Ворожба и гаданія, снотолкованія, а затѣмъ и заговоры – принадлежатъ болѣе къ послѣднему изъ принятыхъ нами разрядовъ, т. е. къ такимъ повѣрьямъ, къ коимъ прибѣгаетъ въ отчаяніи бѣдствующій, чтобы найти хотя какую-нибудь мнимую отраду, чтобы успокоить себя надеждой. Это иногда можно сравнить съ мнимою помощью, подаваемою лежащему на смертномъ одрѣ, въ полномъ убѣжденіи, что помощь эта ни къ чему не послужитъ; а между тѣмъ, нельзя не оставаться при страдальцѣ въ бездѣйствіи, надобно, по крайней мѣрѣ, въ успокоеніе совѣсти своей и для удовлетворенія общаго требованія, дѣлать, что люди велятъ, – тогда хоть можно сказать впослѣдствіи: что только можно было придумать – все дѣлали. Иногда, впрочемъ, суевѣрія эти служатъ только шуткой, забавой и смѣшиваются съ играми и обрядами. Между тѣмъ ворожба, гаданья и заговоры до того близки къ житью-бытью колдуновъ, знахарей и вѣдьмъ, что здѣсь будетъ удобнѣе поговорить объ этомъ предметѣ.
Самая сбыточность или возможность ворожбы, гаданій и снотолкованій, основанныхъ не на обманѣ и суевѣріи, можетъ быть допущена только въ видѣ весьма рѣдкихъ исключеній, а именно: въ тѣхъ только чрезвычайныхъ, выходящихъ изъ ряду случаевъ, гдѣ мы должны признать временное возвышеніе души человѣческой надъ обыкновеннымъ, вседневнымъ міромъ, и гдѣ человѣкъ, самъ собою (болѣзненно) или искуственно (при магнитизированіи) входитъ въ особенное, малоизвѣстное намъ доселѣ магнитическое состояніе. Не смотря на безчисленное множество случаевъ и примѣровъ, гдѣ, при подробномъ розысканіи, или случайно, былъ открытъ подлогъ, обманъ или ошибка – въ наше время уже нельзя отвергать вовсе чудесъ животнаго магнитизма; но вопросъ состоитъ въ томъ, до какой степени чудеса эти могутъ дѣяться, и гдѣ предѣлъ ихъ, за коимъ слѣдуетъ безконечная степь, – скрытая подъ маревомъ сказочныхъ видѣній тысячи одной ночи? Осторожность обязываетъ насъ, не отрицая положительно всѣхъ чудесъ этихъ, вѣрить тому только, въ чемъ случай и опытъ насъ достаточно убѣдятъ; а сверхъ того, еще убѣждаться съ крайнею осмотрительностію, зная уже, что въ этомъ дѣлѣ бывало доселѣ несравненно болѣе ошибокъ, недоразумѣній, умышленныхъ и неумышленныхъ обмановъ, чѣмъ истины. Не худо, кажется, во всякомъ случаѣ разсудить также слѣдующее: Если и допустить, что душа можетъ иногда находиться въ положеніи или состояніи ясновидѣнія, то и тогда она могла бы видѣть одно только прошедшее и настоящее, – но не будущее, котораго еще нѣтъ; другими словами, предложивъ, что душа наша иногда можетъ быть превыше пространства, ни коимъ образомъ нельзя допустить, чтобы она могла быть также превыше времени, покрайней мѣрѣ, относительно будущаго. Тогда должно бы вѣрить въ судьбу, въ неотвратимый рокъ язычества и мусульманства. Тогда не было бы на свѣтѣ ни добра, ни худа, ни добродѣтели, ни пороковъ, а все шло бы только впередъ установленнымъ порядкомъ. Этому я вѣрить не могу; я вѣрю въ судьбу другаго рода: въ неминуемыя, неизбѣжныя послѣдствія извѣстнаго сочетанія обстоятельствъ и дѣйствій; даны премудрые, вѣковѣчные законы природы, дана человѣку свободная воля и разсудокъ – все остальное есть судьба, образующаяся изъ послѣдствій дѣйствій того и другаго. На такомъ только основаніи можно допустить ясновидѣніе – гдѣ оно несомнѣнно будетъ доказано на дѣлѣ. Перейдемъ теперь опять къ своему предмету.
