Протопопов. – Работать самому правительству и тогда, когда правительство будет работать, общественность будет делать то, что от нее требуется. Я представлял это себе в смысле производства и распределения богатства. Мне казалось, что распределение богатства, в данном случае, это дело правительства, а производство…
Председатель. – Т.-е. распределение богатства вы считали…
Протопопов. – Производство богатства, это вопрос общественных учреждений, личной инициативы, распределение богатства, распределение денег это вопрос правительства.
Председатель. – Каких денег?
Протопопов. – Каких хотите денег. Возьмите всю продовольственную кампанию. Громадные суммы денег на это затрачены, а работает, очевидно, общественность, без этого нельзя. Кто, каким образом, по округам или губерниям, кто дает импульс, кто же дает направление в этом деле? Конечно, правительство. Вот как мне казалось, что в общественных учреждениях… Вот, например, военно-промышленные комитеты. Я глубоко был не согласен с их структурой, потому что всякая мобилизованная промышленность мелкая и крупная…
Председатель. – Как вы относились к военно-промышленным комитетам?
Протопопов. – Я к ним относился так, как вы это видели. Под моим председательствованием был съезд большой металлообрабатывающей промышленности, и мы великолепно жили, так как члены военно-промышленного комитета были членами и этого съезда. Но, конечно, я относился критически к тому способу ведения дела, находил его неправильным.
Родичев. – Как относились вы к участию рабочих в военно-промышленных комитетах?
Протопопов. – Я находил, что это вещь крайне опасная, ибо участие рабочих в таких кучках в 60-ти местах России могло бы быть опасным.
Родичев. – Вы знали, что там провокаторы сидели?…
Протопопов. – Сохрани господи, Федор Измайлович, что вы!
Родичев. – Там сидели провокаторы.
Протопопов. – Не может быть, Федор Измайлович. Вы меня убили, не может быть.
Председатель. – Так мы будем продолжать.
Родичев. – Таким образом вы признаете…
Протопопов. – Да нет, Федор Измайлович, какие агенты сидели, я не знал, я определенно говорю, – нет, я не знал.
Родичев. – Вы знаете это обстоятельство. Довольно, пойдем дальше.
Протопопов. – Я этого не знаю. Я говорю определенно нет; я десять раз даю вам честное слово, спрашивал, когда мне давали листки, нет ли тут провокации, мне смеялись и говорили, что нет провокации.
Председатель. – Этот вопрос, исчерпан. Позвольте считать, что в силу сложившихся обстоятельств вам в Совете Министров приходилось, при вопросе о перерыве Думы, становиться на сторону перерыва.
Протопопов. – Да.
Председатель. – Вы сказали раньше, что у вас было положительное отношение, если не ошибаюсь, к министерству доверия, так ведь?
Протопопов. – Нет, извините, я в этом отношении, понятно после войны, считал, что непременно нужны глубокие перемены. Я думал, но что же, я ничего не мог сделать? Ведь это была одна мечта, в этом был весь ужас моего положения. Я хотел сделать крупные творческие реформы; с одной стороны, еврейский вопрос меня интересовал, с другой стороны, мне хотелось непременно сделать еще многое против немецкой политики, которая была ужасно вредна, – я в Совете Министров против немецкого землевладения спорил, – я хотел провести большие коренные реформы, меня интересовал менонитский вопрос, но нужны люди…
Председатель. – Мы несколько уклонились. Давайте выяснять вопрос о министерстве доверия.
Протопопов. – Я думал, что нужна судебная ответственность перед Государственной Думой.
Председатель. – Вы в вашей деятельности отрицательно относились, для данного момента, к осуществлению ответственного министерства, чего требовала вся страна.
Протопопов. – В данном случае я думал, что нужно министерство судебной ответственности.
Председатель. – Значит, страна желала министерства доверия, ваш же проект был, в противовес этому, судебная ответственность министров перед лицом Государственной Думы.
Протопопов. – Да, хотя нужно сказать, что государь отлично понимал, что необходимо сделать движение навстречу желаниям народа, и он это сделал бы после войны.
