Прокладывая себе дорогу к ложе парламентских журналистов, Диккенс начал газетную работу в качестве судебного репортера. Упомянутый атторней Блэкмор, бывший патрон Диккенса, вспоминает, что встречал его, после того как Диккенс покинул его контору, в Канцлерском суде (ч. 38), где молодой репортер собирал нужные ему справки. В то же время он работал в качестве стенографа при одном из учреждений Докторс-Коммонс (ч. 43). Оба эти института были потом ярко запечатлены в романах Диккенса («Холодный дом», «Дэвид Копперфилд»).
Работая в Докторс-Коммонс, Диккенс не переставал увлекаться театром и почти каждый вечер посещал театральные представления. Он даже разучивал некоторые роли и однажды написал письмо директору одного из театров с предложением своих услуг.
Неизвестно, чем кончились бы его переговоры, если бы к этому времени он не достиг прежде поставленной цели и не начал помещать в газете парламентские отчеты. Он получил верный и достаточный заработок, ибо его отчеты, точные и литературно составленные, сразу создали ему имя среди собратьев по перу и в редакциях крупных изданий. Диккенс занимался репортерской работой с 1831 до 1836 г., переходя из газеты в газету.
В Англии этот период времени был исключительно богат политическими событиями (ч. 16—25), и Диккенс получил возможность не только всесторонне познакомиться с парламентским отражением и преломлением их, но и более непосредственно присмотреться к жизни политических партий и настроениям разных классов населения. Впечатление, которое составил себе Диккенс о парламентской работе и деятельности политических партий, меньше всего можно назвать положительным: они стали потом, начиная с «Пиквикского клуба» (и даже «Очерков Боза»), таким же объектом диккенсовской сатиры, как и суд. Биограф Диккенса констатирует, что его наблюдения в качестве парламентского репортера не привели его «к высокому мнению о палате общин и ее героях и что он до конца жизни не упускал случая засвидетельствовать свое презрение к тому пиквикистскому смыслу [IX Пиквик], который так часто занимает место здравого смысла в нашем законодательном учреждении».
Тогда же Диккенс знакомится с жизнью, нравами и типами английской провинции, главным образом провинциальных городов, путей сообщения между ними и придорожных учреждений — всем тем, что, начиная с «Пиквикского клуба», также нашло всестороннее отображение в его творчестве. Это были последние годы старых пассажирских карет (ч. 58) и старомодных гостиниц — пунктов их назначения и отправления, — кажется, ни в чем Диккенс не обнаруживает такой неутомимости и разнообразия, как в описании этих карет, их кучеров, дорожных приключений и сценок. Газеты требовали от молодого репортера отчетов о провинциальных выборных и политических собраниях, и это-то и вывело его за пределы Лондона — на большие провинциальные дороги. Много лет спустя Диккенс с очевидным подъемом вспоминает эти годы: «Не найдется ни одного газетного сотрудника, у которого за такой же промежуток времени накопился бы столь обширный опыт езды в курьерских и почтовых каретах (ч. 58), как у меня. И что за джентльмены были те, у кого приходилось так работать в старой “Морнинг кроникл”! Большое дело или малое — для них разницы не было. Я мог предъявить им счет за полдюжины крушений на протяжении полудюжины перегонов. Я мог предъявить им счет за пальто, закапанное воском раздуваемой ветром свечи, когда я писал в предрассветные часы в карете, запряженной парою мчавшихся во весь опор лошадей. Я мог предъявить им счет, без всяких с их стороны возражений, хоть за пятьдесят поломок в одно путешествие, ибо таковы были обычные результаты скорости, с которой мы двигались. Я предъявлял счета за поломанные шляпы, за поломанный багаж, за поломанные кареты, за поломанную упряжь — за все, кроме сломанной головы, — это была бы единственная вещь, которую они оплатили бы с ворчанием». Описание Диккенсом путешествий в каретах и дорожных приключений могло бы быть темой специального исследования.
