспособности…они не могли уже сломить сопротивление скоро и искусно брошенных им навстречу подкреплений»[273].
Фронт борьбы растягивался до Балтийского побережья, и невзгодам войны были подвержены все западные губернии России. Из этих губерний, которые оставлялись русскими войсками под ударами превосходящих сил противника, должна была вестись эвакуация существующих там промышленных предприятий, но она велась без всякого плана, без участия правительства, так что, лишь их малая доля начала работать на новом месте. Предприниматели, получая ссуду от властей, оставляли свое предприятие на месте до прихода немцев, как это часто бывало с рижскими и польскими заводами, принадлежавшими немецким фирмам (обществу Беккер, «Двигатель» и другие)[274]. Из 10.000 тысяч промышленных предприятий, имевшихся в западных губерниях России на начало марта 1916 года, имелись сведения всего о 443 эвакуированных предприятиях, из которых только 70 начинали работать, 112– восстанавливались, а положение остальных было неизвестно.[275]
Кощунственно и иезуитски действовало правительство Горемыкина в отношении своей армии и народов, проживавших на территории российской империи. По подсказке Берлина и по наущению немецкой партии при царском дворе, при оставлении русскими войсками Польши, царская власть разоряла все польские предприятия и крепкие местные крестьянские хозяйства, оставляя в неприкосновенности стоящие рядом предприятия немецких хозяев, в то время, как из Берлина велась пропаганда о предоставлении прямой автономии польскому государству в составе германской империи. Командующий Минским военным округом генерал фон Траубенберг даже посылал подразделения жандармерии на заводы и предприятия, принадлежащие немецким хозяевам, чтобы они защищали их от разграбления при отступлении русской армии на восток.
Таким же насильственным действиям подверглись и евреи, проживавшие в Польше и в прифронтовых зонах западных губерний России, которых из-за подозрения в пособничестве немцам, насильно выдворяли в глубинные районы империи, без помощи и поддержки со стороны властей. Прусская знать, окружавшая императора, стала преследовать и немцев, давно являвшихся русскими подданными и тех, кто работая в высших правительственных кругах, не хотел вступать в немецкую партию и не желал предавать интересы России. Их изгоняли со службы руками Щербатовых, Макаровых и Хвостовых, и они поневоле становились противниками самодержавия, Разрушая уклад жизни этих и других народов империи, правительство Горемыкина, а потом и Штюрмера, сознательно направляло их недовольство и ненависть против русского народа, взращивая в их рядах противников самодержавия и целостности империи.
Война приближалась и к столице русской империи, в которой усиленно муссировался слух об эвакуации императорского Двора. Великий князь Николай Николаевич, при очередной встрече с императором в Ставке, обрисовал ему страшную картину предательства и измены в высшем руководстве империи: в Государственном Совете, в правительстве, в армии и флоте, и рассказал ему всю правду о бедственном положении армии, которой грозит поражение не в боях с врагами, а в изнурительной борьбе с собственным правительством, отказывающимся от мобилизации промышленности на нужды армии.
Великий князь настаивал на смене всего правительства во главе с Горемыкиным, но от упрямо молчавшего царя он добился только смены четырех его важных членов: обер-прокурора Синода Саблера, министра юстиции Щегловитова, внутренних дел – Маклакова и военного – Сухомлинова, на которых падала тень пособников врагов России. Князь Владимир Орлов, пользующийся доверием государя, содействовал принятию решения Николая II об их отставке[276]. Зная способность Николая менять принятые решения, великий князь настоял, чтобы указы о снятии этих министров были подписаны в Ставке. Здесь же были объявлены новые назначения и их место заняли соответственно Самарин, Хвостов, Щербатов и Поливанов[277]. Самарин не скрывал своей враждебности к «старцу» Распутину, а Поливанов много работал с депутатами Думы, чтобы наладить проблему снабжения армии вооружением, которую он успешно решил, когда стал военным министром. Выступая перед депутатами Думы после своего назначения, новый военный министр заявил, что «армия сделает свое дело, но она должна чувствовать, что за ней стоит мощный резерв, и этим резервом должна быть вся страна»[278].
Уступив настойчивым требованиям великого князя, царь не простил себе слабости, и, как всегда, после таких ее проявлений, он затаил на него злобу, разжечь которую императрице Александре Федоровне не представляло большого труда. Эти назначения всполошили высших сановников царского двора, а в Берлине и Вене усмотрели в них проявление национальных устремлений русской знати, за которыми могли последовать и более радикальные решения и перестановки, которые вели к подрыву прусского могущества в окружения царя. Вскоре была сплетена политическая интрига, целью которой сначала ставилась дискредитация вновь назначенных министров, но потом острие удара было направлено против великого князя Николая Николаевича, сняв которого с поста верховного главнокомандующего можно было впоследствии легко сразить и его сподвижников в составе правительства. Провокационные листовки, разбрасываемые немцами в тылу и на переднем крае «чернили великого князя Николая Николаевича, противопоставляя его императору»[279].
Великий князь Николай Николаевич к лету 1915 года реформировал и укрепил способными кадрами отделы контрразведки в Ставке и штабах фронтов и армий, которые в противоборстве с германской разведкой одерживали одну победу за другой. Каждое разоблачение агентов в войсках тянуло за собой зловещую цепь государственной измены в столицу империи, куда не доставала карающая рука возмездия великого князя. Арест полковника Мясоедова позволил вскрыть разветвленную агентурную сеть немецкой и австрийской разведок, созданную вокруг военного министра Сухомлинова самим министром-изменником. Сенатор Посников, расследовавший позднее дело Сухомлинова отмечал, что к дому военного министра сходятся восемь шпионских организаций[280]. В этой крепко связанной цепи государственной измены, в которую были втянуты министры и высшие сановники царского Двора, главным передаточным звеном от императрицы к лидерам немецкой партии служил «старец» Распутин. Неприязнь Распутина к великому князю Николаю Николаевичу проявилась вскоре после назначения его Верховным главнокомандующим, о чем сама императрица поведала императору в своем письме 20 сентября 1914 года, когда царь находился в Ставке: «Григорий ревниво любит тебя, и для него невыносимо, чтобы Н. играл какую-либо роль». Пройдет некоторое время и императрица выразит своему мужу еще более резкую оценку о великом князе Николае Николаевиче: «Я ненавижу твое пребывание в ставке, – и многие разделяют мое мнение, так как ты там не видишь солдат, а слушаешь советы Н., которые не хороши и не могут быть хорошими»[281]. Но еще в середине июня императрица Александра Федоровна была противником не только, чтобы Николай II стал Верховным Главнокомандующим армии, но и противником его частых поездок в Ставку. «Он был (Распутин. – Авт.) так против твоей поездки в Ставку, потому что там тебя обхаживают и заставляют делать вещи, которых лучше бы не делать. Здесь атмосфера в твоем доме здоровая…»[282]
Ознакомительная версия.
