Владимир Ильич очень обрадовался, что идея эта исходила от самих рабочих, предупредил, что путь опасный, что там действуют колчаковские банды, чтоб мы были осторожны.
Иван Иванович Рыжиков был мужик с хитрецой. Он вынул мандат, полученный в Наркомпроде, и показал Ильичу.
— Конечно, Владимир Ильич, неудобно вас об этом просить. Тут нарком Цюрупа подписал, а вот если бы вы еще подписали…
— А зачем? — быстро спросил Ленин.
— Для подкрепи, Владимир Ильич.
— Для подкрепы? — улыбаясь, переспросил Ленин, и веселые морщинки собрались в уголках его ласковых глаз. — Ну что же… — и он размашисто подписал на мандате: «Председатель Совета Народных Комиссаров Ульянов-Ленин».
Владимир Ильич поднялся, крепко пожал нам руки и сказал:
— Счастливый путь!
Из Моссовета обратно мы не шли, а как бы летели на крыльях. Встреча с великим вождем народа, его напутствие так нас воодушевило, так подняло дух, что никакие трудности и опасности пути нам не были страшны».
Эшелон вернулся в Москву всего через месяц — то была почти рекордная по тем временам скорость передвижения. Железнодорожники доставили в Москву 39 вагонов муки. Это был один из первых хлебных маршрутов, пришедших в столицу.
Большевики депо оказывали решающее влияние на все стороны жизни коллектива. Постоянно рос их авторитет, все больше передовых рабочих вступало в ряды партии. Только за год — с ноября 1918 года по декабрь 1919 года — партийная ячейка депо выросла более чем втрое: с 30 человек до 99. Это был сплоченный, надежный отряд большевистской партии.
В первые мирные годы деповские рабочие добились больших успехов — было ликвидировано паровозное «кладбище» на ближних участках дороги, снижена стоимость текущего и среднего ремонта, увеличен пробег паровоза после ремонта. В 1922 году партийная организация депо была признана лучшей на московском узле.
Вот в это депо и поступил на работу Саша Жаринов, и сразу оказался в выгодном положении. Восемнадцатилетний парень, не знавший жизни, он подпал под влияние слесаря И. Буракова, мастера А. Усачева, старых рабочих Я. Кондратьева, Ф. Павлова, В. Сидельникова. Выгодность положения молодого Жаринова в том и заключалась, что ему не пришлось годами докапываться до секретов мастерства и трудными или извилистыми путями вырабатывать свое мировоззрение. Он все получил из первоисточников, из постоянного общения с рабочими — участниками революции, слышавшими Ленина, свершившими Великий почин.
О многом узнал от них Саша Жаринов. Не из специально организованных бесед, как можно представить себе сейчас. Люди просто разговаривали, и ветераны партии Кондратьев, Павлов, Сидельников, когда приходилось к слову, показывали, что вот эту стену депо занимал иконостас, а вот в тех зарослях на восточном склоне горы Соколиной Иван Бураков тайно собирал рабочих, на этом месте Перовского шоссе в чайной «Кавказ» тоже собирались революционно настроенные рабочие.
И Иван Бураков и другие участники этих событий находились тут же, им можно было задавать вопросы: как же удалось небольшой группе красногвардейцев захватить эшелон, стоявший вот на этом пути, обезоружить усиленную охрану, отобрать сорок тысяч винтовок да еще за одну ночь развезти оружие по всем московским районам? Все это было удивительно, потому что речь шла не вообще о революции и ее участниках, а о своем депо и о людях, с которыми ты работаешь. И депо, и люди эти вошли в великую историю страны.
Стремление тоже совершить необычное стало у Саши не просто мальчишеской фантазией — «хорошо бы придумать что-нибудь выдающееся», а органической потребностью, как результат воспринятого коммунистического мировоззрения, как веление времени. Сашка был еще просто слесаренком, но люди уже видели, что это парень настоящий. Потому, наверное, Костя Бородулин в свою знаменитую бригаду, первую в стране комплексную бригаду слесарей, взял Сашку.
На первом собрании, когда еще никто не знал, что из этой бригады выйдет, получится она знаменитой или все провалится, Сашка сказал:
— Самое главное для пас — работа. Это дело ясное. Но мы сможем хорошо работать, если будем весело жить.
Никто не понял, о чем он толкует. На собраниях было принято говорить обратное: тех, кто хотел весело жить, обвиняли во всех смертных грехах. Поэтому никто не понял Сашку. Тогда он объяснил. Он. сказал: поскольку бригада молодежная, значит, каждый обязан научиться танцевать, и все должны ходить в театры и на концерты, а не только в кино. И на собраниях уже надоело обсуждать вопросы дисциплины и хорошо бы хоть раз обсудить какие-нибудь другие.