Вообще, всякое рѣшеніе, посредствомъ ворожбы, заключаетъ въ себѣ: или простую ложь, сказанную на удачу; или ловкое изреченіе, по примѣру древнихъ оракуловъ, допускающее произвольное толкованіе; или такія свѣдѣнія по предложенному вопросу, коихъ никто не могъ предполагать въ ворожеѣ; или соображенія, догадку болѣе или менѣе основательную; или, наконецъ, безсознательное соображеніе и сочетаніе обстоятельствъ и условій, называемое ясновидѣніемъ. Но, повторяемъ, послѣднее всегда почти крайне сомнительно и едвали можетъ быть наемно или продажно; сами даже ясновидящіе весьма не рѣдко бредятъ, какъ въ горячкѣ, и не могутъ отличить правды отъ лжи.
О снотолкованіяхъ должно сказать почти тоже; предоставляемъ всякому судить, по собственному убѣжденію, о возможности предвѣщательныхъ сновъ, кои могутъ рождаться у соннаго ясновидящаго, какъ и наяву; обыкновенныя жъ грезы, какъ всякому извѣстно, бываютъ слѣдствіемъ думы, дѣйствій и бесѣды въ продолженіе дня, или же происходятъ отъ причинъ физическихъ: отъ прилива крови или давленія на извѣстные части мозга, изъ коихъ каждая, безспорно, имѣетъ свое назначеніе. Связь эту и послѣдствія ея каждый самъ легко можетъ испытать: изучите немного черепословіе, дайте пріятелю покрѣпче заснуть и начните осторожно нажимать пальцемъ – хоть на-примѣръ органъ музыки; продолжайте, усиливая давленіе, до просыпа спящаго; тогда спросите его, что ему грезилось? и вы услышите, къ удивленію своему, что ему снилось что нибудь весьма близкое къ предмету этого органа. Это доказываетъ, что физическое вліяніе разнаго рода, зависящее отъ сотни случайныхъ обстоятельствъ, рождаетъ сонъ того или другаго рода, измѣняемый и дополняемый настройствомъ души, – а мы ищемъ въ сихъ случайностяхъ будущую свою судьбу.
О кудесничествѣ, чарахъ, гаданіи разнаго рода, – сошлюсь на книгу Сахарова, не желая повторять однажды напечатанное.
Заговоры – которые у насъ обыкновенно совершаются съ молитвой, потому что народъ нашъ страшится чернокнижія, – хотя изрѣдка есть люди, коимъ невѣжество народа приписываетъ связи съ нечистымъ – заговоры составляютъ для меня самый загадочный предметъ, между всѣми повѣрьями и суевѣріями; я признаюсь, что неохотно приступаю теперь къ рѣчи объ немъ, чувствуя напередъ недостаточность, неполноту свѣденій моихъ и убѣжденій. Всякому, кто займется подобнымъ изслѣдованіемъ на дѣлѣ, легко убѣдиться, что тутъ кроется не одинъ только обманъ, а еще что нибудь другое. Если самый способъ дѣйствія признать обманомъ, потому что убѣжденіе наше отказывается вѣрить тому, въ чемъ мы не видимъ ни малѣйшаго слѣда, смысла – то все еще остается рѣшить, какія же именно невидимыя нами средства производятъ видимыя нами дѣйствія? Будемъ стараться, при всякомъ удобномъ случаѣ, разыскивать и разъяснять ихъ; по мѣрѣ этихъ разъясненій, мнимыя чудеса будутъ переходить изъ области заговоровъ въ область естественныхъ наукъ, и мы просвѣтимся. Уже этой одной причины, кажется, достаточно для того, чтобы не пренебрегать, какъ обыкновенно дѣлаютъ, симъ предметомъ; жаль, что ученые испытатели природы, копаясь по цѣлымъ годамъ надъ каплею гнилаго настоя и отыскивая въ ней микроскопическихъ наливняковъ, не посвятятъ средствъ и силъ своихъ сему болѣе общему и важному предмету, о коемъ они, не зная его вовсе, по одному только предубѣжденію относятся презрительно.
