шли из головы. «Вам придется стать сыном Исраэля». Смешно. Даже думать об этом нелепо. Какой он сын Исраэля?
Юсуф понял, что проснулся окончательно. Откинул одеяло и сел. Но, с другой стороны, он всегда стремился идти прямо к Аллаху. Почему же сейчас эта мысль его так пугает. Только потому, что двигаться придется не по той дороге, к которой он привык?
Юсуф спустил ноги на прохладный пол и вспомнил, как к ним приезжал дядя Акрам. Двоюродный брат отца Зары. Дядя жил в Иерусалиме, и каждый его приезд в Газу был событием. Юсуфу нравился этот добродушный толстяк с большими отвислыми усами и надутым, как барабан, животом, в который дядя регулярно вливал невообразимые количества пива всех сортов. Он неустанно рассказывал о своей израильской жизни, смешно копировал коллег по Земельному управлению, соседей, чиновников, выдающих ему разрешение на въезд в Газу, и пограничников, проверяющих эти разрешения на блокпостах. По словам дяди, выходило, что главный вопрос, который волновал и чиновников, и пограничников, — не собирается ли он провезти в животе запрещенные жидкости, из которых террористы могут составить ядерную бомбу. «Вот увидите, — пророчествовал дядя, — однажды они вскроют мне живот прямо на границе». По вечерам вся семья собиралась послушать дядю Акрама. Приезжали даже родители Юсуфа из своего захолустья. Перед ужином мужчины собрались в мечеть. Дядя Акрам сидел за столом, переливая в высокий бокал очередную бутылочку привезенного из Иерусалима пива. Юсуф выходил последним.
— Пошли, дядя, опоздаем.
Дядя Акрам поднял на него светлые глаза и ласково кивнул.
— Идите без меня.
И вновь взялся за запотевший бокал. Юсуф выскочил за дверь и догнал тестя. Дядя Акрам не идет в мечеть. Может быть, плохо себя чувствует? Басиль обнял зятя за плечо. Не беспокойся. У него все хорошо. А не идет в мечеть, потому что он христианин. Вот мы ушли, а он сейчас достанет свою переносную икону и начнет осенять себя крестами. Завтра утром сам увидишь.
…Юсуф нащупал под кроватью туфли, вытащил из них носки, натянул на ноги. Если дядя Акрам христианин, то что мешает ему стать идущим прямо к Творцу? Ведь дядя Акрам, сменив веру отцов, не перестал быть арабом. Вот и Юсуф останется арабом.
Юсуф встал и пошел в ванную. Нет, все это слишком сомнительно и зыбко. Араб, идущий прямо к Творцу. О таком наверняка никто не слышал. Он наскоро почистил зубы, принял прохладный душ, оделся и вышел в коридор. Снизу доносились голоса, звенели тарелки. Судя по всему, обитатели дома уже давно бодрствовали.
Юсуф сбежал по лестнице. Дочь хозяина дома накрывала на стол. Она улыбнулась Юсуфу, и на ее щеках появился румянец. Некрасива, но что-то в ней есть, подумал Юсуф, наверное, обаяние молодости. Из коридора, ведущего в кухню, вышли Тайсир и хозяин дома. Тайсир мрачно крутил в руке складной нож и что-то показывал хозяину на его лезвии. Увидев Юсуфа, засунул нож в карман и взял с подноса ворох газет. Смотри! Смотри, сколько шума мы наделали! Враг растерян. Он не знает, что делать. В Тель-Авиве вчера была демонстрация. Даже две. Одни требуют немедленного обмена, другие против. Скоро они все заговорят иначе. Когда поймут серьезность его намерений. Тайсир бросил газеты на стол. Юсуф подошел ближе.
— О чем ты говоришь?
Тайсир рубанул воздух кулаком. О том, как они запоют, когда заложник будет казнен. Когда они получат кассету с записью его страшной смерти. А о том, чтобы его смерть была страшна, он позаботится. И когда кадры этой смерти появятся на всех сайтах Интернета, когда их полностью и со всеми подробностями увидит весь мир, они поймут, что с ним не стоит спорить. И не стоит открывать огонь по его брату. Надо соглашаться на все его предложения. А когда его бойцы выйдут на свободу, люди здесь в Газе, и в Рамалле, и в Иерусалиме, и в Каире, и в Дамаске поймут, кто болтун, а кто человек дела, кто только пишет статьи и призывает к бессмысленным переговорам, а кто на самом деле стоит за своих людей и наводит ужас на врага. Тайсир перевел дух. Его кулаки рухнули на стол, и казалось, массивный стол не выдержит их страшного давления.
— Только бы твой подопечный не испортил нам спектакля.
Жесткая ладонь легла Юсуфу на плечо.
— Не испортит. Он до сих пор верит в благополучный исход.
Тайсир искренне удивился.
— Вот как? Тогда поддерживай в нем эту веру.
Юсуф кивнул и взял одну из газет. Фотографии заложника на первых страницах. Интересно, что пишут. Поискал газету на английском языке, взял «Джерузалем пост», развернул, прочел подписи к снимкам. Пожилая женщина, как он и предполагал, его жена. А вот и дети. «Мы просим правительство спасти нашего отца». Выглядят они не очень хорошо. Жалкие лица, растерянные взгляды. Может быть, журналисты специально выжимают слезы из читателей. «Гражданин Израиля должен быть спасен!» Это уже политики. Чувствуют, что пришло их время набирать очки. Юсуф перевернул газетный лист. И здесь заложник. Портрет крупным планом. Рядом несколько фотографий поменьше. Он в аудитории, читает лекцию. Маленькая черно-белая фотография. Наверное, еще оттуда, из России. А вот он уже в Израиле. Беседует с какими-то бородатыми интеллектуалами. Сидит за столом с мужчинами в строгих костюмах и галстуках в тон. А что это? «Молитва у Стены Плача за освобождение заложника». Мужчины в одинаковых черных одеждах, с белыми покрывалами на плечах, стоят лицом к Стене. Тайсир сбросил газеты со стола. Хватит читать эту пакость. Пора завтракать. Юсуф кивнул и сложил газету. И в этот момент в голове мелькнула какая-то странная, неоформившаяся мысль. Юсуф вновь развернул газету. Черные шляпы, руки, обращенные к Стене, белые кисти молитвенных покрывал. Сейчас, сейчас. Он должен сформулировать эту мысль. Ей нельзя дать ускользнуть. Нельзя. Тайсир шумно отодвинул стул.
— Юсуф, откладывай газету, а то я завою от голода!
Юсуф отложил газету и поднял глаза на дочь хозяина, поставившую перед ним тарелку.
На столе перед заложником лежала свежая газета. Услышав лязг открывшейся двери, он поднял голову и улыбнулся Юсуфу. У него сегодня неожиданное развлечение. Ему принесли газеты. И он на первой полосе. Просто как какая-то кинозвезда. Или политик, победивший на выборах. Юсуф насторожился. В почти детской радости заложника было что-то неестественное. Нравятся фотографии? Заложник ощутил прозвучавшую в голосе Юсуфа иронию, и его улыбка стала напряженной. Фотографии как фотографии. Он рад видеть лица родных людей, хотя выглядят они, конечно, не очень. А старые снимки будят воспоминания молодости, когда
