Спустя несколько часов после потери кабеля мы высадились в порту Картахены. Целый месяц до того мы жили, не получая никаких новостей из Европы. Даже в Альмерии из-за краткости визита мы успели узнать лишь, что началась новая война с датчанами за герцогство Шлезвиг-Гольштейн. В гостинице Картахены мы нашли английские и французские газеты, откуда узнали всю информацию о политических событиях, потрясавших наше отечество в последнее время. В статьях, рассказывавших о Германии, произошла большая перемена в сравнении с тем, что писалось во времена войны и поражения Дании, у которой Англия была главным покровителем. Мы привыкли к похвалам, которые воздавала печать немецкой науке, музыке, немецким песням, и состраданию, высказывавшемуся по отношению к добродушным, мечтательным и крайне непрактичным немцам. Теперь же они изображались как едва ли не самые кровожадные, злобные и воинственные существа на земле, только и думающие о том, как присвоить себе чужие территории. Признаюсь, что эти пассажи не только не раздражали меня, но даже доставляли искреннее удовольствие. Гордость за себя и за Германию с прочтением каждой подобной статьи у меня только росла. Слишком уж долго немцы были для мировой истории пассивным материалом. Теперь же из статей в «Таймс» было ясно видно, что они начали выбирать свой курс, следуя собственной воле, и тем самым возбуждали гнев тех, кто ранее оставлял право на такой выбор лишь за собой.
Во время кабелеукладочных работ я много общался с англичанами и французами и с болью убеждался в том, насколько низко они ставят немецкую нацию в сравнении с другими народами. Наши длинные политические споры в основном вращались вокруг вопроса, способны ли немцы на образование собственного независимого национального государства и имеют ли они на это право. «Ну, чего же хотят немцы?» – спросил у меня пользовавшийся большим уважением в обществе генеральный директор французского телеграфа и бывший товарищ императора Наполеона по изгнанию М. де Вужи в конце большого разговора о возрождении германского национализма после франко-австрийской войны. «Объединенной германской империи», – ответил я не задумываясь. «И вы думаете, – возразил он, – Франция согласится, чтобы соседом у нее было единое государство со значительно большей численностью населения?» – «Нет, – ответил я. – Мы убеждены в том, что нам придется отстаивать наше право на единство вопреки давлению Франции, которая, конечно, будет всячески мешать». – «И как ваша объединенная Германия будет с нами бороться? – вновь спросил он. – Ведь с нами против Пруссии будут выступать и Бавария, и Вюртемберг[151], и вся Южная Германия». – «Так было раньше, но сейчас все будет иначе, – возразил я. – Первый же пушечный выстрел со стороны Франции объединит Германию, поэтому у нас нет сейчас страха перед вашим наступлением. Более того, мы с нетерпением его ждем». Слушая меня, господин де Вужи качал головой и, вероятно, думал о том, что ящик Пандоры с национальными вопросами, открытый Наполеоном во время войны в союзе с Италией против Австрии, может в конечном счете обернуться против Франции. Три года спустя, когда всех волновал вопрос о присоединении Лауэнбурга[152] к Пруссии, я нанес ему визит в Париже. Вспомнив наши политические споры, он крикнул мне, как только я вошел к нему: «Eh bien, Monsieur, vous voulez manger le Lauenbourg?» – «Oui, Monsieur, – ответил я, – et j'espere que l'appetit viendra en mangeant!»[153] Я оказался прав: аппетит действительно усилился, мало того, он получил достойное удовлетворение. Наверное, де Вужи вспоминал мои пророчества, когда вместе с императором отступал под натиском вошедших во Францию немецких войск. Первый французский пушечный выстрел и правда сделал Германию единой.
С прокладкой кабеля между Картахеной и Ораном нам не везло просто отчаянно. В тот же год, когда мы потеряли в море легкий кабель, Вильгельм лично предпринял новую попытку прокладки, теперь уже более крепким кабелем. Специально для этого были собраны прекрасные механизмы, а в процессе работ был учтен весь накопленный опыт. Был подготовлен новый, крепкий кабель, набрана команда специалистов, погода работам благоприятствовала. Для неудачи не оставалось никакого повода. И правда, вскоре я получил известие, что кабель благополучно проложен и жители Орана и Парижа уже обмениваются телеграммами. К сожалению, через несколько часов после этой депеши я получил другую, о том, что линия по неизвестным причинам разорвалась недалеко от испанского побережья. Более подробное расследование показало, что обрыв произошел в месте, где морское дно резко уходило вниз на значительную глубину. Преодоление линией подобных «подводных оврагов» всегда составляет дополнительный риск. Если кабель проходит по воде между двумя подводными скалами, не касаясь дна, он, как подвесной провод, испытывает дополнительную нагрузку, тем более значительную, чем больше его вес. Наш кабель явно образовал такую подводную подвесную линию и оборвался под грузом собственной тяжести уже через несколько часов после того, как прокладка в целом была завершена.
