— Идем раз по Кольцовскому скверу. Вдруг с одной из скамеек поднимается фигура и, шатаясь, движется навстречу. Узнаю — Жан. Все от него шарахаются.
— А-аа, Игорь! А меня выпустили. П-по чистой… Подругу жизни, значит, нашел?
Девушка ушла. Я завел Жана во двор и избил.
Дело тут, конечно, не в Жане, хотя, к месту сказать, преждевременно он радовался: через месяц его снова взяли. Но дело, повторяю, не в Жане. На мне уже стояло клеймо. Слышу раз в «Спартаке» в очереди за билетами шепоток за спиной: «Маша, не видишь. Ну!» И тянет подругу за рукав. А потом выдохнула ей в самое ухо, указывая глазами на меня: «Шпана трамвайная».
Опалило меня всего. Вышел я, забыл про билеты. С этого времени что-то горькое стало угнетать душу. Я часто бесцельно бродил по городу, неся в себе этот груз. Что-то во мне перевернулось. Я вдруг понял, что утратил счастье чувствовать себя человеком, понял, что без этого счастья, наверное, нельзя жить. Я лишился права любоваться солнцем, закатом, весною, разливом. Это были не моя весна, не мой разлив, не мое солнце. Как только я вспоминал, кто я и что меня ждет, — все тускнело. Я стал труслив. Каждый милиционер, проходивший мимо или стоявший на посту, вызывал во мне трепет, за который я презирал себя. Меня уже знали. На меня любой мог указать пальцем. Я чувствовал каждую минуту, что горе точит меня. Пытался погасить его спиртным, но не мог преодолеть отвращения к выпивке. И стал понимать, что если загоню эти сомнения, эти угрызения совести вовнутрь, то порву последнюю нить, которая связывает меня с настоящими людьми…
Игорь глядел в окно на белое облако, висевшее над строительной площадкой, на сверкающую стальную нить башенного крана, на стайку воробьев, пролетевших под стрелой.
— Я бросил все. Стал думать о работе. Но старые грехи висели на мне.
Скоро один из них напомнил о себе. Месяца три назад мы с Жаном сняли с частной «Волги» баллоны и продали перекупщику, давнему знакомому Жана. Этого перекупщика я видел всего один раз. Он попался и выдал Жана. Меня он не знал. За напарником пришли, когда я был у него дома. Мы хоть и поссорились, но я изредка заходил к нему. Он женился. Хотелось посмотреть, как он живет.
— Собирайся, Жан, — сказал ему участковый.
Он стал обуваться. Шнурки вдеть в дырки не может. А теща и жена остолбенели. Меня тоже взяли, но потом выпустили. На меня никто не показал… Теперь вот сам пришел. Чего уж тянуть. Только обрастешь мясом, в институт пойдешь, а тебя и выдернут с корнем…
За окном висели облака. Тополя стояли строго и безмолвно. Окончился рабочий день. Потоки людей на улицах стали шире, автобусы и троллейбусы полнее, скверы оживленнее.
Мы сели писать протокол.
ТОПОЛЯ ОСТАЮТСЯ ЗА ВОРОТАМИ
В тот воскресный день я дежурил в составе оперативной группы в районном отделе милиции. Часов в двенадцать дня в дежурную комнату привели элегантно одетого мужчину лет тридцати с хорошими манерами и золотой улыбкой: верхняя челюсть у него была вставная. Его задержали по подозрению в мошенничестве. При нем оказался паспорт на имя Валуйского Ивана Ивановича.
— Мы, женщины, ужасно любим всякие побрякушки, — рассказывала потерпевшая Клепикова, блондинка неопределенного возраста с обильными следами косметики на лице. — И мне пришлось, — продолжала она, — поплатиться за это. Давно я уже мечтала купить перстень с настоящим бриллиантом. Но все что-нибудь мешало: то денег не хватало, то перстень не попадался. И вот прихожу я в прошлое воскресенье в ювелирный магазин и, как обычно, интересуюсь, не было ли чего подходящего. Иван Максимович, продавец, говорит: «Не смогу порадовать. Редки такие вещи. Старые повывелись, а новые не делают. Возьмите, говорит, сапфир. От бриллианта не отличишь». Отошла я от прилавка и стою вот так у колонны, раздумываю. И откуда только он появился, подходит ко мне тип этот.
— Уважаемая, — говорит, а голос такой звучный, приятный, — а вот это вам не подойдет? — И протягивает футляр. Шульман, думаю, какой-нибудь. Обмануть хочет. Только, думаю, что я теряю? За просмотр деньги не берут. Да, кстати, у меня их с собою и не было. Раскрываю. И что же? На бархате настоящий бриллиантовый перстень. Тронула я его, а он весь искрится. Аж в сердце меня укололо. Никогда такой прелести не видела. И вдруг испугалась: не жульничество ли?
— А почему бы вам не сдать его в скупку? — говорю.
— Мало дают, — отвечает.
