Этот корабль олицетворял сразу две эпохи. С одной стороны, он нес полное парусное вооружение, как и подобало боевому кораблю со времен Генриха VIII. Но в то же время это был один из первых военных кораблей, приводившихся в движение гребным винтом и паровой машиной, размещавшейся в трюме ниже ватерлинии. Преимущества галеры — маневренность и собственный источник движения — внезапно вернулись на военный флот.
И двигательную систему корабля, и его вооружение разрабатывал Джон Эрикссон, шведский инженер, изобретатель гребного винта. Ему еще предстоит построить «Монитор» — бронированную канонерскую лодку времен Гражданской войны. 42-фунтовые пушки в то время считались достаточно внушительными, и Эрикссон поставил на «Принстоне» дюжину таких орудий. Но два орудия главного калибра были еще больше: из зияющих жерл их 12-дюймовых стволов могли вылетать литые ядра в 212 фунтов весом. Это было возвращение к эпохе бомбард, и, подобно бомбардам, эти пушки были достаточно огромными, чтобы удостоиться собственных имен.
Орудия «Принстона» были гораздо крупнее, чем любая другая корабельная пушка до сих пор, но Эрикссон и Стоктон свято верили в новую оружейную технологию. Обычный литой чугун оказался слишком хрупким материалом для по-настоящему больших пушек. Чтобы изготовить орудия «Принстона», Эрикссон снова обратился к кованому железу, из которого были сделаны бомбарды XV века. Он высверлил ствол из длинной толстой кованой чушки. Стоктон испытал первую пушку, получившую имя «Орегон», заложив в нее полный боевой заряд пороха. Обнаружив после выстрела маленькую трещину в стволе, он распорядился осадить на нее два толстых широких обруча из кованого железа. Чтобы усилить ствол второй пушки, Стоктон наварил на казенную часть дополнительно еще слой металла толщиною в фут. Новый век морской артиллерии должен был, казалось, вот-вот наступить.
Пушки ставили на «Принстон» в Нью-Йорке. По поводу второго орудия вахтенный офицер сделал такую запись: «Его нарекли именем «Миротворец» и приветствовали шестикратным «ура». Это имя, намекающее одновременно и на безмятежность, и на угрозу, оружейники любили. Стоктон гордился вооружением «Принстона»: «Оно стоит всех пушек любого фрегата».
В Вашингтоне президент Тайлер проинспектировал корабль и немедленно рекомендовал конгрессу одобрить строительство еще нескольких таких судов. Стоктон разослал гравированные приглашения на парадный круиз и банкет. 28 февраля 1844 года на борт поднялись больше пятисот леди и джентльменов, включая конгрессменов, членов правительства и дипломатов. Присутствовал и сам Тайлер вместе с двадцатичетырехлетней Джулией Гардинер, которая скоро станет его второй женой.
Стрельба из «Миротворца» должна была стать важнейшей частью спектакля, который устраивал Стоктон. В тот день он выстрелил из пушки дважды, ошеломив гостей чудовищным грохотом. Затем все спустились вниз — праздновать, поднимать тосты и выслушивать спичи. Вечером кто-то попросил Стоктона продемонстрировать пушку еще раз. Пока банкет шел своим чередом, капитан с большой компанией гостей поднялся на палубу.
Очевидцы говорили, что звук третьего выстрела был необычно глухим. За выстрелом последовала зловещая тишина — так что слышны были смех и шум веселья, доносившиеся снизу. Затем раздались крики и отрывистый лай приказов. Стоктона вели вниз двое матросов, «его черный парик был сорван, а голова повязана окровавленными тряпками». Пушка взорвалась.
Среди тех, кто был убит летящими кусками металла, оказались государственный секретарь, только что назначенный министр флота, еще несколько правительственных чиновников и отец Джулии Гардинер.
Весть о трагедии взбудоражила страну. Что это означало для будущего флота? Каковы теперь перспективы неизбежного столкновения с Британией из-за спорного северо-запада Америки?..
Тайлер приказал устроить торжественное прощание с жертвами в Белом доме. Он постарался защитить собственную репутацию, назвав несчастье «одной из тех трагедий, которые неизменно сопутствуют сегодняшним делам человеческим». В каком-то смысле это флегматическое суждение было справедливым. Светилам власти теперь была известна истина, знакомая артиллеристам уже сотни лет: порох способен внезапно обратиться против своего хозяина.
