Избиратели ответили ему многоголосым хором:
— Согласны! Согласны!
Тихон подошел к Митьке и ладонью хлопнул его по плечу.
— Свою шайку, брат-ка, ты на уздечку возьми! Не то худо будет. Хуже, чем нынче было!
Вор поежился от удара широкой ладони. Пробормотал заискивающе:
— Возьму, возьму! Будьте уверочки!
И, поглаживая плечо, добавил:
— Ну и лапка у тебя, дяденька!
— То-то, лапка. Гляди, как бы она тебя не погладила, — усмехнулся казак.
— Зырю в оба глаза, — поспешил заверить его Митька.
Тираническое владычество "шпаны" в камере сменилось мирным и спокойным арестантским бытием, прерываемым лишь ночными вызовами на допросы. Тихон Гринь управлял камерой мудро и справедливо. Случаи нарушения установленного им здесь порядка были редкими, да и то исключительно со стороны урок. Воровство и доносительство прекратились совсем.
Результаты спокойной жизни камеры не замедлили сказаться: теперь заключенные более успешно сопротивлялись следователям и теломеханикам на допросах.
Просидев в элистинской тюрьме полтора года, "сальские ковбои" были, под усиленным конвоем, отправлены на суд в Ростов. На этапе им дали единственную остановку в ставропольской тюрьме. Здесь их развели по разным камерам. Тихон попал в нашу.
У нас он пробыл неделю и за это время ничем особенным не отличился. Постоянно был спокоен, неразговорчив, в камерные дела не вмешивался и в споры заключенных с надзирателями не вступал. На наши расспросы об его подвигах отвечал коротко и неохотно:
— Не мы одни воевали супротив большевиков. Многие бились. Ничего дивного в том нет и сказывать про то нечего!
Дважды в сутки он молился, после подъема и перед отбоем ко сну. Став на колени в углу камеры лицом к востоку, истово и широко крестился и клал земные поклоны.
Нас он называл по-своему: "господа-граждане".
— А почему же не товарищи? Или для вас это слово совсем плохое? — спросил его однажды Пронин.
— Слово-то не плохое было, да большевики его испоганили. До того испоганили, что языку моему оно противно. Потому и зову всех господами и гражданами. Мне так легче и другим не обидно, — объяснил казак…
Из камеры его вызвали с вещами ночью. Он неторопливо собрался, трижды перекрестился на восток, поклонился нам в пояс и сказал:
— Прощевайте, господа-граждане, узники советские! Да не гневайтесь на меня, ежели кого обидел чем! А главное — держитесь крепко и вместях супротив врагов тутошних. Покудова пули в затылке нет, держаться надобно!.. Прощевайте. Бог вам в помочь!..
Несколько месяцев спустя, в одной тюремной камере услышал я новую песню. Ее пели хором урки, пели с выкриками, свистом, притопыванием под аккомпанимент щелканья двух десятков деревянных ложек:
Первые же слова песни потянули меня к поющим:
— Песню вы послушайте мою.
Вам про Гриня песню я спою,
Как в степях он атаманил,
Как его лягавый ранил,
Как захвачен в плен казак в бою…
Сочинил песню, если судить о ней по ее содержанию и стилю, несомненно, какой-то урочий поэт. Была она довольно длинной и воспевала главные подвиги Тихона Гриня, в том числе и последний, тогда мне неизвестный. Этим подвигом был смелый и дерзкий побег партизанского атамана и его "ковбоев" из тюремного вагона, в котором их везли из Ставрополя в Ростов. Близ станции Кавказской они обезоружили охрану и, когда поезд замедлил ход, соскочили с него и скрылись…
Свое отношение к атаману "сальских ковбоев", да.
Вероятно не только свое, а и многих северо-кавказских уголовников, их поэт выражал в следующих словах:
"Он для урок вроде парень свой,
Он, хотя не урка, но герой…"
Песня заканчивалась так;
"Гриня даже сам Ежов не съест;
Пусть на нем Ежов поставит крест.
Ни один сексот не знает,
Где теперь казак гуляет;
На Кавказе много всяких мест…"
10. "Агитация с топором в руках"
Лицо у Корней Панфилова костляво-веселое. Как улыбающийся череп. Улыбка никогда не сходит с него "и постоянно светится в зеленоватых, слегка подернутых тюремной мутью глазах.
Переступив порог нашей камеры, он, на традиционные вопросы заключенных, дал необычные ответы:
— За что арестован?
