Чувствовалось, что она сказала все, что хотела, и готова положить трубку.
— Одну минуту. В моем романе описан фашистский госпиталь. Не наш, а фашистский. Улавливаете разницу?
Редкой красоты голос пронизался ехидством:
— Я прочитала вам выдержку дословно, Вы что-нибудь услышали там о фашистских госпиталях?
— Нет, но...
— Значит, речь идет о госпиталях вообще. Наших, ненаших, фашистских, китайских, английских. О госпиталях как таковых. «Запрещено рассекречивать расположение госпиталей по городам», — яснее нельзя сказать.
— Но это же бред! Наши — я еще понимаю. А фашистские? Какой смысл в том, что мы их не покажем?
— Не знаю. И не интересуюсь. Я действую строго по инструкции. И от инструкции отступить не имею права ни на миллиметр. Такая у меня работа. Извините, меня ждут другие дела, — и положила трубку.
Нина Владимировна стояла у другого конца стола и ломала пальцы:
— Ну вот видите. Я же говорила! А номер журнала уже в работе. Понимаете, что это значит? Гостиницу я вам заказала. Два дня я еще как-нибудь выдеру у издательства. А потом... Катастрофа! «Продолжение следует» — и нет продолжения!.. Вот вам верстка, вот вам рукопись... И я вас умоляю: чтобы как можно меньше переверсток. Сорвем график, мне оторвут голову...
Говорить, доказывать, убеждать больше не имело никакого смысла,
Заняв заказанный мне номер и поев на скорую руку тут же, в буфете гостиницы, я сел перечитывать рукопись... «Госпиталь... о госпитале... для госпиталя...» Боже мой, что же тут сократишь или выбросишь, когда в романе, особенно в последней его части, все действие связано с госпиталем? Заменить госпиталь на муниципальную больницу? Солдаты и офицеры во время боев лежат с ангиной, аппендицитом, туберкулезом, фурункулезом, повышенной кислотностью, недержанием мочи...
Абсурд!.. А если еще роман переведут на венгерский язык и выпустят в будапештском издательстве «Кошшут», как говорили мне венгерские друзья, написавшие предисловие к русскому изданию, то над автором будет хохотать весь город Мишкольц, где происходили события, подобные описанным в книге.
И все почему? Лишь только потому, что какая-то голова дубовая пропустила в инструкции «литовцам» слово «советских». Не показывать расположение советских госпиталей. Да и то, какое это могло иметь практическое значение теперь? Во время войны еще как-то можно было бы понять... А двадцать пять лет спустя?
С досады я бросился на кровать и... моментально уснул. Сказалось и нервное напряжение, и то, что поднялся сегодня непривычно рано.
А когда проснулся поздним вечером, решение уже было выдано на гора. Словно шарики во сне крутились в голове сами собой, без моего приказа и ведома, и решили задачу, не имеющую решения. Запрещено рассекречивать расположение госпиталей в городах? Очень хорошо!
Я набрал домашний телефон своего редактора:
— Не разбудил, Нина Владимировна?
— Н-нет. Я еще не сплю... Неужели сделали?
— А как же!
— Так быстро? Нет, вы меня разыгрываете. И голос веселый. У вас есть основание веселиться? А я так места себе не нахожу. Признаться, уже легла, а сон отлетел далеко-далеко. Как подумаю...
— А вы не думайте... Скажите лучше, вот так, не думая, в каком городе происходит действие романа «Звезды чужой стороны»?
— В каком городе? Гм... Странно, что меня об этом спрашиваете вы. Кому лучше знать, как не вам?
— Именно! Так вот дорогая Нина Владимировна, заявляю вам самым решительным образом, что город в моем романе не назван. Просто «город» и все! И таким образом, все претензии вашей молодой и красивой абсолютно беспочвенны.
— Вы что? Правда?
— Честное пионерское! Я еще, когда писал, думал, что настоящего названия города лучше избежать. В действительности все происходило — ну там, где это происходило, — несколько иначе. И автора могли бы обвинить в фальсификации событий, незнании фактов и тому подобных неприятных вещах. И я сначала решил заменить подлинное название города на другое, придуманное мною. А потом пришел к выводу, что лучше вообще обойтись без названия. И обошелся. Город и город!.. Ну, что скажете? Можно ехать домой? Есть удобный ночной поезд.
— Нет уж, давайте побудьте, пожалуйста, хотя бы до утра. Я тоже хочу посмотреть.
— Ну, тогда утром встречаемся в редакции. Спокойной ночи!
Я спал великолепно. Без снов. Ни разу не проснулся. А вот Нина Владимировна, бедная, пришла на работу желтая, с красными глазами. Никакой макияж не помогал. Но улыбалась.
