После многодневных ожесточённых боёв 31 января 1945 года войска 3-го Белорусского фронта сомкнули кольцо окружения вокруг Кенигсберга. Первая фаза уничтожения гитлеровцев в Восточной Пруссии была завершена.
18 февраля 1945 года 3-й Белорусский фронт и вся Красная Армия понесли тяжёлую утрату. Во время объезда линии фронта в районе города Мельцак (Пененжно) был смертельно ранен дважды Герой Советского Союза генерал И. Д. Черняховский. Командование 3-м Белорусским фронтом принял маршал Василевский.
На всей территории Восточной Пруссии продолжалась ликвидация отдельных очагов сопротивления фашистов. Начался период весеннего половодья. Войска продвигались вперёд по грязи, через болота, переправлялись через разлившиеся реки, тесня немцев к Вислинскому заливу. Побережье было превращено советской артиллерией и авиацией в сущий ад. Ища спасения, немцы взорвали прибрежную дамбу. Воды залива хлынули па сушу, в большей своей части ещё занятую войсками. Тысячи гитлеровцев, большинство которых составляли раненые, потонули.
Толпы людей с поднятыми руками шли по воде, направляясь к расположению советских войск. На поле боя, протянувшемся вдоль залива, в период с 13 по 29 марта было уничтожено более девяноста трёх тысяч фашистов и свыше сорока шести тысяч взято в плен. Было захвачено шестьсот пять танков и штурмовых орудий, а также около пяти тысяч орудий и миномётов. 4-й и 2-й гитлеровских армий больше не существовало. Восемь вражеских дивизий были оттеснены на Самбийский полуостров, около двадцати — прижаты к Вислинскому заливу, а остальные находились в окружении в Кенигсберге и на узкой Балтийской косе. Остатки недобитых войск в Восточной Пруссии немцы вынуждены были снабжать с воздуха, что в этот период войны было уже делом нелёгким. Все попытки врага вырваться из гигантских котлов остались безуспешными. Красная Армия всё теснее смыкала кольцо, готовясь нанести решающий удар.
Маршал Василевский планировал штурм Кенигсберга. К нему необходимо было тщательно подготовиться. Гитлеровцы превратили город в мощную крепость. Работы по его укреплению велись в течение всего периода окружения до последнего дня. По приказу Коха в черте города был оборудован специальный аэродром. Гарнизон Кенигсберга состоял более чем из ста тысяч солдат и двух тысяч офицеров, имевших в своём распоряжении тысячи орудий и танков и другие виды вооружения. Комендантом кенигсбергской крепости был генерал Лаш.
Гауляйтер Кох до последнего дня находился на территории Пруссии. Пользуясь специальным разведывательным самолётом, он постоянно поддерживал непосредственную связь с остатками войск на узкой полоске Балтийской косы. Узнав в начале советского наступления о самовольном отходе Госбаха с рубежей обороны в районе Голдапа, он не преминул тотчас же информировать об этом Гитлера и стал домогаться наказания генерала. Он лично уверял фюрера, что находящиеся на Самбийском. полуострове и Балтийской косе немцы отобьют все атаки Красной Армии и даже перейдут отсюда в контрнаступление. Когда, однако, положение на этом участке стало совсем трагическим, Кох потихоньку, ночью, отправился на заранее приготовленном ледоколе с Балтийской косы в Данию.
Штаб маршала Василевского завершал последние приготовления к штурму Кенигсберга. На очень подробном макете города офицеры знакомились с расположением улиц, площадей, изучали форты и другие оборонительные сооружения крепости, которую вскоре предстояло брать. Формировались специальные штурмовые группы, в состав которых вошли пехотинцы, танкисты, артиллеристы и сапёры. К городу были стянуты тысячи орудий. Апрельский ветер и весеннее солнце подсушили раскисшую землю. Сама природа создавала благоприятные условия для штурма.
6 апреля войска двинулись на Кенигсберг. Части армии генерала Людникова отрезали Кенигсберг от Самбийского полуострова и порта Пиллау. С юга и запада город атаковали войска генералов Галицкого и Белобородова. Танки крушили систему обороны немцев. На город обрушилась лавина артиллерийского огня и авиабомб — он пылал. Последним днём битвы за Кенигсберг было 9 апреля. Остаткам гарнизона, ещё продолжавшим сопротивление, маршал Василевский предъявил ультиматум. По городской радиосети генерал Лаш объявил о капитуляции. Девяносто две тысячи немцев сложили оружие, и среди них — значительное количество офицеров и генералов. Морская крепость Пиллау пала 25 апреля. Балтийская коса, где скопились остатки «непобедимых» гитлеровских армий и тысячи гражданских беженцев, капитулировала 9 мая 1945 года.
Гнездо агрессии и воинствующего юнкерского духа, логово шпионских интриг и скопление «неприступных твердынь», каким была Восточная Пруссия, перестало существовать.
