Академик Н. И. Конрад писал: «…с образованием же империй на место племенной общности стала общность межэтническая, воспринимаемая даже как общечеловеческая. Именно тогда появилась идея человечества как единого большого целого. Идея эта проявилась и в понятии „Вселенная“… Идея человечества… представляет один из самых существенных вкладов людей этой эпохи в общую историю человеческого рода».
Тесная связь, как видите, между идеей равенства людей и идеей единства человечества. Но при всей ее важности идея человечества куда меньше подрывала рабовладельческий строй, чем мысль о равенстве рабов и свободных. Легко ли рабовладельцу согласиться, что раб тоже человек? Ведь это значило признать (пускай без практических выводов поначалу), что ты живешь трудом людей, тех, кто равен тебе, а почему-то работает на тебя. Какое потрясение!
Величайший ученый Древней Греции Аристотель считал, что, раз рабство необходимо, значит, надо считаться с исторической реальностью. Вот если бы — так он и писал — челнок ткацкого станка сам ходил и вообще орудия сами работали и не было бы нужды в низком физическом труде, так и рабство бы исчезло.
Один из поэтов поздней античности разразился таким восторженным гимном на изобретение водяного колеса:
Слушайте новость, рабы, чей удел — напрягаясь, вертеть жернова,
Дайте отныне отдых рукам утомленным и спите спокойно.
Пусть петухи надрываются криком, предчувствуя утро, — спите!
Вашу работу отныне делают нимфы речные — наяды,
Прыгая светлыми, звонкими струйками на водяном колесе,
Весело пляшут нимфы-наяды на звонких подвижных ступеньках,
Жернов тяжелый вращая веселой полезной игрою своей.
Вы же, рабы, теперь без труда заживете счастливою жизнью.
Лишь наслаждения ведая, вы позабудете тяжесть труда.
Благодарите богов милосердных, пославших эту замену —
Обод колесный ступенчатый, быстро вращаемый резвым ручьем.
Подумайте, как хорошо: и хлеб мелется, и рабы отдыхают.
Самое интересное, что кое-что угадали тут античные мыслители, прежде всего Аристотель: рабство Действительно исчезло именно в процессе развития производительных сил, развития, проявлением которого было, в частности, и создание водяного колеса. В результате такого процесса рабский труд в конечном счете стал неэффективным. Только на это истории пришлось затратить еще не одно столетие…
Так что же, значит, открытие идеи равенства людей не имело никакого значения? И никак не отразилось оно на истории рабов? Конечно, одно дело теория, другое — практика. Можно прекраснодушно рассуждать о равенстве людей и в то же время быть в жизни самым типичным рабовладельцем. Сенека, римлянин I века нашей эры, красноречивейший проповедник того, что источник счастья надо искать в себе, богатство же отягощает душу, сам одержим жаждой наживы: не брезгует взятками и достигает положения богатейшего из римлян. Он призывает считать рабов своими братьями — и владеет тысячами таких братьев.
Христианство тоже ведь в самом начале своего исторического пути провозгласило всех людей равными перед богом, объявило всех людей братьями и призвало их возлюбить друг друга. Но эти положения прекрасно сочетались с утверждением, что нет власти, идущей не от бога, с призывом: рабы, повинуйтесь господам своим. Но моральные открытия бессмертны, как и подлинные научные открытия. Пусть не мораль стоиков и христиан, многое заимствовавших у стоицизма, сокрушила рабовладение в Европе. Пусть не конфуцианская мораль в Китае и буддистская в Индии, объявившие одной из важнейших духовных ценностей любовь к человеку, привели к уничтожению рабовладельческого общества в Азии. Борьба философов древности за новые моральные нормы все же не осталась безрезультатной.
Есть у морали особенность, на которую обратил особое внимание Фридрих Энгельс: «Когда… мы говорим: это несправедливо, этого не должно быть, — то до этого политической экономии непосредственно нет никакого дела. Мы говорим лишь, что этот экономический факт противоречит нашему нравственному чувству… Но что неверно в формально-экономическом смысле, может быть верно во всемирно-историческом смысле. Если нравственное сознание массы объявляет какой-либо экономический факт несправедливым, как в свое время рабство или барщину, то это есть доказательство того, что этот факт сам пережил себя, что появились другие экономические факты, в силу которых он стал невыносимым и несохранимым»[6].
