Затем, А. Н. Хвостов усиленно хотел дать мне Ржевского для руководительства им, но этот человек с первого раза на меня произвел неприятное впечатление, и поэтому я, несмотря на все старания последнего, от него отшатнулся, поставил около него агентуру (его знакомого по Нижнему — Волкова) и, когда получил сведения о злоупотреблениях им внеочередными свидетельствами Красного Креста по его должности помощника уполномоченного северного района, то доложил А. Н. Хвостову и произвел дознание через полковника Савицкого (из штаба корпуса). Но о Ржевском я скажу впоследствии; его А. Н. Хвостов лично знал по Нижнему и им пользовался там, хотя, как мне говорил А. Н. Хвостов, он ему дорого стоил. Его А. Н. Хвостов хотел использовать для освещения оппозиционной прессы и дал ему интервью, которое и было помещено в одной из газет (не помню в какой). Но сам Ржевский своим поведением и упоминанием о знакомстве с А. Н. Хвостовым сразу же себя провалил в газетной среде хроникеров, о чем я поставил в известность А. Н. Хвостова. Тогда Ржевский представил А. Н. Хвостову, с цифровыми выкладками о расходах, свой проект об образовании клуба для журналистов, который мог бы дать ему возможность собирать все новости в той обстановке, где языки скорее развязываются; как я ни убеждал А. Н. Хвостова, но он согласился ему дать на это деньги, но не 18 тыс., как просил Ржевский, а, по моему настоянию, 5 тыс. Я затем, придя к себе, все-таки по телефону переговорил с делопроизводителем III делопроизводства, предложив ему отложить выдачу до следующего дня, но оказалось, что деньги уже были выданы. Я упрекаю себя в том, что не проявил настойчивости в полном отказе Ржевскому в его ходатайстве об учреждении клуба, а, исполняя поручение Хвостова, подтвердил помощнику градоначальника Лысогорскому о том, что это — желание министра, и умолчал о той цели, с какой клуб открывался. На первых же порах, по моему наблюдению, пришлось убедиться, что, открывая клуб, Ржевский имел в виду совершенно другое — извлекать доходы и делиться ими с своими друзьями, кои были учредителями клуба. Когда же Ржевский явился к Кафафову за получением агентурного заграничного паспорта, и тот по телефону мне об этом доложил, то я приказал ему не выдавать паспорта Ржевскому и при этом рассказал Кафафову о 5 тыс. На мой же вопрос Ржевскому, почему ему нужен паспорт, он мне заявил, что для покупки в Швеции новой мебели для клуба; впоследствии же выяснилось, что эта поездка преследовала совершенно другие цели.
Рабочее движение. По поступившим[*] в этот период времени в департамент полиции агентурным сведениям как из заграницы, так и из местных учреждений оказывалось, что пораженческое движение все шире и шире захватывало рабочие круги, чем и объяснялись в большинстве случаев участившиеся забастовки на заводах и фабриках. Но это не всегда было так, в чем я имел возможность убедиться на первых же порах моего вступления в должность. А. Н. Хвостов, как это видно из газет того времени, через несколько дней по вступлении в должность, желая показать, что его слова не расходятся с делом, отправился в Москву для разгрузки железнодорожного узла. Уже на вокзале, при проводах начальник охранного отделения сообщил мне в нескольких словах о том, что в Петрограде несколько заводов стало и что он предполагал бы в эту ночь совершить ликвидацию, на что докладом на имя министра он и испрашивал разрешение в виду значительности числа арестов. Но я просил его воздержаться до той поры, пока я ему не дам своих указаний.
Вступивший в исправление должности министра, товарищ министра Плеве, получивший с министерской почтой этот доклад, взволновался и приехал ко мне на квартиру для переговоров. Но я и ему высказал свое мнение, что эта мера может оказать обратное действие, если выяснится, что причины, питающие забастовку, лежат глубже, и добавил, что я уже дал инструкции начальнику охранного отделения пока не производить арестов. Вместе с тем, ознакомившись с донесением и выслушав подробный личный доклад Глобачева, я высказал ему установленную нами с министром точку зрения на аресты в рабочей среде (о чем я выше докладывал), сообщил о том впечатлении, какое произведет в общественных кругах массовый арест рабочих после только что публично высказанного министром в интервью своего «credo» по рабочему вопросу, и предложил ему усилить наблюдение агентурою на этих заводах и принять меры к тому, чтобы начальник округа, коему донесения в копиях поступали, также воздержался от репрессивных мер давления на рабочую среду. В течение недели ген. Глобачев настаивал на арестах, уменьшая число таковых и указывая на политические причины, питающие забастовку, но я был настойчив, — и забастовка мало-по-малу стихла, когда некоторые из экономических требований были удовлетворены. Такой же точки зрения держался и министр торговли и промышленности кн. Шаховской, который и писал и просил, чтобы его местные органы и министерство торговли и промышленности были осведомляемы в принятии тех или других мер в отношении рабочих и чтобы охранные отделения считалась и с данными, имеющимися у фабричной инспекции. Но в этом вопросе как в Москве (где было военное положение), так и в Петрограде (который считался входящим в район военных действий) необходимо было администрации считаться с решающим словом, принадлежащим начальнику округа. Поэтому и градоначальнику и начальнику охранного отделения, а также и московскому градоначальнику ген. Климовичу было предложено быть в самом тесном контакте с военными властями и кроме того департамент полиции установил связь с штабом начальника округа через полковника Перцова, состоявшего при кн. Туманове и пользовавшегося его особым доверием. Полковник Перцов в то время, в виду того, что ген. Вендорф, с коим кн. Оболенский был в натянутых отношениях, желал уйти в почетные опекуны, выставил свою кандидатуру на должность помощника градоначальника, что ему и министром и мною было обещано.