— Знаете, я тоже не нашла. Вы просто волшебник!
— Объявите об этом молодой и красивой.
— Уже звонила. Теперь она сидит над версткой...
Разрешение печатать номер поступило часа через два. А еще через час, спускаясь со мной по лестнице в подвал, где в Доме Советов помещалась столовая, Нина Владимировна довольно фамильярно ткнула меня локтем в бок:
— Посмотрите скорее! Поднимается нам навстречу.
И верно ведь: молодая и красивая.
При всем своем горячем желании я не смог обнаружить у нее никаких внешних изъянов.
В 1969 году во всех газетах и журналах Советского Союза происходил большой аврал. В апреле следующего года — столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Такую дату рядовой статьей или хилыми стишатами «по случаю» не отметишь.
Протрубили большой редакционный сбор и сели думать думу. И у кого-то из нас, кажется у Ивана Павловича Кудинова, проклюнулась блестящая идея. Он был близок со старейшим талантливым новосибирским писателем Афанасием Лазаревичем Коптеловым и знал, что тот давно работает над третьим романом из ленинского цикла «Точка опоры». Идея заключалась в том, чтобы попросить у Коптелова для ленинского номера нашего альманаха «Алтай» большой фрагмент — листов на пять-шесть — из его нового романа.
Решено — сделано. Кажется, Кудинов даже специально съездил к Коптелову — глаза в глаза отказать труднее. Впрочем, аксакал сибирской литературы никогда не ломался, никогда не заставлял себя упрашивать. Может дать — охотно идет навстречу.
Как раз в это время сменился у нас завлит. Стал им приятный и мягкий в повседневном обращении человек с грозной фамилией Бирюк. Яков Прокопыч Бирюк — лучшей фамилии для «литовца» просто нарочно не придумаешь. Это вам не Корсаков и даже не Чебышев. Бирюк — и все сказано!
Он ходил на хоккей и футбол, любил кино, общался с писателями запросто, как с друзьями, со многими был на «ты». И предпочитал, чтобы не портить с ними добрых отношений, по делам службы обращаться не к авторам книг, а только к соответствующим редакторам издательства или в сектор печати крайкома.
Меня обойти он все же не мог. Как-никак главный редактор альманаха, приходилось общаться напрямую. Кстати сказать, штатных единиц у нас в альманахе не было, один только бухгалтер. Не будешь же с ней толковать о государственных, военных или иных тайнах.
Так вот, сдали мы юбилейный альманах в набор, совершенно спокойные за его судьбу. Ленинский номер — что тут может быть крамольного или даже сомнительного?
Однако именно вокруг этого номера завязалась кутерьма.
Звонит Бирюк:
— Как дела? Как сажа бела — хе-хе! Комедию «Девчата» смотрел? Слабенькая, верно? Даже не посмеешься. Такую и я сочинить смогу — хе-хе! Как насчет того, чтобы на очередной «кахей» — хе-хе! — вместе рвануть? Наши должны победить. Мне тренер по секрету сказал — хе-хе!
Я отвечаю шуточкой на шуточку, соглашаюсь сходить с Бирюком на «кахей», а сам настораживаюсь все больше и больше. Неспроста звоночек, ох, неспроста!
Вот уже и разговор, легкий такой треп, никого ни к чему не обязывающий, подходит к концу. Остается только попрощаться — хе-хе!
И тут, перед самым прощальным словом, прицельный выстрел.
— Да, между прочим, материальчик Коптелова придется тебе, Лев Израилевич, послать в Москву, в ИМЛ. И чем скорее — тем лучше. А то задержится еще там, не дай бог, в ленинский номер ставить будет нечего. Да и вообще, сказать по секрету, скользкая штука — хе-хе!
— «Точка опоры» — скользкая штука? Вот удивил, Яков Прокопыч, так удивил! А знаешь ли ты, что автора за ленинскую трилогию на Государственную премию собираются выдвинуть?
— Ну, еще выдвинут или не выдвинут — не наша с тобой забота, не нам решать. А пока вынуждены мы действовать точно по полученной бумаге — хе-хе! А там сказано: все статьи о Ленине, особенно написанные старыми большевиками, воспоминания и прочее отправлять на визирование в институт Маркса-Ленина, А то, понимаешь, что получается? Оказывается, уже опубликовано в печати воспоминаний старых большевиков и всяких попутчиков о том, что они на субботнике тащили бревно с Лениным, аж триста штук! Триста человек — и одно бревно — хе-хе!
— Но ведь «Точка опоры» никакая не статья, не очерк. Это художественное произведение.
