Александр Солженицын - Русский вопрос на рубеже веков [сборник]

Всему тому поучительный пример явила знаменательная президентская избирательная кампания 1996 года. В ней грозно (ошибочно) замаячила опасность, что коммунисты вернутся в России ко власти.

Кампания развернулась с марта — и уже в апреле публично явлена была нам трусливая выступка Тринадцати банкиров. Нескрываемый страх за нажитое богатство родил у них блистательную идею: демократия — это очень хорошо, но — не надо всеобщих выборов! пусть демократы и коммунисты примирятся на каком-нибудь компромиссе, а иначе мы применим свои рычаги, мы и прессу повернём, как нам надо. Чуть позже проступила Семибанкирщина, напрямую сговорившаяся контролировать высшую власть над Россией. (Почти 50 % экономики России — уже в их руках[58], а будет и больше. По самым новейшим данным — 15 крупнейших компаний и банков контролируют 70 % экономики страны[59].)

На самом деле сей вариант с коммуно-демократическим примирением был у банкиров лишь запасной. А за кулисами, как год спустя мы узнали от говорливого Березовского, уже сжималась железно-золотая сцепка «молодого русского капитала» с молодыми звёздами олигархической бюрократии: во что бы то ни стало провести своего президента! И это им, правда не без труда, удалось. И они победно ликовали.

Ибо они лишены исторического чувства, в ошеломлении от своего неожиданного сверхбогатства надменно уверенные быть вершителями России отныне и во веки веков. И бесплодно было бы теперь воззвать к их — да их, да таких! — совести…

Но ещё никто земной не умел предсказывать все неожиданные ходы Истории.

Весь 1995 год напряжённо отделывались, изукрашивались по высшей царской мерке кремлёвские апартаменты — не для того же, чтобы вскоре попасть под превратности демократического переизбрания? Надо же было беспечно плыть до этого рубежа, чтобы тут броситься в проверенные стандарты американского избирательства, показа кандидата — и каждая тут черта в его изламываньях обещала нам мудрый государственный смысл. И притом пойманный выкрад полумиллиона наличных долларов (!) не был сочтён прокуратурой ни даже малейшим проступком. (А сколько таких выкрадов прошло без перехвата?) И, в отличие от Штатов, все телевизионные каналы как один многочасно славили лишь одного излюбленного кандидата. Достигла Россия вершин свободы! И, в отличие же от отставших западных демократий, слышали мы успокоения отечески монаршим тоном, что уже есть на примете и наследник (республиканский?) 2000 года, и даже не один: они, наследники, уже «бурно растут» (9.6.96). И ещё на поддержку съехались (17.5.96) все президенты СНГ для трёхкратного лобызания с привычным, удобным коллегой. И сама вся Большая Семёрка дружно поддержала наиприемлемого для себя руководителя России. И даже предсмертное состояние его, перед вторым туром, было успешно скрыто от избирателей, для надёжности.

Кажется, своим распоясанным поведением и распорядительством эта правящая группа в короткие годы сделала всё, чтобы склонить миллионы людей востосковать об утраченном коммунизме. (Вздохи об утерянном «коммунистическом счастьи» возникают или у тех, кого прямо не коснулись многомиллионные свирепые уничтожения большевицких десятилетий, или у тех, кто никогда не осмыслил своей тогдашней обокраденной, жалко покорной жизни.) Но не у меньших миллионов действовал и устоявшийся страх перед тучей возврата коммунистов. И тем парализован был всякий возможный содержательный смысл тех выборов. Весь выбор стёкся: коммунисты или не коммунисты? (За единственный разумный выход, в чём я был уверен и предлагал тогда, — против обоих, чтобы выборы, согласно правилам, отложились бы, кандидаты или бы сменились, или вынуждены были проаргументировать свою политику, прошлую и будущую, — так проголосовало лишь 5 %.)

А по мне: в ту избирательную кампанию уже так явно была видна неуверенность Зюганова, боязнь победить у коммунистической верхушки: они всё менее представляли себе, как же теперь вытаскивать из болота это выпавшее звено Мирового Интернационала. Да они не могли ещё отделаться от шока, как провалились со своей «отменой Беловежских соглашений» — в грохоте по СНГ и по планете. И дальше, при всех порой дерзких заявлениях коммунистов, — уверенно продолжалось их втягивание в компромисс с олигархической властью, в скрытые переговоры, сделки, всё громыхание их кончилось ничем. Были звонки бубны за горами, а к нам докатились лукошками. Оппозиция самоизничтожалась.