Председатель. – Он это отлично понимал, а пока?
Родичев. – Пока что – назначил Штюрмера.
Протопопов. – Вот как это случилось, видите ли, это последнее назначение, оно продиктовано тем, что, когда валится все, нужно брать таких людей твердых.
Председатель. – Каких же людей?
Протопопов. – Столпов.
Родичев. – Вы знали, кто такой Штюрмер?
Протопопов. – Я потом только узнал. Это были люди, которые меня называли перед государем сумасшедшим. Это бог знает что такое, там клевета такая шла.
Председатель. – Где, там?
Протопопов. – У царя, там прямо говорили, что я сумасшедший. Вначале государь мне сказал, когда я спросил, кто? Он сказал – оба.
Председатель. – Кто оба?
Протопопов. – Трепов и Штюрмер.
Председатель. – А мне казалось, что вы говорили про их сумасшествие.
Протопопов. – Т.-е. обо мне говорили все время. Один мне говорил – он про вас сказал; а когда я спрашивал, другой мне говорил – он про вас сказал; тогда я спросил государя. Государь мне говорит – оба про вас сказали. Вообще мне было очень трудно, я три раза просился уйти, три раза.
Председатель. – Вернемся к вашему назначению.
Протопопов. – Мне казалось возможным сделать все по-хорошему. Я совершенно не ожидал такого настроения, которое оказалось, я его не ожидал, потому что хотя у меня были сведения из департамента полиции о том настроении, которое идет, но в такой мере я не ожидал. Одна из вещей, которая мне не нравилась, это – контр-разведка, я убежденно постоянно против нее спорил, говорил, что она идет по пути преступлений.
Председатель. – Почему вы это думали?
Протопопов. – Потому что вместо того, чтобы освещать те вопросы, которые нужно было освещать, они хватались за сахар, за булку, там где сладко. Вся эта публика была скверная; ведь в контр-разведке состоял Мануйлов-Манасевич, это мне было известно, только, пожалуйста, не думайте, что он был в Министерстве Внутренних Дел при мне. Прошлый раз министр юстиции мне сказал, что Манасевич-Мануйлов был в Министерстве Внутренних Дел, – утверждаю, что нет.
Председатель. – Так про скверную публику…
Протопопов. – По-моему, публика была скверная, она занималась вымогательством, в этом я убежден, но доказательств у меня нет, это было мое впечатление. Я просил государя о помиловании Добрушкина, потому что туда посылают либо людей, которые ничего не понимают, либо выпускают на них такого трезора.
Председатель. – Кого вы имели в виду, когда говорили о скверной публике, пристраивающейся к контр-разведке.
Протопопов. – Я скажу, во главе был генерал Батюшин. Я не смею сказать, что он нечестный, но он человек умный, свирепый. Я повторяю, это мое впечатление, я могу ошибиться. Потом был и Резанов и Логницкий.[*]
Председатель. – Кто в ваше время состоял в контр-разведке в вашем министерстве?
Протопопов. – Как, в вашем министерстве? У меня не было контр-разведки.
Председатель. – Нет, кто был при вас в Военном Министерстве во главе контр-разведки?
Протопопов. – Батюшин. Он от Ставки зависел, он имел большой вес.
Председатель. – Через кого он имел вес?
Протопопов. – Я думаю, через Алексеева.
Председатель. – Это ваше предположение?
Протопопов. – Мое предположение.
Председатель. – Вначале вы сказали, что о вашем назначении вам позвонил Штюрмер.
Протопопов. – Т.-е. он не позвонил, а позвал к себе и сказал мне, что государь меня предложил…
Председатель. – Когда это было? Незадолго до вашего назначения?
Протопопов. – Да.
Председатель. – Когда вы сблизились с Распутиным?
Протопопов. – Никакой близости у меня с ним не было.
Председатель. – Когда вы начали с ним встречаться?
Протопопов. – Я его впервые увидел, когда я лежал больной у Бадмаева. Бадмаев привел его ко мне. Это было на мызе в Спасском.[*]