— А сколько же, если не секрет?
— Триста рублей, а он стоит шестьсот.
Подала я футляр назад, а сама соображаю, как от этого франта поскорее отвязаться. А он:
— Напрасно, уважаемая, сомневаетесь. Перстень я не навязываю. Да и вижу, вы в этаких безделушках не шибко разбираетесь. Обидно только, что за какого-то афериста меня принимаете. Возьмите и покажите приемщику. Если носить не придется, то хоть знать будете, каким настоящий бриллиант бывает.
Хотела я уйти, да словно кто мне на ухо шепнул: «А что, в конце концов, случится, если зайти и показать перстень?» Скупка ювелирных вещей в том же магазине, где и продажа, вход в комнату через прилавок. Захожу. Показываю. А приемщик, старичок в очках, на меня:
— Совестно, — говорит, — мадам, обманывать. Мне же этот перстень час назад приносили. Уж не думаете ли вы, что за час он стал дороже? Старик, мол, не поймет? Нет, мадам, кто бы с ним ни приходил, больше прейскуранта дать не могу. Здесь не частная лавочка.
Объяснила я, что не продавать перстень пришла, а сама смотрю, что за вещь.
— Ах, вот как! Прошу прощения. Только перстень этот не по нынешним покупателям.
— Почему же? — спрашиваю.
— Да потому, — отвечает, — что цена его триста рублей на новые деньги. Это как магазину купить у сдатчика. А когда сделаем наценку и пустим в продажу, то к нему вовсе не подступиться. Так-то, мадам. Не обижайтесь.
Вышла я, отдаю коробочку, а незнакомец насмешливо посмотрел на меня, будто весь разговор слышал, и сказал:
— До свиданья, уважаемая.
Потом спокойно опустил футляр в карман, небрежно кивнул и направился к выходу. Тут я и решилась. Догнала. Стали торговаться. Сотню он сбавил. Остальное было просто. Зашли в сберкассу. Я сняла с книжки пятьсот рублей и расплатилась.
— Расставаясь с дорогой мне вещью, — сказал он на прощанье, — разрешите пожелать вам долго и на счастье ее носить.
Он взял с бархата перстень, надел мне на мизинец и откланялся.
По дороге не терпелось полюбоваться бриллиантом. Чтобы не было стыдно перед прохожими, я украдкой поглядывала на необыкновенную покупку. Но вот мне по казалось, будто перстень слегка потускнел и не так играет, как прежде Когда я пристально вгляделась, сердце похолодело. Камень перестал искриться. Не чувствуя под собою ног, я побежала обратно в ювелирный магазин. Старичок осмотрел покупку.
— Не хотелось расстраивать вас, мадам, но лучше сказать правду. Перстень подменили. Корпус такой же, а камень — горный хрусталь. Четыре рубля по прейскуранту.
Стала выходить, от волнения двери не найду. В кабинет директора по ошибке зашла. Уж и не помню, как добралась домой.
— Да что с тобой происходит? — спрашивает муж. — У тебя все из рук валится.
— Голова что-то, — отвечаю, — разболелась.
А у самой только и мыслей, как бы он случайно сберкнижку не увидел. Успокаиваю себя: за год, мол, сэкономлю. Даже подурнела от слез. Стала я понемногу успокаиваться, потом и мужу обо-всем рассказала.
— Стойло ли, — говорит, — из-за этого убиваться?
И скоро забыл об истории. Не до того ему. Занят он. Что до меня, то я будто предчувствовала: непременно жулик встретится. В парикмахерскую ли иду, к портнихе ли, в кино, — пальто с коричневым воротником ни одного не пропущу. Вышла я сегодня от маникюрши, иду по улице и — что вы думаете? Навстречу мне этот самый тип. Даже остановилась я от неожиданности. А он тоже оторопел. Потом спохватился, сделал вид, что обознался, и зашагал прочь. Только не на ту напал. Я такой шум подняла, что сразу подошел милиционер.
— А по каким приметам вы опознали его?
— По каким приметам? Да он весь у меня перед глазами, до последней пуговицы. Высокий, светлый. В коричневом пальто с воротником в тон, в пыжиковой шапке. А ботинки желтые модельные, видно, на заказ шиты. Золотые зубы во рту. И глаза ясные. Поймай такого за руку в кармане, не поверишь, что он туда, за кошельком полез.
Я вызвал постового, который привел Валуйского в милицию. Хотелось уточнить обстоятельства задержания.
— Встретились они аккурат у скамейки напротив сберкассы, — рассказывал милиционер. — Дамочка, як квочка, до него подступает. Побачим, думаю, что оно будет. А без меня вам зараз не обойтись. Через минуту молодой человек ко мне направляется, да так швыдко, что дамочка за ним еле поспевает. «Товарищ старший сержант, — говорит, — требую писать протокол. Оскорбления, — говорит, — не потерплю». А дамочка кричит: «Такие могут жизнь неинтересной сделать, всего скарба лишить!»
