Кроме того, собрали последние деньги и послали на Дон весною дворянина Ивана Лукьяновича Опухтина с жалованием и с ласковыми грамотами, где Войско Донское титуловалось отныне «Великим Войском Донским».
Опухтин приехал 15 июня в юрт Смаги Чертенского и на круге спрашивал атаманов и казаков от имени царя об их казачьем здоровье. И казаки пали все на землю от такой милости и говорили: «Дай, Господи, чтоб государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии здоров был и счастен и многолетен на своих великих государствах!». А выслушав царские грамоты, велели попам петь молебны о царском здоровье и стреляли из пушек, пищалей и мелкого ружья. И царское жалование, как рассказывал Опухтин, «взяли с великою радостью».
Потом перед Опухтиным разыграли уже знакомый спектакль.
Рассказывал Опухтин на Москве: «И вынесли де государево знамя, что к ним прислано с атаманом с Игнатом Бедрищевым, и учинили около знамени круг, а под знаменем де лежит человек осужден на смерть». Узнал Иван Опухтин, что два казака в пьяном виде говорили, «что атаманы и казаки за посмех вертятся, а от Ивашки им Заруцкого не избыти, быть под его рукою». И одного болтуна донцы якобы уже повесили, а другого, который лежал перед Иваном Опухтиным под знаменем, собираются убить прямо сейчас. «И многие де казаки ему, Ивану, били челом, чтобы де Иван того молодца для царского величества имени у них отпросил; а он де виноват без хитрости, не умышленьем, сопьяна».
А атаманы Опухтину тихо на ухо говорили, что Соловой Протасьев так же одного виновного у них «отпросил», и что есть тут многие казаки с Волги и с Яика, и надо бы их государскою милостью обнадежить.
Опухтин все понял и стал говорить, что царь их ни в чем не винит и прикрыл все грехи своей природной милостью, а виноватого казака просил пощадить ради царского величества имени. Атаманы и казаки радостно «все завопили», славили царя, и виновного казака не казнили. Атаман же Епиха Радилов сказал помилованному добро напутственное слово: «Пора придти в познанье: сами знаем, сколько крови пролилось в Московском государстве от нашего воровства и смутных слов, что вмещали в простых людей; мы уже по горло ходим в крови христианской; теперь Бог дал нам государя милостивого, и вам бы, собакам, перестать от воровства, а не перестанете, то Бог всех вас побьет, где бы вы ни были».
Просидел Опухтин на Дону с месяц и больше, все дожидался вестей от Протасьева, не явится ли из Царьграда. 26 июля снарядили его казаки обратно в Москву, с ним же поехал атаман Гриша Долго шея.
Прописали с Опухтиным, что жалование получили. А прислал им царь тысячу рублей, сукно, порох, свинец, селитру, серу, хлебный запас и вино. Дошло все сполна. Но Опухтина якобы подьячие обвесили, и казаки недостающие деньги — 4 рубля и 20 алтын с копейкою — взяли у самого Опухтина.
Еще написали, что, согласно царской грамоте, по шляхам они ездят, а по перевозам на Дону и на Мертвом Донце лежать возможности нет, поскольку с азовцами по царской воле замиренье, а азовцы те перевозы у донцов отбили. Вообще азовцы мириться не собирались и за прошедшую зиму и весну у донцов с тысячу лошадей отогнали, отбили сто коров и самих казаков человек тридцать в Азов силой увели. «А мы, холопи твои государевы, не смеем своего изъяну отомстити для тебя, великого государя».
Что касается посольства в Турции, то казаки имели якобы ежедневные вести, что «здоров Соловой Протасьев в Цареграде, и царь де его вельми любит и жалует, паче всех послов инших государств; а отпуску де ему чают поздно под зиму, с последним караваном, которые суда зимуют в Азове, и турский де чеуш с ним будет».
Москва ждала послов из Турции с великим нетерпением. И Опухтин, отъезжая, видимо, просил донцов сразу же сообщать, если появятся про послов какие новости. Потому что, не успел Опухтин до Москвы добраться, а вослед ему 19 сентября поскакал атаман Карп Иванов со слухом, что отпуск послам будет вскоре при последнем караване.
Тогда же в сентябре официально оформили сношения с донцами по их новому статусу.
Донской историк Василий Сухоруков писал: «В сие же время государь озаботился прочным устроением сношений с Доном: при прежних государях переписка с донскими казаками производилась большею частью по Разряду. В сентябре 1614 года великий князь указал заведовать делами сими Посольскому приказу, который управлял сношениями со всеми иностранными народами».
