Ознакомительная версия.
Наконец, вошел посыльный и вручил Чуйкову бумагу. Чуйков прервал Кребса и резко спросил его, ответит ли он теперь на вопрос о безоговорочной капитуляции перед всеми тремя союзниками ясно: да или нет.
Кребс моргал. Он начал новый поток объяснений и теперь использовал предупреждение, которое придумал Геббельс. Но Чуйков снова прервал его, чтобы спросить: да или нет.
Кребс все еще не ответил. Он заявил, что отвечать да или нет выше его полномочий, и спросил разрешения послать полковника из его эскорта назад в канцелярию, чтобы получить разрешение от Геббельса. Чуйков согласился. Полковник уехал. Кребса проводили в приемную.
Приблизительно в полдень 1 мая полковник возвратился. Он сообщил, что Геббельс желает говорить лично с Кребсом перед принятием решения.
Кребса снова привели к Чуйкову. Позволят ли ему возвратиться? Чуйков дал разрешение, отнесясь небрежно, как победитель, который знает, что ни один человек не может убежать от него. Напоследок Кребс спросил об окончательных русских сроках. Но они не изменились.
В то время как тысячи солдат и гражданских жителей погибали каждый час, в убежище под канцелярией началось еще одно совещание. В конце Геббельс послал генералу Чуйкову сообщение, что советские условия неприемлемы.
В тот же самый день Геббельс отправил Дёницу сообщение, содержащее новости о смерти Гитлера. Это была последняя подпись Геббельса. Он и его семья оставили этот мир. Ничего не подозревая, его дети выпили отравленный лимонад. Вечером Геббельс и его жена вышли во двор канцелярии. Он приказал охранникам СС застрелить их. Затем его адъютант вылил бензин на эти два тела…
Агония Берлина затянулась.
Ни один из воюющих солдат не знал, что Гитлер мертв. Даже Гансу Фритцше, руководителю радиовещательной службы рейха, об этом не сообщили. Но Фритцше больше не мог выносить страдания, которые видел вокруг. Он попробовал добраться до генерала Вейдлинга, чтобы спросить о конце борьбы, но командный пункт генерала невозможно было найти. Он попробовал добраться до Штеега, мэра Берлина, но мэр был тогда уже позади русских линий. Наконец Фритцше пробился в министерство пропаганды – по руинам, мертвым и умирающим людям – и здесь нашел сообщение, что Науман прибудет из канцелярии, чтобы сообщить о ситуации.
Ночь наступила прежде, чем появился Науман. Его лицо и манеры изменились.
– Гитлер совершил самоубийство вчера днем, – сказал Науман. – Геббельс мертв. Все войска канцелярии сделают попытку пробиться из города сегодня вечером в девять часов. Их будет вести Борман. Я убеждаю каждого, включая женщин, присоединяться к нам. Мы начнем ровно в девять часов!
Фритцше встал перед Науманом.
– Вы безумец, – сказал он. – Как долго вы, Геббельс и Гитлер вели нас в пропасть с открытыми глазами? Зачем теперь эта заключительная кровавая резня?
– У меня нет времени для дискуссии, – сказал Науман.
Фритцше объявил, что в таком случае он, гражданское лицо и, вероятно, самый высокий чиновник из оставшихся в городе, сдаст Берлин русским. Солдаты и гражданские жители последовали бы за ним, если бы он сообщил им о произошедшем.
– Дайте нам время для прорыва, – умолял Науман.
Если мы можем верить сообщению самого Фритцше об этих последних часах – а никакой причины не верить пока не имеется, – он согласился дать время, необходимое для спасения, но только при условии, что Борман, руководитель «Вервольфа», прикажет остановить все действия этой организации.
Науман и Фритцше пробежали через руины канцелярии. Борман был в униформе СС, и впервые в его жизни автомат свисал у него с плеча. Беседа была короткой. Борман, возможно, лелеял мысль застрелить Фритцше, но затем позвал каких-то людей в униформе СС: «Вся деятельность «Вервольфа» должна быть приостановлена, включая смертные приговоры. «Вервольф» распущен!»
Фритцше был удовлетворен. Он поторопился назад к подвалу министерства пропаганды. Несколько сотен человек набились в комнаты, и он с трудом заставил слушать себя.
Фритцше объявил, что вылазка, запланированная в канцелярии, была безумием и что он, теперь самый высокий чиновник в городе, остается и предложит капитуляцию Берлина советскому командующему.
В то время как все больше людей набивалось в подвал, а другие отбыли, чтобы присоединиться к группе Бормана в канцелярии, Фритцше закрылся в комнату с переводчиком Юниусом и радиооператором, чтобы написать письмо маршалу Жукову. Юниус должен был перевести письмо и пронести его через линию фронта. В то время как он все еще ждал, в дверь сильно ударили.
Фритцше открыл. Генерал Бургдорф, шатаясь, вошел в комнату. Его глаза остекленели и лицо румянилось от выпивки.
– Вы хотите сдаться? – проревел Бургдорф.