Рабовладельческий строй погиб не потому, что он не нравился — хотя бы в теории — все большему числу философов. Но то, что они выступали с критикой этого строя, и то, что такая точка зрения с течением времени становилась все более распространенной, свидетельствовало: этот строй обречен на гибель.
Моральное сознание человека оказывается способно — в определенном смысле — намного опередить свое время. Идеи всеобщего равенства, идеи гуманизма и свободы появились в эпохи, когда благами свободы личности пользовалась ничтожная доля членов общества. Но эти идеи выжили и дошли до нашего времени. Они принадлежат к тем ценностям, которые можно назвать в морали общечеловеческими.
* * *
Религия — фантастическое отражение в головах людей тех внешних сил, что господствуют над людьми в их повседневной жизни. И понятно, что религиозные учения каждой эпохи следовали в отношении «чужих» общим правилам обыденной жизни своего времени. Духи предков, естественно, интересовались только собственными «потомками». Чужим поклоняться таким духам в голову не могло прийти, зато свои были беззаветно преданы верованиям, властно диктовавшимся родовым обществом. Бесчисленное множество больших и мелких богов, с которыми нас знакомит мифология Древней Греции, было наследием того времени, когда каждая община имела своих богов-покровителей. Однако по мере того, как выковывалась в борьбе древнегреческих городов-государств единая культура, а на ее основе — идея единства Эллады, число богов, по крайней мере самых могучих, начинает резко уменьшаться на ее территории.
Те Аполлон или Афина Паллада, о которых и мы с вами столько слышали с детства, были богами, так сказать, синтетическими, в их образах слились представления о десятках местных богов. Недаром же каждый почти из верховных олимпийцев был «многофункционален», соединяя в себе черты «заведующего» несколькими стихийными явлениями, покровителя нескольких дел или ремесел. С другой стороны, «смешанное происхождение» приводило к тому, что два или три бога в каком-то отношении оказывались коллегами, дублировали друг друга. Богом Солнца у греков был Гелиос, но в той же роли в ряде мифов выступает Аполлон. Войной ведал Арес, но и Афина была богиней-воительницей, а не только богиней мудрости. Сверх того ей поклонялись как богине мира и благосостояния, богине лунного неба (а ведь была еще Селена, богиня Луны). Афина покровительствовала морякам, освящала браки, помогала при родах, ведала науками и искусствами, деля последнее занятие с Аполлоном и Музами; она метала молнии, как Зевс, — да впрочем, всего и не перечислишь. Кстати, в древней Руси было два бога Солнца — Дажбог и Хоре (наше «хорошо» не случайно имеет общий корень с этим именем). Дажбог был унаследован от праславянской общности, Хоре, по-видимому, был скифского происхождения.
По мере расширения контактов с другими народами греки стали признавать верховного бога египтян Амона все тем же Зевсом, отождествили финикийскую Астарту с Афродитой. Это было результатом все большего сближения культур в Средиземноморском регионе. И как на земле союз вождей закреплялся кровным родством, а принятый в племя новый род признавался тем самым и кровно родственным всем прочим, так находилось место в небесном пантеоне могучим чужеземным богам, которых не удалось полностью отождествить со своими, но это уже на следующей стадии развития Средиземноморья, когда оно оказалось объединено под властью Римской державы. Небо снова должно было отразить происшедшие на земле изменения.
Римские правители в покоренных областях обязаны были приносить жертвы местным богам. А изображения этих богов стали собирать в Риме. Впрочем, римские правители не первыми и не последними в истории проводили такую политику. В Вавилоне цари собирали в свою столицу идолов из разных местностей державы. И правители Инкской империи в Южной Америке, резко расширив пределы своей державы, решили сосредоточить в ее столице Куско идолов покоренных земель. Владимир Киевский за несколько лет До принятия Русью христианства тоже пытался таким способом решить проблему религиозного единства своей громадной державы, включавшей кроме славянских финские, прибалтийские, тюркские племена.