— За смех.
— В чем обвиняешься?
— В антисоветском смехе.
— Брось трепаться!
— Правду говорю. Над советской властью насмехался. За это мне пришивают агитацию с топором в руках.
Последняя фраза означала, что его обвиняют по второй части десятого параграфа 58-й статьи в "антисоветской агитации с призывами к свержению существующего государственного строя".
— Кто вы такой? — спросил я, заинтересовавшись им.
— Трижды бывший и картинка к речи Сталина, — «ответил он, подмигнув мне… — Вы говорите какими-то загадками.
— Сию минуту вам их разгадаю. Я бывший колхозник бывший студент и бывший вольный гражданин СССР. А что касается картинки, вспомните слова Сталина: "Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее". И скорей смотрите на меня. Разве неправда?
Камера расхохоталась.
— Действительно! Худущий и веселый, как скелет, — сквозь смех произнес Костя Потапов.
— Расскажите нам все по порядку! Вашу биографию и ваше дело, — попросил новичка Пронин.
— Пожалуйста, если вам не скучно будет слушать. Свою очень несложную биографию Панфилов рассказал интересно и живо, пересыпав ее множеством антисоветских анекдотов, шуток и острот. В начале коллективизации он, совсем молодым парнем, бежал из голодавшего кубанского колхоза в город, работал там на постройках, а затем поступил учиться на рабфак. В первый же год учебы его арестовали "за язык", т. е. за рассказывание антисоветских анекдотов, которые он сам сочинял. Просидев в лагере два года, бежал оттуда, но попался опять "за язык и смех".
Панфилов закончил рассказ следующей фразой:
— Вот всем бы нам, всему, то-есть, народу, сгрудиться вместе да Сталину дать по шеям, уж тогда бы мы посмеялись вволю.
Подобными фразами он заканчивал каждый свой анекдот и каждую шутку. Они-то и привели его дважды в тюрьму и послужили предлогом для обвинения в "агитации с топором в руках".
— Зачем ты над властью так смеялся, головы не жалея? — спросил его русский абрек.
— А зачем ты в нее из винтовки палил? — ответил вопросом "трижды бывший".
Абрек передернул плечами.
— Известное дело. Воевал против красных.
— Ну, вот. Ты воевал пулей, а я шуткой-прибауткой. Советскую власть надо бить всем, что под руку попадется. Неправда разве?
Абрек одобрительно кивнул головой.
— Молодец парень. Побольше бы таких… Вполне вероятная возможность будущего тюремного заключения со строгой изоляцией, а может быть и расстрела не пугает Панфилова. Горькая жизнь в "стране строящегося социализма" сделала его юмористом, не унывающим ни при каких обстоятельствах.
— При советской власти даже в тюрьме жить плохо, а вот помереть хорошо. Лежишь себе в могиле, улыбаешься и никакой энкаведист тебя не касается, — подмигивая говорит он…
Разговоры у следователя Панфилов превращал в целые серии антисоветских шуток.
— Чем вызвано ваше недовольство советской властью?
— Обидой, гражданин следователь.
— Власть вас обидела?
— Не меня.
— А кого?
— Всех, кто по эту сторону кремлевской стенки проживает…
— С такими рассуждениями вы имеете шанс прямой дорогой отправиться на расстрел.
— Не я один, гражданин следователь.
— Кто же еще с вами?
— Те, про кого поется в "Песне о родине": "Молодым везде у нас дорога"…
— Я тебя в самый строжайший изолятор загоню!
— Спасибо, гражданин следователь. Может, хоть там сталинская лапка до меня не дотянется…
Последнюю угрозу энкаведист выполнил. Корней Панфилов был отправлен в Байкальскую тюрьму строгой изоляции, как "особо опасный социальный элемент".
Кто вам дал такое название?
— Какое?
— Настоящие.
— Это соизволили сделать сами работнички НКВД
— И почему?
— Потому, что здесь, — обводит рукой камеру Пронин, — собраны не просто заключенные, не бытовички или искусственно сделанные энкаведистами "враги народа", а настоящие политические преступники, совершившие конкретные преступления против советской власти.
— Но ведь подобные же преступники есть и в других камерах. Например, среди "врагов народа", бытовиков и урок.
— Конечно. Но там они вкраплены в общую массу заключенных, а здесь подобран, так сказать, контрреволюционный букет "настоящих" в специально отведенной для этого камере.
— Для чего это сделано?
