Никсон, который рассчитывал, что его президентство войдет в историю, хотел сохранить свои разговоры и для историков, и для собственных мемуаров. Он уже выпускал книги и знал, что они могут быть очень успешными и прибыльными. Кроме того, как опытный политик он не хотел, чтобы помощники его надували, меняя свое мнение и уверяя, что они всегда так думали…
Но сам же первый и забывал, что запись идет! И произносил то, что не говорят в подобной ситуации, порой с применением лексики из гангстерских фильмов.
Подготовка визита Никсона в Китай проходила в полной тайне. Ничто не просочилось в прессу, и влиятельные противники сближения с Пекином были захвачены врасплох. Перед поездкой французский писатель Андре Мальро сказал Никсону о Мао: «Вам предстоит встреча с колоссом, но с колоссом, стоящим одной ногой в могиле. Знаете, о чем подумает Мао, когда увидит вас? Он подумает: "Вот человек намного моложе меня". Вы будете считать, что он говорит с вами, на самом же деле он будет беседовать со смертью… В Мао есть что-то колдовское. Его снедают видения, они поглощают его».
Ричард Никсон прилетел в Пекин 21 февраля 1972 года, это был дождливый день. В аэропорту его ждал Чжоу Эньлай. Когда Никсона везли в город, улицы были пусты. В вечернем выпуске новостей сообщение о визите американского президента было последним.
«На первом официальном обеде в Пекине, — вспоминал Никсон, — Чжоу Эньлай, чтобы продемонстрировать крепость "маотая", китайской водки, налил ее в блюдце и поднес спичку. Водка вспыхнула, как церковная свечка. Представляете, что случится, если этот напиток попадет в желудок».
На прощальном банкете Ричард Никсон поднял бокал: «Мы провели здесь неделю. Это была неделя, которая изменила весь мир».
В Москве приезд Никсона в Пекин в феврале 1972 года восприняли как поражение, как неудачу. В действительности это был путь к стабилизации ситуации. Китай переставал быть непредсказуемым, опасным соседом, от которого можно ждать чего угодно. Он начал превращаться в нормального игрока, который в мировой политике подчиняется определенным правилам.
До этого Москва не горела желанием организовать встречу Никсона и Брежнева. После поездки американского президента в Пекин позиция переменилась. Советские руководители спешили показать, что они — более серьезные партнеры, чем китайцы. «Действительной ценой, назначенной Советским Союзом за встречу на высшем уровне, был сговор против Китая», — констатировали американцы. Они оказались в выгодном положении: сближения с ними жаждали и в Москве, и в Пекине.
Визиту Никсона в Москву придавалось большое значение. Протокольные вопросы обсуждали на заседании Политбюро. Брежнев озабоченно говорил: «Никсон в Китае ходил по Великой китайской стене с мадам. А у нас всюду мадам будет ходить одна. А вместе — только на "Лебединое озеро". Удобно ли? Не надо селить сопровождающих Никсона в гостинице. Там за ними Андропову не уследить. Надо их всех — в особняки на Ленинские горы. Заодно и контактов будет меньше. Встреча на аэродроме. Обычно у нас машут флажками и кричат "Дружба!" Сейчас это не пойдет. Но надо, чтобы не молчали совсем. Надо пятерых-шестерых ребят подготовить, чтобы что-нибудь по-английски сказали президенту, пожелали, скажем, успеха в переговорах…»
Подгорный предложил показать Никсону ансамбли Осипова и Александрова. Брежнев отмахнулся: «Это не то, чем мы можем блеснуть». Суслов посоветовал сводить в Алмазный фонд. «Не то! Мы с Николаем (Подгорным) видели в Иране такой фонд, что наш на его фоне просто жалкий».
Николай Викторович Подгорный, председатель Президиума Верховного совета СССР, предложил представить Никсону дипломатический корпус не в аэропорту, а позже в Кремле. И эта идея не понравилась Брежневу. «Голо будет на аэродроме. И вообще не надо походить на китайцев. Вон Чжоу Эньлай: пришел в своих широких штанах, угрюмый и повел Никсона внутрь аэровокзала. Это не годится. Мы — культурные люди…»
В мае 1972 года Ричард Никсон прилетел в Москву, и это было огромное событие для обеих стран. Помимо всего прочего Брежнев жаждал ответа на вопрос: не затевают ли американцы союз с Китаем против СССР?
Пекин настойчиво подталкивал Вашингтон к конфронтации с Москвой.
В феврале 1973 года Генри Киссинджер в Пекине вел переговоры с Чжоу Эньлаем.
