Ознакомительная версия.
В исторических источниках феномен «красных свадеб» фиксируется как бытовая норма политизированного характера:
«После избрания президиума, в который вошли и новобрачные, секретарь ячейки РКП… делает доклад о значении красной свадьбы в новом быту. После доклада новобрачные, взявшись за руки, выходят вперед – на край сцены, за ними развевается комсомольское знамя. Читают договор, из которого видно, что она – беспартийная работница… и он – технический секретарь ячейки РКП, коммунист… вступают в союз по взаимному согласию и обязуются жить честно, воспитывая детей честными гражданами СССР. Последнее слово покрывается рокотом аплодисментов. Здесь же подарки: от женотдела – одеяло, от заводоуправления – отрез сукна, от культкомиссии – три книжечки – “Азбука коммунизма”, “Дочь революции”, “Вопросы быта”. После торжественной части спектакль – “Драма летчика”, сильно взволновавшая рабочих»476.
В довольно четком ритуале «красной свадьбы» не предусматривались какие-либо предпочтения, касавшиеся одежды новобрачных или последующей праздничной трапезы. Лишь в отдельных случаях гости и новобрачные пили вместе чай. В художественной литературе 1920-х годов, правда, существуют упоминания об особых нарядах «красных» женихов и невест. В рассказе Н.А. Брыкина «Собачья свадьба» (1926) можно прочитать следующее: «Молодые со значками, шарфами красными опоясаны, цветы в красном, гости с черемухой, перевязанной красными ленточками…»477. Но такая детализация носит метафорический характер. Двойной метафорой выглядит и сатирическая картинка якобы «красной свадьбы» в феерической комедии В.В. Маяковского «Клоп»:
«Присыпкин. Товарищ Баян, я за свои деньги требую, чтобы была красная свадьба и никаких богов! Понял?
Баян. Да что вы, товарищ Скрипкин, не то что понял, а силой, согласно Плеханову, дозволенного марксистам воображения я как бы сквозь призму вижу ваше классовое, возвышенное, изящное и упоительное торжество!.. Невеста вылазит из кареты – красная невеста… вся красная, – упарилась, значит; ее выводит красный посаженый отец, бухгалтер Ерыкалов, – он как раз мужчина тучный, красный, апоплексический… весь стол в красной ветчине и бутылки с красными головками»478.
Одновременно ряд фольклорных источников зафиксировал отрицательное отношение сторонников и организаторов «красных свадеб» и к традиционной одежде новобрачных, и к аксессуарам, необходимым для совершения таинства венчания:
Мать венчать меня хотела
По-старинке с кольцами.
По-другому вышло дело:
В клубе с комсомольцами.
Платья белого не надо
И фата мне не нужна.
И в платочке я нарядна,
Комсомольская жена479.
Эксперимент в сфере брачной обрядности был приостановлен принятием в 1926 году нового брачно-семейного кодекса, приравнявшего фактические браки к зарегистрированным. Частным делом стал не только вопрос о юридическом закреплении брака, но и сам брачный ритуал, выведенный из сферы публичности. Внешняя индифферентность власти, то есть отсутствие каких-либо нормативных документов, регламентирующих обрядную сторону и атрибутику гражданской церемонии бракосочетания, легко корректировалась общими постулатами советской социальной политики и жесткими контурами повседневности времени первых пятилеток. Нормированное снабжение населения продуктами питания и товарами в конце 1920-х – середине 1930-х годов осложняло не только организацию свадебных торжеств, но и обыденную жизнь. Пыльные помещения загсов, где за одним столом регистрировали и браки, и смерти, не порождали необходимости в особых ритуалах. Одновременно власть принимала ряд нормативных решений по антирелигиозной пропаганде, в которых указывалось на необходимость отстранить церковь от контроля над повседневной жизнью населения. В письме ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению антирелигиозной работы» от 24 января 1929 года подчеркивалось: «Партийным комитетам и исполкомам необходимо поставить вопрос об использовании Загсов в целях борьбы с поповщиной, церковными обрядами и пережитками старого быта…»480
На рубеже 1920–1930-х годов из повседневной жизни горожан исчезли обручальные кольца. Их не надевали не только молодожены, но и старались не носить супруги со стажем. В эпоху «красных свадеб» отказ от колец был результатом влияния нормализующих суждений в первую очередь комсомольских организаций. Показательна фраза из протокола собрания комсомольского коллектива петроградской фабрики «Красное знамя» от 1 августа 1923 года. Комсомольцам предлагалось быть «дальше от разных ношений драгоценностей»481. Популярной в молодежной среде стала частушка со словами:
Выньте серьги, бросьте кольца:
Вас полюбят комсомольцы.