И эта внутренняя проигранность коммунистов — нашла-таки понимание и поощрение. Президент уже раньше несколькими Указами двигался к «согласию и примирению». (И — ещё как ждалось бы Примирение! — но не с благоденствующими вождями оппозиции, а с тьмою нищих и обобранных по всей стране.) И вершина Примирения достиглась в день 80-летия большевицкого переворота. В юбилейном обращении Президента даже не были вспомнены тюрьмы ЧК-ГПУ и лагеря ГУЛага, — но нашлось место «понять и простить тех, кто совершил роковую историческую ошибку», промахнулся на теле России с Великой Доктриной. То есть и за белых, кто три года доблестно защищал Россию от красного оголтения, — теперь тоже великодушно всё простили.

Так, к юбилею, две ветви советчины — успевшие в новую власть и завязшие в оппозиции — закономерно снова смыкались. Прочная петля на нашу шею.

Однако, вступая во второй президентский срок, не пора ли было, для лишней опоры, обзавестись и Национальной Идеей? О том был тотчас издан Указ (6.7.96), а к нам всем — благоувещательное обращение: думайте, сочиняйте Национальную Идею!

И нашлись старатели-копатели такую Идею сочинять. Только — зря. Уже бесповоротно стало ясно, что эта власть не изберёт национальной идеей — Сбережение Народа.

Тогда как в странах Восточной Европы установились открыто национальные правительства (и никто их за это не корит); тогда как власти республик СНГ, да и всех автономий в России, напряжённо заняты сохранением своего коренного народа (и повсюду считают это естественным), — у всего комплекса нынешних центральных российских властей — отсохло, отвалилось, да не произрастало никогда, внимание к существенным нуждам русского народа. (Одним патриотическим названием загородной резиденции или очередного ордена — ничего не изменишь.) Чего за душой нет — того к коже не пришьёшь. Наши центральные властные круги — и уже не в первую, ох, не в первую смену — к собственно русским проблемам нацело равнодушны, если ещё не льют кровь русской юности, как в Чечне, или не попускают затемнять юные души.

А меньше всего заботятся — о 25 миллионах земляков, впопыхах к независимости отмежёванных от нас.

«Русский, езжай своя Россия!», «Убирайтесь, пока всех не перережем!», «Пошли вон с нашей земли, проклятые!». А в Средней Азии выставляли и такой лозунг: «Оставайтесь тут, нам нужны рабы!» Оскорбляли на улицах, в трамваях, в самых людных местах, приставали к женщинам. От русских из азиатских республик я получал об этом письма ещё в Вермонте, потом много больше в России.

Живя на своих привычных местах, где провели они всю жизнь, а то и отцы-деды их, — проснувшись в своих домах, внезапно узнали, что они живут — за границей, нежеланные, теснимые и даже ненавистные чужеземцы. Как можно освоиться с таким? переработать в сердце, в груди, в голове? Советская «дружба народов», о которой столько мы слышали од и баллад, — вмиг оскалилась с враждебностью, подавлявшейся, но, значит, никогда и не затихавшей. (И глубже в историю: значит, и за столетия совместной жизни мы не расположили к себе эти восточные народы. А — возможно ли такое вообще? Много ли мы видим иных примеров по земному шару? Хорошее — принимается как должное и легко забывается; плохое — питает жар национальных обид.)

Кто были эти наши соотечественники, осевшие на окраинах? Из ссыльных, из эвакуированных или из посланных — лучшие работники, инициативные, сметливые, профессиональные, с повышенной долей специалистов средь них. Это они принесли на окраину науку и высокую культуру, это они развили там всю технику, индустриализацию. (В Таджикистане, по официальным советским данным, после революции «поднялось производство в 210 раз»! — уж каким бы методом ни считано, а: из ничего создали всё.) Или множество сосланных «раскулаченных» и их потомки — никак не худшие труженики, неленивые, работящие, непьющие. (Вспоминаю республиканскую онкологическую больницу в Ташкенте, где я лежал: ведь вся она держалась только русскими переселенцами да ссыльными.) И теперь поднималась волна выживания прочь, отъёма квартир, земельных участков. И смеются над ними, что Россия бросила их беззащитными. Сплошь выталкивают с должностей высокооплачиваемых на оплачиваемые низко. Даже в столичном Ташкенте на русском кладбище ломают ограды могил, портят или расхищают надгробия. Резко оттеснили русскую молодёжь от институтов. Русские школы ограничивают или вовсе закрывают. Русский язык как язык обучения — во всех государствах СНГ вытесняется, историю преподают в трактовке «титульной» нации. А годы, вот, утекают — уже протекло таких 7 лет, немного до полной школьной жизни ученика. И таких российских школьников в СНГ — миллионы.