«Китайский премьер, — вспоминал Киссинджер, — призвал нас взять на себя руководящую роль в организации антисоветской коалиции, простирающейся от Японии до Западной Европы, включая Китай, Пакистан, Иран и Турцию. Китайский коммунистический лидер высмеивал саму мысль о переговорах с Советским Союзом.
С его точки зрения, экспансионистские тенденции советской системы неизменны, и переговоры могут лишь все запутать. Задача Китая — разоблачать советские замыслы и тем самым обеспечивать базу для согласованного им противодействия. Разрядка, предупреждал американцев Чжоу, может усыпить бдительность Запада, обеспечить Советскому Союзу свободу рук для нажима на Китай и подорвать волю к сопротивлению».
16 июня 1973 года, через год, Брежнев отправился в Вашингтон с ответным визитом. В здании советского посольства Леонид Ильич дал большой обед. Продукты и спиртное были доставлены спецсамолетом из Москвы. 22 июня Брежнева повезли в Сан-Клементе — летнюю резиденцию Никсона.
На встрече с президентом в узком составе Брежнев обрушился на китайцев. Генри Киссинджер записал его слова. Китайцы, по мнению Брежнева, вероломны и умело скрывают свои истинные цели. «Культурная революция» — пример морального вырождения. Какие же это руководители, возмущался Леонид Ильич, если они подавляют свой народ и в то же время пропагандируют свои идеи по всему миру?
Брежнев намекнул, что, по мнению советских врачей, Мао Цзэдун страдает психическим заболеванием. Цель этого монолога состояла в том, чтобы предостеречь Соединенные Штаты от сотрудничества с Китаем в военной сфере. Но добиться этого было невозможно.
В 1973 году, когда Киссинджер прилетел и беседовал с Чжоу, тот фактически просто требовал, чтобы США мобилизовывал всех и вся на борьбу с Советским Союзом. А Мао демонстрировал, что не боится СССР. Сказал американскому гостю: «Если Советский Союз сбросит на нас свои бомбы и убьет всех китайцев старше тридцати лет, то это даже хорошо — это решит проблему с диалектами. Старики вроде меня не могут выучить мандаринский диалект…»
Страшное видение преследует Китай — что все его могущественные враги объединятся. Тогда в Пекине боялись сближения СССР, Индии и США. А вдруг Москва и Вашингтон сговорятся против Китая?
Осенью 1974 года главой американской миссии связи в Пекине, состоявшей из трех десятков человек, стал Джордж Буш-старший. Исходя из его биографии, он был наилучшим кандидатом для того, чтобы занять Овальный кабинет. Самый молодой боевой летчик во Второй мировой. Пятьдесят пять боевых вылетов. Четыре раза его самолет подбивали или там что-то ломалось. И он выжил.
«Китайская дипломатия, — вспоминал Буш, — довела до степени искусства умение пользоваться загадочными фразами. Подайте просьбу о встрече с высокопоставленным китайским официальным лицом, и вы можете получить отказ в трех вариантах, но всегда вежливо.
Во-первых, вам могут заявить, что встреча "не очень удобна". Это значит, что вы никогда не встретитесь с тем, с кем хотели.
Во-вторых, что ваша просьба "в принципе" может быть принята. Смысл этого: ждите, затаи в дыхание.
В-третьих, вам могут сказать, что такая встреча "возможна, но ее подготовка может занять некоторое время". Поскольку китайцы измеряют время иным способом, чем нетерпеливые европейцы, "некоторое время" может означать все, что угодно — от пяти до двадцати лет…
С точки зрения китайцев, иностранцы могут узнать только то, что им позволят хозяева. Их обычный прием сводится просто к тому, чтобы ограничить доступ приезжих к источникам информации; но для особых гостей у них есть свои варианты "потемкинских деревень"».
Впрочем, и для самого Буша-старшего был характерен очень осторожный и секретный стиль дипломатии. Он принадлежал к числу патрициев — дипломатов, которые считали, что в силу своего происхождения, образования и положения они лучше понимают, что нужно обществу, которое даже не стоит ставить в известность. Став главой миссии в Китае, он начал регулярно надиктовывать личный дневник. Но, боясь утечек информации, не произносил ни одного рискованного слова.
Ладить с китайскими чиновниками американцам было не легче, чем с советскими. Но высшее руководство в Пекине старалось расположить к себе американцев.
«Во время визита Киссинджера, — рассказывал Джордж Буш, — когда Генри и я посетили заместителя премьер-министра Дэн Сяопина, тот спросил, была ли у меня возможность посмотреть "пещеры". Когда я сказал "нет", была организована специальная рождественская экскурсия.
