Носящий это имя бульвар был безлюден и скудно освещен. От рыночных павильонов на его оси остались только трубчатые скелеты. Фасады магазинов по обе стороны бульвара были забраны железными шторами. Местами на тротуар падал свет из кафе. Они прошли пешком квартал-другой, после чего генерал свернул в переулок налево.
Кафе, куда они вошли, освещалось геометрическим узором тонких люминесцентных ламп на потолке, что придавало ему сходство с витриной; стены были покрашены в яркие зеленые и синие цвета. Свободных мест хватало. Большинство посетителей смахивали на североафриканцев. Им явно не было дела до других клиентов. В окнах, вместе с входной дверью занимавших весь фасад, были выставлены тунисские пирожные из кокосового ореха, марципана, желе и миндаля, цвет которых хорошо согласовался с интерьером. Рядом с этими изделиями сидел официант в светящейся нейлоновой куртке и колпаке.
Здесь-то во время еды — арабские колбаски с манной кашей, желтой фасолью и зеленым соусом — Алфик Хеллот и услышал предложение быть курьером, но сперва он и генерал чокнулись и направили авангард из двух стаканчиков во внутренние регионы.
И вся конспирация. Алф Хеллот покинул Бельвиль вместе с генералом Эгом, сытый и довольный, держа в руке кожаный портфель, в уме — звучащие все тише генеральские сентенции.
— Si vis pacem, para bellum. Другими словами, лейтенант, хочешь мира — готовься к войне. Хочешь, чтобы вещь была белой, крась черной краской. Стоишь за добро, прибегай к злу. Стремясь к чему-то, делай противоположное. В нашей профессии не уйти от этого парадокса. Понял, лейтенант?
* * *
Сидя опять в машине, Алфик мог не спеша подумать над ответом на этот вопрос.
Родившись где-то в районе Клиши, рю Лежандр держит путь через обширный набор способов существования и проявлений жизни: разные народности, жилища, одежды, детские площадки, столовые, переулки, витрины, вереницы фасадов, уличные кафе, железнодорожные пути, зеленные рынки, открытые площади и регулируемые перекрестки, — пока не умирает от пресыщения, скуки и хандры где-то в западной части города, недалеко от площади Звезды. Улица перевалила полуденный пик жизни и была отмечена ярко выраженной печатью светского сплина, когда генерал Эг остановил машину и высадил Алфика. По обе стороны высились этажи светлого кирпича с белыми ставнями и черным орнаментом из кованого железа: на фонарных столбах матово светились номера домов.
Шел легкий снежок. Одинокая снежинка юркнула в открытую дверцу машины и легла белой звездочкой на сиденье, еще не остывшее после Алфика. Миг — и растаяла вместе с прощальными словами. Дверца захлопнулась, мотор привел в движение колеса, разогнал их, и шорох падающего снега поглотил отзвук расставания.
Улица побелела, но вентиляционная решетка метро образовала черный прямоугольник. Алфик Хеллот постоял на решетке, чувствуя, как его обдает тепло городского мотора, соединенное тепло пяти миллионов человеческих тел, человеческих сил. Хочешь белого, стой на черном? Алфик направился к парадному, печатая черные следы на тротуаре.
И первая, и вторая двери отпирались электрическими кнопками и ключом. Алфик не стал пользоваться лифтом; шагая через три ступеньки, четырежды обогнул лифтовую шахту.
Перед последним этажом остановился и подождал, когда дыхание придет в норму. Свет на лестничной клетке погас. Стоя в темноте, он слушал звук собственного дыхания и колотящегося сердца. Потом одолел последние ступеньки, включил свет и сунул ключ в замочную скважину.
Линда сидела перед камином, на коленях у нее лежала открытая книга. «Блаженство повторения» — «Блаженные минуты повторения», о которых она охотно беседовала с Сёреном Кьеркегором. В комнате был еще один камин у противоположной стены, и над каждым из них висело по большому зеркалу. Эти зеркала расширяли комнату до бесконечности, если можно сказать, что бесконечное повторение конечного и есть бесконечность.
— Это ты?
— Нет, моя тень.
Она рассмеялась, он наклонился и поцеловал ее волосы, положил ей руку на плечо. Она прижала ее своей ладонью.
— Интересно было? Еда в холодильнике.
Алфик ответил, что уже поел. Кускус и колбаски, на третье тунисские пирожные. Линда вскочила.
