С раннего утра до позднего вечера кочует от плота к плоту маленький паром с навесом. Женщины в резиновых фартуках, сапогах и перчатках скребут кривыми ножами и металлическими щетками раковину за раковиной. Звучит тихая песня. Готова одна корзина – на смену ей тут же появляется другая.
Это очень утомительное, трудоемкое дело. За день человек успевает очистить около тысячи раковин. «Прополка» продолжается непрерывно с апреля до ноября. Весной и осенью у работниц коченеют руки. Летом донимает зной.
– Хорошо хоть, что вам тут сделали навес, – сказал я поденщицам.
– Разве о нас забота? – усмехнулась одна из них. – Это слизняк не любит солнечных лучей.
Акоя очень чувствителен к изменениям температуры и солености воды. Стоит разразиться ливню, подуть холодному ветру, как люди кидаются к плотам, чтобы опустить корзины поглубже ко дну.
Хорошо поставленная служба погоды, умение чутко реагировать на ее внезапные перемены – для жемчужных промыслов первейшее дело. Здесь, словно на санаторном пляже, повсюду видишь щиты, на которых трижды в день аккуратно выписываются температура воздуха и воды, сила и направление ветра.
Акоя любит именно такое же море, в каком приятнее всего купаться человеку. Ниже пятнадцати градусов – для моллюска слишком холодно, выше двадцати восьми – слишком жарко. В обоих случаях он становится вялым, теряет аппетит и значительно менее старательно обволакивает сидящее в нем ядрышко перламутровыми слоями. В знойную августовскую пору плоты приходится отводить дальше от берегов и опускать корзины в более глубокие, прохладные слои.
Куда сложнее, однако, уберечь раковины от холода. При двенадцати градусах у моллюсков резко замедляются все жизненные процессы, при восьми они погибают. Поэтому, чтобы не рисковать жемчужницами, их перевозят на зиму в теплые края.
Патент, выданный Микимото в 1907 году, предоставил ему право монопольно заниматься выращиванием перлов на двадцать лет. После истечения этого срока на полуострове Сима возникло множество новых жемчужных промыслов, главным образом мелких, основанных на семейном труде.
Но где такому предпринимателю припасти денег на жерди для плотов, на проволочные корзины для раковин, на ядра и инструменты для операторов, наконец, на покупку самих акоя-трехлеток? Все приходится втридорога брать в кредит у крупных фирм с обязательством расплатиться лучшей частью будущего урожая.
Когда видишь, какой мертвой хваткой держат мелких предпринимателей «жемчужные короли», поневоле задаешься вопросом: как они до сих пор вообще не придушили своих многочисленных и слабых конкурентов и не монополизировали жемчуговодство целиком в своих руках?
Ответ может быть только один. Промыслы, основанные на семейном труде, существуют доныне лишь потому, что это выгодно крупным фирмам. Японский капиталист всегда считает за благо для себя иметь как можно больше дочерних предприятий. Во-первых, благодаря этому рабочая сила остается раздробленной (а стало быть, не могут быть многочисленными профсоюзы), а во-вторых, за счет таких зависимых подрядчиков можно наживаться на дешевом труде.
Подобная черта присуща в Японии даже современному заводу, с конвейера которого сходят автомашины или телевизоры. А поскольку технология выращивания жемчуга на крупном и на мелком промысле совершенно одинакова, эксплуатировать зависимых поставщиков особенно просто.
Это заметнее всего на завершающих стадиях жемчуговодства. Готовая продукция идет на экспорт главным образом в виде ожерелий. А здесь прежде всего ценится подбор. Чтобы хорошо подобрать нитку из пятидесяти жемчужин, нужно, по крайней мере, в пятьдесят раз больше перлов той же лучистости, формы и оттенка.
Семейным промыслам заниматься этим не под силу. Они могут сбывать свои урожаи лишь за полцены: в виде рассыпного жемчуга, примерно рассортированного по величине и цвету. Добавляя к собственному лучший жемчуг сотен семейных промыслов, крупные фирмы наживаются не только за счет высококачественного подбора ожерелий, но и за счет своей сложившейся репутации на мировом рынке.