В разгар беспокойной репортерской работы Диккенс предпринимает первый решительный шаг к тому, чтобы облечь свои наблюдения, впечатления и фантазии в более строгую литературную форму. В декабрьском номере одного из лондонских ежемесячников появился первый литературный очерк двадцатилетнего Диккенса — под заглавием «Обед на Поплар-Уок» (в «Очерки Боза» входит под измененным заглавием «Мистер Минс и его двоюродный брат»). Редактор оценил дарование автора, и Диккенс был приглашен для постоянного сотрудничества, которое продолжалось до февраля 1835 г.; за это время Диккенс напечатал еще девять очерков, никакого гонорара за них не получая. Очерки имели несомненный успех, и как только Диккенс прекратил свое сотрудничество в этом журнале, он был приглашен продолжать их в вечернем приложении к газете «Морнинг кроникл» (в которой работал в качестве парламентского репортера) за прибавку к репортерскому жалованию, — за семь гиней в неделю вместо пяти. Так родился сборник очерков и рассказов, рисующих обыденную жизнь людей, под общим заглавием «Очерки Боза», вышедший в 1836 г. двумя самостоятельными томиками. Диккенс сгруппировал их в четыре раздела: I — «Наш приход», II — «Картинки с натуры», III — «Лондонские типы», IV— «Рассказы». Когда Диккенс начал свои «Очерки», по-видимому никакого объединяющего плана у него не было, — не было, может быть, даже намерения продолжать их в том же тоне и духе. Даже псевдоним «Боз», входящий теперь в самое заглавие «Очерков», был впервые подписан под рассказом, помещенным в августовской книге ежемесячника. Почему Диккенс — Боз? Чарльз Диккенс прозвал своего младшего брата Огастеса Мозесом в честь героя романа Голдсмита «Векфилдский священник», Мозеса Примроза; в шутку произносимое в нос, это имя звучало похоже на Бозес, или сокращенно — Боз.
Критика отмечает зависимость Диккенса от его любимых писателей XVIII века Смоллетта, Филдинга, Стерна в том, что касается литературных приемов, манеры, стиля, и его зависимость, с другой стороны, от менее блестящих современников в том, что касается персонажей: представителей мелкой городской буржуазии, — той самой, которая как раз в эту эпоху громко заявляла права на признание своей политической зрелости и самостоятельности (ч. 16 сл.). С таким же правом и успехом критика настаивает на оригинальности писательской индивидуальности молодого Диккенса. Никто не отрицает одного: Боз — зародыш всего последующего Диккенса. В «Очерках», и по материалу, и по темам, — современная Диккенсу Англия, как он ее наблюдал со стороны внешней, на улицах, дорогах, в официальных учреждениях, в гостиницах и домашней обстановке, и как он ее воображал, вправляя работу фантазии в рамки своих учителей XVIII века, со стороны ее бытового уклада, со всем его внутренним содержанием — сентиментальным, комическим, гротескным — и во всем его внутреннем разнообразии. Только самых основ и реальных движущих причин, исторических и социальных, вызвавших на историческую арену этот внешне смешной, эмоционально-чувствительный и в то же время наивно-претенциозный слой буржуазии, а равно и поддерживавших его сил, не может — или не хочет — различить глаз репортера. Таким Диккенс останется: социологию для него замещает отвлеченная мораль — нескромный принцип того самого слоя, которого Диккенс — убежденный апологет, неутомимый обличитель и почетный сочлен.
ЧАСТЬ 10
«Записки Пиквикского клуба»
Несомненному успеху «Очерков» Диккенс был обязан тем, что, когда новое издательство, — Чепмена и Холла, навсегда связавших свои имена со славою Диккенса, — составило план своих изданий, Диккенс получил приглашение участвовать в его выполнении. Издатели не знали молодого автора даже по имени, — он был рекомендован им их «читателем». Дело в том, что в начале XIX века в издательском деле Англии произошел важный переворот. В XVIII веке издателями были книгопродавцы, объединявшиеся нередко очень большими группами для издания какой-либо книги, которую распространяли через собственные магазины. Возраставший спрос буржуазии на свою литературу, в особенности художественную, вызвал к жизни новый тип издателя, не книгопродавца-купца, а предпринимателя, достаточно образованного, чтобы судить о ценности книги или о даровании автора, и принимавшего издание книги на собственный риск. Быстрое, качественное и количественное, развитие литературы в начале XIX века требовало особенного внимания со стороны издателей, заинтересованных в том, чтобы привлечь к сотрудничеству наиболее даровитых начинающих писателей. При издательствах появляются специальные редакторы, — в английских издательствах их называют «читателями», — на которых лежала обязанность следить за литературой, знакомиться с доставляемыми в издательство рукописями и рекомендовать подходящих авторов. У Чепмена и Холла таким «читателем» был Чарльз Уайтхед (1804—1862), талантливый поэт и писатель, погубивший себя и свое дарование распутной жизнью. Уайтхед знал Диккенса по его «Очеркам» и еще раньше, будучи редактором одного из ежемесячников, пригласил его к себе в сотрудники и напечатал один из рассказов, вошедших в «Очерки Боза». В 1834 г. он выпустил юмористическую «Автобиографию Джека Кеча» (палача; ч. 31). которая побудила Чепмена и Холла обратиться к нему самому с предложением выпустить новую юмористическую книгу в виде ежемесячных выпусков. Уайтхед рекомендовал вместо себя молодого Диккенса. Результатом этого было то, что творческие потенции Диккенса, хотя как будто и благодаря случайности, раскрылись во всей полноте. В его литературной карьере наступил третий этап, пройдя который он из репортера и затем очеркиста превращается в одного из лучших английских романистов XIX века, или, по английской терминологии, — новеллистов: этап для него самого переходный, но определяющий.