Брат предпринял попытку достать оборванные концы и восстановить связь, но успехом эта попытка не увенчалась, так как дно было каменистым, море – глубоким, а кабель для такой глубины недостаточно крепким. Это значило, что мы потеряли уже второй кабель. На наше счастье, поскольку хоть какой-то телеграфный обмен между Ораном и Парижем по линии состоялся, формально заказ считался выполненным, и это избавляло нас от обязательств предпринимать новые затратные попытки.
Большие финансовые потери, которыми обернулась морская кабелеукладочная деятельность, стали причиной небольшого кризиса в наших деловых отношениях. Моему партнеру Гальске не нравилось участие в таких рискованных мероприятиях, кроме того, он опасался, что Вильгельм, заразившись свойственным англичанам духом азарта, втянет нас в какое-нибудь грандиозное предприятие, на которое у фирмы просто не хватит средств. Поэтому Гальске предложил ликвидировать наш лондонский отдел. Его поддержал Вильгельм Мейер, занимавший тогда пост управляющего директора. Я попал в сложное положение. С одной стороны, доводы Гальске и Мейера были разумны и я не мог с ними не согласиться. Но, с другой стороны, я не мог бросить Вильгельма в эту трудную минуту. Возможным решением проблемы был раздел предприятия. Лондонское отделение полностью отделилось от берлинского и перешло в наше с братом совместное владение под именем фирмы «Братья Сименс». Живший в Санкт-Петербурге брат Карл также присоединился к нам в качестве полноправного партнера. В скором времени между тремя отдельными компаниями, располагавшимися в Берлине, Санкт-Петербурге и Лондоне, были подписаны договоры, определявшие их взаимоотношения.
Сразу замечу, что проложенный в 1869 году в Черном море лондонской фирмой бронированный медью кабель, аналогичный тому, что мы пытались проложить между Картахеной и Ораном, тоже проработал недолго. Он был успешно проложен Вильгельмом в рамках Индо-Европейской линии, о которой я расскажу позже, между городами Керчь и Поти вдоль береговой линии, однако уже на следующий год землетрясение оборвало его сразу в нескольких местах. Попытка поднять кабель для ремонта закончилась провалом, так как ближе к месту повреждения он большей частью оказался засыпанным землей и заваленным камнями. Это обстоятельство, а также то, что прерывание связи произошло в тот самый момент, когда операторы прибрежной станции Сухум-Кале почувствовали сильное сотрясение почвы, доказывает факт виновности в обрыве именно землетрясения. Технику такого обрыва понять не сложно. Сильные подводные течения переносят с места на место значительные массы земли и щебня, перекатывая даже большие валуны. Эти массы постепенно засыпают кабель, лишая его подвижности. После этого любое смещение земных пластов может оборвать пересекающий его линию кабель, придавленный тяжелым грузом земли и камней. И смещение это при землетрясении в каждом конкретном месте тем более вероятно, чем больший груз был в это место намыт. То есть чем больше камней накидало течение в данном месте на кабель, тем выше вероятность его разрыва в результате землетрясения именно здесь.
Эти случаи научили нас избегать прокладывать подводные линии в районах резких перепадов глубин, а также недалеко от устьев рек, несущих своими бурными течениями большие массы грунта и щебня.
Мы можем рассматривать этот период неудачной кабелеукладки как время ученичества, школьной подготовки к будущим мероприятиям. Вместо ожидаемой прибыли он принес нам великие беспокойства, опасности и грандиозные убытки, проложившие, однако, путь к успеху, которого впоследствии достигла наша английская фирма в деле прокладки больших подводных кабельных линий. Я еще расскажу об этом нашем втором подводном периоде, но коротко, поскольку сам тогда уже принимал в этих работах весьма малое участие.