Выручка от экспорта взращенного жемчуга в пятьдесят с лишним раз превышает доходы людей, непосредственно занятых в жемчуговодстве. Стало быть, труд, вложенный в целое ожерелье, оплачивается ценой лишь одной из его жемчужин. Вот эти ожерелья красуются в роскошных витринах Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Рима. Если бы, как в сказке о наряде принцессы, каждая жемчужина могла поведать о том, чего стоило людям ее рождение! Рассказать о хлопотах, с какими из крохотной личинки, прилепившейся к сосновой хвое, вырастили ра-ковину-трехлетку; о том, как бережно готовили ее к операции, как ухаживали за ней последующие три года. Ведь только ради «прополки» раковина побывала в человеческих руках полтора десятка раз!
Если бы она могла рассказать о трехкратном переселении в теплые края и о последнем, самом приятном из путешествий – когда буксир медленно тянет по морю караваны плотов с опущенными корзинами и моллюски получают самое обильное и разнообразное питание, чтобы наружный, завершающий слой перламутра был наиболее лучист и ярок.
Французы говорят:
– Как прекрасен был бы человек, если бы он совершенствовал самого себя так же вдохновенно и упорно, как виноградную лозу!
Взращенный жемчуг – это одаренность умельца и мастерство хирурга, это упрямая стойкость крестьянина и терпеливая целеустремленность селекционера.
Клеопатра хотела когда-то прославиться тем, что растворила жемчужину в кубке с вином и выпила его. Но куда более достойна славы история о том, как человек раскрыл секрет рождения жемчужины; как он приручил и заставил служить себе одно из капризнейших живых существ!
Ежегодный урожай подводных плантаций – девяносто тонн драгоценного жемчуга – олицетворяет умение японцев находчиво возмещать скудость недр своей страны. Так же как крохотный транзисторный приемник или карманный телевизор, взращенный жемчуг – это, по существу, не что иное, как овеществленный труд и разум.
Когда я впервые увидел горы и воды полуострова Сима, я подумал о жемчужинах как о перлах природной красоты. Мне казалось, что раковины вбирают в себя здесь неповторимую прелесть породнения моря и суши, бесчисленных зеленых островов, тихих лагун, лазурных небес.
Но чем ближе знакомишься с участием людских рук в рождении жемчужины, тем яснее видишь в ней воплощение красоты и творческой силы человеческого труда. Есть выражение «перлы премудрости». Взращенный жемчуг можно в самом прямом и высоком смысле этих слов назвать «перлом труда».
* * *
Для человека, который никогда не бывал в Японии, она обычно представляется сказочной страной красочно одетых женщин, загадочных храмов, живописных восточных пейзажей. Тут потрудились и туристские бюро, и Голливуд, все любители расписывать экзотику. К тому же Япония действительно экзотична, действительно загадочна и действительно живописна. И все-таки это не только «открыточная страна».
Подлинная Япония – это бессчетные часы, а иногда и десятилетия тяжелого труда, нужного, чтобы японский сад выглядел воплощением простоты. Это холод, от которого зимой содрогаются обитатели картинных японских жилищ. Это обреченность всю жизнь есть рис и соленые овощи. Это крестьяне, которые из года в год гнут спины на полях и не могут потом распрямиться, доживая свой век сгорбленными карикатурами на человеческие существа. Это студенты, стоящие в очереди, чтобы продать собственную кровь и купить себе книги.
Б Мэнт. Турист и подлинная Япония. Токио, 1963
Если бы из всех присущих японцам черт потребовалось назвать одну, наиболее приметную, вернее всего было бы сказать: они много читают, многим интересуются.
В давке метро, за раздвижными стенами сельского домика – всюду видишь людей за чтением По тиражам печатной продукции Япония уступает лишь Советскому Союзу и Соединенным Штатам. Стомиллионный народ ежегодно раскупает около полумиллиарда книг и более полутора миллиардов журналов (одних лишь ежемесячников выходит почти полторы тысячи).
Общий разовый тираж японских газет перешагнул за пятьдесят миллионов экземпляров, также приближаясь к мировому первенству. Причем здесь надо отметить любопытную особенность. В капиталистической прессе принято делить газеты на «качественные» и «массовые». Первые из них, то есть самые солидные, авторитетные, влиятельные, вроде «Таймс» в Англии, «Монд» во Франции, «Нью-Йорк таймс» в США, имеют куда более узкий круг читателей, чем бульварные издания, выходящие многомиллионными тиражами.
В Японии же именно «качественные» газеты («Асахи», «Майнити», «Иомиури») одновременно являются и «массовыми», то есть наиболее популярными. Дело здесь, разумеется, не в издателях, а в читателях – в уровне их запросов, которые приходится брать в расчет.