В начале 1930-х у большинства семей возникла необходимость сдавать оставшиеся золотые и серебряные изделия в систему магазинов Торгсина для покупки продуктов питания. Кроме того, в 1932–1934 годах в крупных городах прошла кампания по «выколачиванию золота». Академик И.П. Павлов с возмущением писал В.М. Молотову: «Люди, которые подозревались в том, что у них есть сбережения в виде золота, драгоценностей и валюты, хотя и незначительные, если они не отдавали их прямо, лишались свободы, заключались в одну комнату и подвергались, конечно, пыткам, должны были стоять, днями и неделями голодали и даже были ограничены в свободе пользоваться уборной… А отнимут каких-то пустячков, золотой крестик, которые верующие носят на груди, серебряный подарок покойного мужа»482. Сведения из письма Павлова подтверждаются устными рассказами о специально созданных для этих целей жарко натопленных помещениях – «парилках», где арестованные стояли, тесно прижавшись друг к другу. Больше суток выдерживали немногие. Боясь попасть в «парилку», многие отдавали золото добровольно. Об этом, в частности, вспоминала литературовед Скрябина. Ее начальник, комендант завода, неоднократно намекал молодой женщине, что ношение обручальных колец – буржуазный предрассудок и драгоценность следует сдать государству483. Чудом сохранившиеся украшения в 1930-е годы рядовые горожане старались не носить.
Казенность атмосферы, в которой советские люди вступали в брак, в годы предвоенного сталинизма усугубилась изменением ведомственного подчинения загсов. В июле 1934 года ЦИК СССР принял постановление «Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел СССР», в состав которого вошел и Отдел записей актов гражданского состояния, а в октябре 1934 года появился законодательный акт «Об установлении штатов органов ЗАГС НКВД и о порядке функционирования этих органов». Размещение загсов в зданиях местных отделов милиции не придало советскому обряду бракосочетания дополнительной торжественности, если не считать штампа в паспорте.
Однако во второй половине 1930-х годов в сфере нормализующих суждений власти произошли существенные изменения. В моралистической риторике формировавшегося большого стиля превалировала теперь ориентация на моногамный официальный брак и осуждение добрачных и внебрачных половых связей. В данном контексте сталинская позиция совпадала с религиозно-патриархальной. Это становилось важным в ситуации начавшегося в сентябре 1943 года государственного примирения с православной церковью, породившего надежды на либерализацию отношения власти к церковному браку. Тем не менее в условиях послевоенной повседневности власть по-прежнему следила за динамикой фактов венчания, расценивая его как социальную аномалию. Однако, как свидетельствует уже упоминавшаяся «Справка, составленная по данным отчетов уполномоченных Совета по делам Русской православной церкви за второй квартал 1946 г.», люди обращались к церкви для освящения брака значительно реже, чем для крещения новорожденных или отпевания умерших. Венчали в среднем не более 15 % новобрачных484. Скорее всего, это объяснялось относительной самостоятельностью молодых людей, вступающих в брак, независимостью их решения от желания родителей.
Кроме того, послевоенный большой стиль с выраженными чертами имперской монументальности порождал надежды на возвращение пышных свадебных торжеств. Об этом свидетельствуют художественные фильмы: «Свинарка и пастух», вышедший накануне Великой Отечественной войны, «Кубанские казаки» и в особенности «Свадьба с приданым». Фильм представлял собой экранизированную версию спектакля Московского театра сатиры по пьесе Н.М. Дьяконова, премьера которого состоялась в конце 1949 года. Перенесенная на киноэкран, «Свадьба с приданым» стала доступна массовому зрителю и явилась своеобразной презентацией новых представлений о брачной обрядности. В фильме-спектакле, вышедшем в прокат в декабре 1953 года и сразу продемонстрированном советским телевидением, невеста появляется в специальном белом платье и в накинутом на голову тонком шелковом шарфе – аналоге фаты, а жених – в черном костюме, в белой рубашке с галстуком. Однако никаких нормативных суждений по поводу формы брачного церемониала сталинское руководство не создавало. Не существовало надежды и на легитимизацию обряда венчания.
Ознакомительная версия.