— Алфик! Как ты можешь! И тебе не противно! С таким фаршем! Будто не знаешь, что эти колбаски — рассадник глистов. Во всяком случае, в дешевых кафе. Когда мы последний раз были в гостях у датского военно-морского атташе, первый секретарь посольства рассказывал, что дочь Рамплинга — ты знаешь его, капитан из британской миссии, — заразилась аскаридами. А у обоих родителей амебиаз от какого-то там салата. А ты садишься за стол в первой попавшейся дыре и наедаешься этих колбасок. Пойди в «Мулен-де-ля-Салат» или «Паташу», если тебе непременно надо где-то поесть!
Стильная мебель — столы и элегантные стулья, названные в честь различных Людовиков из династии Бурбонов, — стояла неподвижно, зарывшись в ковер когтями своих леопардовых лап. Два торшера с легкими абажурами покачивались на тонких антилопьих ногах. Ванна опиралась на четыре львиные лапы. На заднем дворе на карнизах ворковали всамделишные голуби. Обладай мы радарным взглядом и микроскопом, наверно, смогли бы рассмотреть, как микробы осуществляют свою подрывную партизанскую деятельность в кишечнике Алфика Хеллота. Поистине Линда сумела посмотреть на политику взглядом интерна! Проникла не только в психологию, но и в патологию. И ее картина болезни общества кишела паразитами, ведущими подрывную деятельность среди нас, чтобы не сказать: внутри нас.
— В Роканкуре и Буживале скоро у каждого второго будут нематоды. Симптомы — хронический понос или запор, общая вялость, нехватка белка и плохое усвоение пищи. Весь джентльменский набор. — Линда разошлась, не остановить. — Ты ведь слышал про младшего ребенка посольского советника Ергенса в Анкаре, который умер, съев мороженое на улице? Кажется, это было не в Анкаре, а в Измире, но все равно. В любой стране Юга это опасно для жизни. Особенно клубника, салаты, мороженое на улице, любые неочищенные фрукты. А ты тут набрасываешься на фаршированные колбаски!
Тонкие белые занавески приглушали серебристый свет, который падал через высокие окна в эркерах наклонного потолка мансарды.
— Это заразно? — спросил Алфик. — Они могут перейти к другим, эти глисты, что свирепствуют в моих внутренностях?
— Я только хочу предостеречь тебя. Это не шутки. И не думай, что любой врач тебе поможет. В посольстве говорят, во всем Париже есть лишь одна надежная больница, и это — американский госпиталь. В других лечебницах такие чудеса творятся…
Время — ровно цемент, такое же серое и вязкое, и оно медленно выливается в судьбу, которая напрашивается на сравнение с формой, заготовленной именно для Линды Хюсэен Хеллот. Знать бы кого-нибудь, кто занимается опалубкой. Но ей некого просить, чтобы придал иную форму ее судьбе.
Алфик:
— Я-то думал, ты другую ботанику изучала. Не кишечную флору. Аскарида — кажется, так ты называешь змия в нашем внутреннем Эдеме?
— Есть и другие паразиты. Поселяются в желчных протоках и в протоках поджелудочной железы. Но большинство серьезных осложнений связано с непроходимостью кишечника от скопления аскарид. Другие паразиты — нематоды Strongyloides и Giardia — тоже опасны, хотя и не в такой степени.
— Их ждет хорошая трапеза, — сказал Алфик. — Если они разделят ее со мной и с генералом Эгом. Я получил курьерское задание, о котором мы говорили. Распоряжение об отъезде может последовать в любую минуту.
— Ты уж извини, что я вторгаюсь в большую политику со своими будничными мелочами. — Линда без особого успеха пыталась говорить иронически. — Но у Ары, как тебе известно, сегодня выходной, а я успела только прибрать в доме, сходить в магазин и приготовить нам обед.
Арой звали алжирскую прислугу, которая жила в комнатушке на чердаке и убирала квартиру, когда Линда проводила занятия в скандинавской школе.
— Что слышно из газеты? — спросил Алфик, меняя тему. — Что-нибудь взяли?
Линда вскинула голову:
— Не думай, что предел моих желаний — сотрудничать в «Моргенпостен». Это значило бы размениваться на мелочи. Я хочу… меня влечет в глубины архетипа, абсурда, в лабиринты души.
Конечно, конечно. Алфик кивнул. Энергично кивнул, да не один, а несколько раз, ничего не говоря, так что возникла пауза. Почувствовав, что она грозит затянуться, он подошел к телевизору и включил его. Но передачи уже кончились. Или что-то случилось с аппаратом. Или с передатчиком. Или на пути между передатчиком и приемником. На картинке — дождь, в динамике — шорох. Лейтенант Хеллот долго смотрел на пустой экран, уподобляясь человеку, который думает, что его руки будут тем мокрее, чем дольше он будет держать их под краном.