Тем не менее, неожиданное для органов министерства внутренних дел и чинов фабричной инспекции вмешательство военной администрации все-таки от поры до времени наблюдалось, пока в начале 1916 года оно не вылилось (это было уже в первые дни вступления Б. В. Штюрмера на пост председателя совета министров) в форму крупной забастовки на больших заводах Петрограда под влиянием незаконно изданного распоряжения военной администрацией о применении на одном из заводов, где директором состоял отставной генерал Миллер[*], принципа милитаризации в отношении тех рабочих, которые не встанут на работу. Путем выяснения причин забастовки оказалось, что отставной генерал Миллер, не докладывая ни градоначальнику, ни чинам фабричной инспекции, ни даже первоначально округу, пользуясь своими знакомствами в военном министерстве, провел через последнее требование, предъявленное через начальника округа военными властями к рабочим, стать на работу, с угрозою не подчинившимся сдать обязанных военной службой в солдаты и возвратить их, как солдат, на тот же завод для выполнения тех же работ, кои они несли, под страхом предания суду по законам военного времени.
Эта последняя угроза, не основанная на законе и явно задевавшая интересы рабочих, вызвала сильный протест с их стороны на всех почти заводах, и это движение могло бы вылиться в крупные беспорядки, если бы на него не было обращено в самом же начале особого внимания со стороны правительства. Дело доведено было мною до экстренного заседания совета министров, вниманию которого, в присутствии начальника военного округа, представителя ген. Рузского, ген. Фролова и военного министра Поливанова, мною и кн. Шаховским были доложены причины этого движения и составленный нами подробный проект взаимоотношений властей, имеющих касательство к наблюдению за правильным течением работ на заводах и фабриках, как общая схема для руководства. В общем эти правила сводились к установлению института примирительных камер.[*] Совет министров, отменив тут же распоряжение военного начальства, преподал к руководству эти правила[*].
Аресты в рабочей группе мною были сделаны в начале января 1916 г. К этому времени, по моему требованию, агентура была Глобачевым увеличена; охранному отделению были известны все районные комитеты и местный центр, и так как, по данным отделения, намечалось 9 января крупное выступление рабочих, о чем, между прочим, свидетельствовали и выпущенные к тому времени листки-прокламации, то незадолго до 9 января в три приема, чтобы не дать возможности сорганизоваться районам, были произведены аресты и около 30–40 чел. преданы суду, а об остальных была частью произведена охранная переписка, а к части применены были правила о высылке военными властями. Когда вспыхнули крупные осложнения, вызвавшие длительную забастовку на Николаевском судостроительном заводе, который имел срочные заказы морского ведомства по постройке больших судов для Черноморского флота, то для расследования обстановки забастовки и данных агентуры (на заводе были случаи тайного убийства мастеров) в соответствии с предъявленными мне представителем акционерной компании Кульманом (воспитателем покойного великого князя Олега Константиновича) сведениями от управляющего заводом, — в Николаев был командирован д. с. с. Виссарионов, который, в виду длительности забастовки и некоторых экономических затруднений, чинимых рабочим со стороны заводской администрации, не решился рекомендовать применение каких-либо репрессивных мер, кроме принятой уже администрацией сдачи уволенных рабочих военнообязанных в войсковую часть. В этот же период времени туда же был командирован для проверки причин забастовки и представитель от рабочей группы центрального промышленного комитета (если только память не изменяет, то этот делегат — фамилии его не помню, кажется Шаров, служил в агентуре Глобачева. Тогда были два лица командированы на юг от рабочей группы, и я помню, что ген. Глобачев мне докладывал, что один из них состоит в агентуре. Виссарионов не знал этого во время командировки). После смены морским министром градоначальника[*], коему было поставлено в вину то, что он не сразу приступил к обращению в войска военнообязанных уволенных рабочих и сдал их в войсковые части местного гарнизона, чем поддерживалась связь между ними и оставшимися на месте рабочими, и вследствие некоторых уступок, рекомендованных мною правлению общества, — забастовка сама прекратилась.