Меж тем пришло в Москву известие, что Соловой Протасьев и дьяк Михайло Данилов из Стамбула отпущены с великой честью и везут к русскому царю от султана Ахмата посла чеуша Алея. Прописали о том донские казаки 1 октября и послали с отпискою атамана Вострою Иглу и казака Ларю Чернышева, что турецкий караван уже в Кафе. А воеводам по украинным городам донцы прописали, чтоб готовили суда везти послов и чеуша в Москву.
Новости были серьезные, и доставили их Вострая Игла с Ларионом Чернышевым в Москву всего за 8 дней.
Казакам на Дон из Москвы с теми же гонцами послали подробные инструкции, чтоб они это посольство в Азове встретили и в Москву проводили. А из Москвы навстречу посольству направлен был дворянин Иванис Григорьевич Одадуров, который должен был остановиться в Воронеже и ждать вестей, а как послы прибудут в Азов, ехал бы в казачьи юрты их встречать.
Вести послы из Турции везли важнейшие. Великий визирь якобы говорил им: «Султан хочет быть с великим государем в братстве, дружбе и любви, хочет стоять на литовского короля, послал приказ крымскому царю идти на Литву от Белагорода (Акермана) да из Царя-города посылает 10 000 ратных людей с волохами и молдаванами на Литву, а на Черном море у Днепровского устья велел поставить от днепровских черкас два города и казаков с Днепра сбить…». И якобы еще визирь говорил, что под солнцем два великих государя: в христианских странах ваш великий государь, а в мусульманских Ахмет султан, и против них кому устоять?
Но обо всех этих «любительных» речах Москва узнала поздно, поскольку послы в Азов прибыли поздно осенью и вынуждены были в Черкасском городке зазимовать.
В этом сообщении много для нас непонятного и интересного.
Василий Сухоруков пишет: «Они прибыли в Азов в позднюю осень и потому должны были зимовать в казачьих юртах, по невозможности зимним путем пройти в Россию. Живя в Черкасском городке (где ныне Старочеркасск), они были совершенно довольны почестями и угождением казаков».
Еще одна деталь: жившие в Черкасском городке запорожцы подозревали, что посланцы везут с собой большую казну, и некоторые из этих запорожцев сбежали в Сечь, чтобы найти там себе товарищей и ограбить посланцев в дороге.
Обе эти новости были сообщены в Москву из Воронежа Одадуровым и получены на Москве 6 января 1615 года.
Возникает ряд вопросов. Во-первых, если возникла опасность от запорожцев, почему послов оставили зимовать в Черкасском (практически — запорожском) городке? Во-вторых, неужели не было возможности довезти послов санным путем хотя бы до Главного Войска, до Раздор? В-третьих, что значит «невозможность зимним путем пройти в Россию»? Холодно? Нет дороги? Но нам известны случаи зимних набегов татар на русские земли, а кроме того есть самый удобный зимний путь — по руслу замерзших рек.
И еще одна новость — сообщали потом донские казаки: «Донские атаманы Смага Степанов и Епиха Радилов и казаки с азовскими людьми воюются с тех мест, как взяли Соловова Протасьева; а по его отъезд с азовцы не помирились». И Сухоруков подтверждает: «Еще в то время, когда Протасьев с турецким чеушем зимовали в Черкасском городке, они (азовцы) беспрестанно делали на их (казачьи) юрты воровские набеги».
Теперь понятно. Казаки и атаманы запугали послов запорожскими разбойниками, задержали у себя в самом нижнем и самом опасном Черкасском городке и всю зиму прикрывались посольством от набегов азовских разбойников. Турецкому послу оказывались всевозможные почести и постоянно указывалось на недостойное поведение азовского сброда. И так до весны.
А с весны навалились на русскую землю новые беды.
В войске казачьем под Новгородом устроили перебор — кого на службе оставить и деньги платить, а кого в шею гнать и прежним владельцам вернуть. Войско, 30 станиц, тысяч пять, а то и больше, взбунтовалось и пошло на Москву. Шведский король Густав-Адольф, пользуясь этим, осадил Псков.
Да под Брянском объявился известный воин Александр Лисовский, рыцарь герба «Колючий Ёж», и пришлось собирать дворян и слать их с князем Пожарским выбивать оного Лисовского с русской земли. Долго Пожарский за этим всадником гонялся, но заболел и слег в Калуге, а Лисовский, покуролесив по московским землям, невредим ушел в Литву «после своего изумительного в военных летописях круга и надолго памятного в Московском государстве… С тою же чудесною быстротою действовали на отдаленном севере казаки малороссийские: такой войны, говорит летописец, от начала мира не бывало; не понимали русские люди, куда и как пробирались черкасы».