Фритцше кивнул. Бургдорф достал пистолет.
– Тогда я застрелю вас. Фюрер запретил капитуляцию. Мы будем бороться до последнего человека.
Фритцше поймал взгляд радиооператора, который ступил в телефонную будку позади генерала.
– Мы что, должны бороться до последней женщины? – спросил Фритцше.
Бургдорф зашатался и поднял пистолет. Радиооператор, стоящий позади, толкнул его, и пуля ушла в потолок. Радиооператор взял Бургдорфа за руку и вывел его из комнаты.
Это было последним появлением начальника службы армейского персонала, который сделал так много для того, чтобы германская армия стала послушным инструментом Гитлера. На пути назад к канцелярии Бургдорф застрелился.
В тот же самый час шесть групп из убежища под канцелярией осторожно двигались через тлеющий город, сопровождаемые непрерывным громом русской артиллерии. В убежище остались только Кребс и один офицер СС. Они распили бутылку и приготовились свести счеты с жизнью. Группы, которые включали и мужчин и женщин, перемещались одна за другой с короткими интервалами. Борман был в третьей группе. Все, кроме одного человека – Наумана, погибли в ходе этой попытки или попали в руки русских войск.
Эмиссары Фритцше оставили министерство пропаганды незадолго до полуночи. Шли часы. Все больше мужчин, женщин и детей набивалось в подвал. Фритцше распределил пищу и проследил, чтобы склады алкоголя были разрушены, – он узнал, что русские солдаты были наиболее недисциплинированны в пьяном состоянии.
На рассвете 2 мая эмиссары возвратились. Решительный немецкий майор провел их через линию фронта, они отнесли сообщение Жукову, и им сказали, что Фритцше должен прибыть лично. С ними пришел русский полковник, чтобы отвести эту группу назад на территорию, занятую русскими. Группа Фритцше достигла линии фронта и пересекла ее, затем русские забрали их и отвезли к советскому командному пункту около аэропорта Темпельхоф.
Русский офицер начал допрашивать Фритцше около шести часов утра 2 мая. Но немного позже допрос прекратился и не был возобновлен. Роль Фритцше закончилась. Генерал Вейдлинг, командующий берлинским гарнизоном, только что сдался в плен и предложил сдать Берлин.
Генерал Вейдлинг отдал приветствие и сел на тот же самый стул, на котором Кребс сидел двумя днями ранее. Он сказал немного. Прочитал акт капитуляции, который генерал Чуйков положил перед ним. Подписался, хотя его рука дрожала. Ему вручили второй лист бумаги, и он прочитал:
«Берлин, 2 мая 1945 г.
30 апреля фюрер, которому мы поклялись в преданности, оставил нас. Но вы все еще думаете, что должны следовать его приказам и сражаться за Берлин, даже при том, что нехватка оружия и боеприпасов и сама ситуация в целом делают эту борьбу бессмысленной!
Каждый час, когда вы продолжаете бороться, добавляет ужасные страдания населению Берлина и нашим раненым. По согласованию с командованием советских войск я прошу, чтобы вы прекратили борьбу!
Подпись: генерал Вейдлинг,
командующий районом обороны Берлина».
Вейдлинг подписался снова. Потом поднялся. Его сопроводили на улицу, и русский автомобиль разведки увез его в русский лагерь для военнопленных.
Русские громкоговорители и русские рекламные листки разнесли прокламацию Вейдлинга над руинами и огнем в немецкие войска, которые все еще сражались в Берлине. Большинство войск Вейдлинга последовало его призыву и сдалось. Некоторые слились с гражданским населением или пробовали прорваться к западу. Другие все еще продолжали сражаться.
Многочисленные части в западных предместьях пробовали сбежать из города, предпринимая массированные вылазки. Гражданские жители присоединялись к ним повсюду. Женщины с детьми на руках приняли участие в их атаках и погибли. Офицер дивизии Мюнхеберг, дневник которого был процитирован ранее, был в одной из этих частей. Он записал следующее:
«1 мая. Мы находимся в аквариуме. Повсюду, куда я смотрю, воронки от снарядов. Улицы дымятся. Запах разложения временами невыносим. Вчера вечером, этажом выше нас, какие-то офицеры полиции и солдаты праздновали свое прощание с жизнью, несмотря на артобстрел. Этим утром мужчины и женщины лежали на лестнице пьяные, сжимая друг друга в объятиях. Через отверстия от снарядов на улицах можно смотреть вниз на туннели подземки. Выглядит так, будто мертвые лежат там в несколько слоев. Каждый на нашем командном пункте ранен не один раз; генерал Муммерт держит свою правую руку на перевязи. Мы похожи на ходячие скелеты. Наши радисты слушают все время – но нет никаких сообщений, никаких новостей. Только слух, что Гитлер умер в сражении. Наша надежда уменьшается. Все, о чем мы говорим, – это не быть взятыми в плен, прорваться на запад, если Гитлер действительно мертв. Гражданские жители также не имеют никакой надежды. Никто больше не упоминает Венка.
Ознакомительная версия.