Ребята слушали Сашку, улыбаясь, поглядывая друг на друга и на секретаря парткома, который тоже присутствовал на этом профсоюзном собрании. Никто не решился поддержать Сашку, Но и с возражениями не торопились. А когда секретарь парткома сказал, что Жаринов, может, и прав, все обрадовались. И всем не терпелось скорее начать новую, интересную жизнь.
Сашка все время что-нибудь придумывал. Когда он стал бригадиром, ему пришла в голову не очень реальная идея. Вернее, он-то считал ее вполне реальной, но другим трудно было в нее поверить. Он взялся сделать промывочный ремонт паровоза за одну смену вместо 2–3 суток, положенных по норме. Должно быть, не понимал парень, что фактически хочет произвести чуть ли не технический переворот в ремонтном деле па транспорте. А такие перевороты запросто, одним махом не делаются.
Но никто не стал ругать его за мальчишество. Мысли-то в нужном направлении идут. Пусть пробует.
Тем, кто снисходительно улыбался, не веря в его затею, Жаринов приводил только один довод: где-то, в далеком депо Тайга, слесари уже выпустили паровоз из «промывки» за одну смену. Других соображений не высказывал, хотя новую организацию труда, которую он придумал, уже обсудил со своими ребятами и те его поддержали. Может, потому, что были молодыми, горячими, а по всей стране гремело только народившееся стахановское движение, и каждый день приносил новые рекорды, и у них уже не хватало терпения по трое суток топтаться вокруг одного паровоза.
Возможно, именно поэтому они поддержали Сашку, но не исключено, скорее всего, так и было — поняли, какую удивительную штуку он придумал. Удивительную потому, что новый метод оказался проще простого и удивляться надо было лишь тому, что никто до этого не додумался раньше.
А если говорить начистоту, ничего Сашка не изобрел. Просто парень был себе на уме и прикинул — как мог Алексей Стаханов добиться невиданного рекорда? Всего лишь правильно распределил обязанности между забойщиком и крепильщиками. И другие рекорды, о которых ежедневно сообщали газеты, основывались на том же самом принципе — правильно расставить людей. И когда Сашка с этой стороны посмотрел на свою бригаду, увидел, что никуда у них эта расстановка не годится. Большой заслуги его в том не было, любой увидел бы, захоти он вникнуть в дело.
Ну, стала бригада с самого утра работать по-новому. А к концу смены обнаружили, что делать больше нечего, поскольку паровоз готов. Никто не пошел умываться, чтобы поскорее идти домой или куда-нибудь по делам. Стесняясь того, что не хочется уходить от паровоза, кто ветошью вытирал какую-нибудь и без того чистую деталь, кто делал вид, будто осматривает что-то, и каждый находил повод еще побыть возле машины.
А слух про их дела уже пронесся по депо, слесари из других цехов шли к паровозу Жаринова посмотреть, про что это болтают люди.
Когда ребят из бригады восторженно хлопали по плечам и задавали конкретные вопросы: «Да как же это так?», они, как бы между прочим, с безразличным видом отвечали: «Да вот, закончили, делов-то всего пустяки».
А радость распирала их, и они не могли в одиночку нести ее в себе и тоже, будто между делом, все-таки хвастались, что и завтра выпустят паровоз, и каждый день так будет продолжаться. На самом деле, с того первого раза начали управляться с промывкой за день.
Вскоре газета «Гудок», где я тогда нештатно сотрудничал, учась в институте, опубликовала обращение бригады Александра Жаринова к слесарям всей сети дорог. А мне редакция поручила написать об опыте бригады, объяснив, какое огромное значение для страны будет иметь его внедрение на всем транспорте.
Таких ответственных заданий я еще не получал, но оно не показалось мне трудным. На «промывке» я и сам поработал, ремонтное дело знал прилично, а уж написать — дело не хитрое. Но когда выяснилось, что статью мою дали Кузьмичу, начал нервничать. Заместитель главного редактора газеты «Гудок» Дмитрий Васильевич Кузьмич, человек большой культуры, энциклопедически образованный, суховатый и строгий, совершенно не терпел многословия, неаргументированных выводов, стилистических небрежностей. Читал он с непостижимой быстротой, будто одну за другой фотографировал страницы. Его побаивались даже старые газетные «зубры», а уж такие новички, как Н. Томан, С. С. Смирнов и я, вовсе терялись перед ним.