Комиссия по расследованию сняла со Стоктона все обвинения. Во время Мексиканской войны он прославился, взяв Лос-Анджелес, а позднее стал сенатором Соединенных Штатов. Знающие люди понимали, однако, что инженерная небрежность и произвольная демонстрация большой пушки — примеры вопиющей самонадеянности. Современные пушки были слишком огромными, а современный порох — слишком мощным, чтобы оружейник мог позволить себе, как и прежде, полагаться исключительно на собственный опыт и глазомер. Возникла настоятельная необходимость в более скрупулезном и систематическом подходе.
Драматическое несчастье на борту «Принстона» повлияло на выбор карьеры человеком, которому суждено было сделать самый большой вклад в совершенствование пороха в XIX столетии. Томас Джексон Родмен был не кабинетным ученым, а солдатом и одновременно инженером — в традиции древних пушкарей. Он родился в Индиане в 1815 году, поступил в военную академию в Уэст-Пойнте, где выказал особенные способности в математике и механике. Окончил академию в 1841 году, Служил артиллерийским офицером в Мексиканской войне, а затем профессионально занялся проблемами, связанными с артиллерией. Ему было совершенно ясно, что большим орудиям придется сыграть важную роль в грядущих войнах, но при этом именно они ставят перед оружейниками наиболее сложные задачи.
Родмен решил построить артиллерийское орудие, которое одновременно было бы мощным и безопасным. Он начал с создания приборов, которые могли бы точно измерить жуткое давление, образующееся в разных частях канала ствола. Затем на основе последних достижений металлургии он разработал новый метод пушечного литья, который должен был устранить проблему, досаждавшую артиллеристам сотни лет. Первые литые бронзовые пушки формовались вокруг сердечника, после удаления которого оставалась цилиндрическая полость. В середине XVIII века швейцарские оружейники изобрели другой способ: отливать массивную чушку в форме ствола, а потом высверливать канал. Так достигалась большая прочность и более точное калибрование.
Родмен решил вернуться назад. Он предложил отливать орудие вокруг сердечника, который охлаждала циркулирующая в нем вода. Слой расплавленного железа вокруг холодного сердечника застывал первым. По мере того как остывали внешние слои, они, согласно теориям металлургии, осаживались вокруг внутренних слоев и сжимали их. Напряжение металла делало орудие более прочным, а давление взрыва более равномерно поглощалось всей толщей металла.
Сначала правительство сочло идею Родмена слишком радикальной, однако испытания продемонстрировали его правоту. В 1859 году под руководством Родмена был отлит опытный образец. Из него изобретатель сделал более пятисот пробных выстрелов, после чего счел возможным заявить, что создал самую прочную большую пушку из когда-либо существовавших. Его систематический, научный подход к делу практически исключил возможность катастрофы, подобной той, что случилась на борту «Принстона».
Когда сгустились тучи грядущей войны, федеральное правительство заказало Родмену орудие калибром в пятнадцать дюймов. Ствол пушки «Линкольн» имел форму бутыли, был длиной в 16 футов и весил 25 тонн. «Линкольну» нужно было 130 фунтов пороха, чтобы запустить 440-фунтовое железное ядро дальше чем на три мили.
Даже после постройки своей суперпушки Родмен продолжал систематически подбирать наиболее подходящий для нее сорт пороха. Лучшим порохом издавна считался тот, что обладал самой большой взрывчатой силой. Строго говоря, какого-то одного «самого лучшего» пороха не существовало. Однако для того, чтобы задать ускорение гигантскому снаряду тяжелого орудия, нужен был скорее не мгновенный выброс давления, но несколько растянутый во времени импульс. Иными словами, теперь понадобился не «быстрый», а «медленный» порох.
Для пушек огромного размера, подобных той, что построил Родмен, проблема становилась жизненно важной. Давно было известно, что крупные орудия разрываются сравнительно чаще и изнашиваются быстрее, чем маленькие. Однако никому не приходило в голову, что проблема в порохе. Канониры замечали, что гранулы чуть большего размера лучше работают в орудиях более крупного калибра, но никто не уделял этому особенного внимания — все пушки той или иной эпохи использовали один и тот же порох.
Родмен предположил, что порох с очень крупными гранулами — крупнозернистый — должен гореть медленнее. Значит, в первое мгновение выстрела давление в казенной части не будет столь высоким. «Наш обычный орудийный порох, — писал он, — слишком тонко помолот и обладает слишком большой взрывчатой силой даже для полевых орудий. И уж конечно, он не может быть использован в орудиях большого калибра».