Тюрьма Нойбау, что находилась на Бернекерштрассе в Кенигсберге, осталась почти невредимой. И почти до последних дней сражения за город гитлеровские палачи вершили там расправу. Полным ходом работала гильотина. Её три раза разбирали, и три раза, когда напряжение боёв за город несколько спадало, это приспособление монтировалось опять и спешно совершалась очередная серия казней. В день, когда войска 3-го Белорусского фронта приступили к решающему штурму Кенигсберга, палачи из застенка Нойбау в последний раз демонтировали это орудие своих преступлений. Ночью из тюремных ворот выскользнул автомобиль и улицами, на которые сыпался град снарядов, помчался по направлению к реке Преголи. Там изверги из Нойбау, скрываясь от людских глаз, воровски выносили из машины отдельные детали гильотины и швыряли их в мутные воды реки, освещённые заревом пожаров. Вода поглотила преступное орудие, топор которого лишил жизни, по самым скромным подсчётам, около десяти тысяч людей.
Даже в самые напряжённые часы работы заместитель начальника разведотдела умел выкроить минутку свободного времени. Генрик своим ушам не поверил, когда полковник, заехав однажды, велел ему одеться потеплее и сказал, что они поедут навестить его отца. Этого Генрик никак не ожидал. Об отце и семье он думал постоянно. Однако мысленно дал себе зарок, что увидится с ними не раньше чем закончится война. Уж он-то хорошо знал радость встреч и горечь расставаний! Поэтому лучше было не мечтать об этом.
Машину вёл полковник. Генрик сидел рядом. Полковник, едва заметно улыбнувшись, спросил, как он думает, узнает ли отец его в мундире лейтенанта и что на это скажет.
От Кальварии свернули на Кросну, проехали Шостакув. Генрик вспоминал хорошо знакомые места, где в придорожных кустах они часто сидели с Василем в дозоре. Проехали Лозьдзее — теперь уже было недалеко.
Сразу же после освобождения старик Мерец— кий вместе с младшими детьми вернулся в пустой дом в Иодалишках. Здешние люди знали его и уважали. В знак уважения ему доверили пост старосты в местной общине. Он принял это без особого энтузиазма. В качестве первого шага он огласил крестьянам декрет Польского комитета национального освобождения и декрет об аграрной реформе, который тут же провёл в жизнь с участием конюхов из ближайших поместьев. Вообще, как староста, на недостаток работы он не мог пожаловаться. Хотя и подумывал старый Мерецкий вернуться в Немцовижну, но вплоть до января его родная деревня ещё находилась в прифронтовой полосе. К концу января фронт, правда, отодвинулся далеко на территорию Восточной Пруссии, и всё же зимой не было смысла возвращаться в Немцовижпу. Так и сидел он в Иодалишках, весь в думах о сыновьях, судьбы которых он не знал. В самых чёрных своих мыслях он представлял Генрика и Эдека убитыми. Но человек всегда надеется на лучшее, и в глубине души он верил, что сыновья живы.
В этот день, как обычно, он сидел в правлении и занимался разными делами, когда под окном остановилась легковая машина, хлопнули дверцы, и из неё вышли двое высокого роста офицеров.
— Смотри-ка, гости… — бросил крестьянин, сидевший у окна.
Взглянул в окно и Мерецкий. Фигура одного из офицеров показалась ему чем-то знакомой.
Первым вошёл полковник, за ним — Генрик. Мерецкий поднялся им навстречу. Генрик подошёл уставным шагом, чётко вскинул руку к козырьку фуражки и взволнованно отчеканил:
— Отец, лейтенант Мерецкий просит разрешения поприветствовать вас…
Старик обомлел. Раскинув руки, он двинулся вперёд, затем попятился, а вслед за этим с криком: «Геню!.. Сынок!.. Сынок!..» — схватил его в объятия. Некоторое время, кроме звонких поцелуев и возгласов «отец!» и «сынок!», ничего нельзя было услышать. Но и в этой безудержной радости старик на минутку посерьёзнел, взглянул сыну в глаза и спросил:
— А Эдек?
— Жив, здоров, учится.
Опять пошли объятия и слёзы. Полковник молча наблюдал за этой встречей. В Москве и его ждали седой как лунь отец и старушка мать.
Затем все вместе поехали в Иодалишки. Сёстры и младший братишка не слезали с колен Генрика, примеряли его офицерскую фуражку, трогали погоны и болтали, болтали наперебой, За столом, уставленном бутылками, Генрику не хотелось вспоминать о своих боевых приключениях. Он пытался было отговориться, что, дескать, в этом не было ничего особенного, а при случае когда-нибудь он расскажет. Его выручил полковник. Подсев поближе к старику, он начал длинное повествование. До Генрика, сидевшего с младшими сёстрами и братом, долетали лишь отдельные слова: «Шостакув… Вартай… Борецкая пуща… штаб… связные…»