Заговоры, въ томъ видѣ, какъ они иногда съ большимъ трудомъ достаются въ наши руки, состоятъ въ нѣсколькихъ таинственныхъ по смыслу словахъ, коихъ образцы можно видѣть въ изданіи г. Сахарова. Ниже приложено нѣсколько изъ мною собранныхъ, для примѣра. Въ нихъ то общее, что послѣ обычнаго вступленія, въ коемъ крестятся, благословляются, поминаютъ море-океанъ, бѣлъ-горючъ-камень алатырь и пр., слѣдуетъ первая половина заговора, состоящая изъ какого-то страннаго иносказанія или примѣра, взятаго, повидимому, весьма не кстати, изъ дальнихъ и невѣдомыхъ странъ; а затѣмъ уже заговорщикъ обращается собственно къ своему предмету или частному случаю, примѣняя первое, сколько можно, ко второму и оканчивая заклинаніе свое выраженіемъ: слово мое крѣпко, быть по моему, или аминь. Мы видимъ въ заговорахъ, вообще, невѣжественное смѣшеніе духовныхъ и мірскихъ – святыхъ и суевѣрныхъ понятій. Невѣжеству народа, простотѣ его, а не злонамѣренности, должно приписать такое суесвятство и кощунство. Таковы заговоры любовные, заговоры отъ укушенія змѣи или собаки, отъ поруба или кровотеченія, отъ ружья или пули, отъ огня или пожара и проч. – Есть еще особый родъ заговоровъ, соединяющихъ въ себѣ молитву и заклятіе; сюда, напр., принадлежитъ заговоръ идучи на судъ, гдѣ заговорщикъ испрашиваетъ себѣ всѣхъ благъ, а на противниковъ своихъ и неправедныхъ судей накликаетъ всѣ возможныя бѣдствія. Я очень жалѣю, что этотъ замѣчательный образчикъ смѣси чернаго и бѣлаго, тьмы и свѣта, не можетъ быть здѣсь помѣщенъ, и что воообще нельзя отыскать о семъ предметѣ все то, что было бы необходимо, для нѣкотораго разъясненія его.
Собственно въ болтовнѣ заговора, конечно, не можетъ быть никакого смысла и значенія, какъ, повидимому, и самъ народъ утверждаетъ пословицами и поговорками своими: языкъ безъ костей – мелетъ; собака лаетъ, вѣтеръ носитъ; крикомъ изба не рубится; хоть чортомъ зови, да хлѣбомъ корми и проч. Это подтверждается еще и тѣмъ, что на одинъ и тотъ же случай есть множество различныхъ, но, по мнѣнію народа, равносильныхъ заговоровъ. Но народъ при всемъ томъ вѣритъ, что кто умѣетъ произнести заговоръ, какъ слѣдуетъ, не только языкомъ, но и душой, соблюдая при томъ всѣ установленные для сего, по таинственному преданію, пріемы и условія, тотъ успѣетъ въ своемъ дѣлѣ. Стало быть, народъ вѣритъ въ таинственную силу воли, въ дѣйствіи духа на духъ, на незримыя по себѣ и невѣдомыя силы природы, которыя, однакоже, обнаруживаются затѣмъ въ явленіяхъ вещественныхъ, доступныхъ нашимъ чувствамъ. Нельзя не сознаться, что это съ одной стороны свыше понятій нашихъ, можетъ быть даже противно тому, что мы привыкли называть здравымъ смысломъ, – но что это въ сущности есть тоже самое явленіе, которое, нѣсколько въ иномъ видѣ, ученые наши прозвали животнымъ магнетизмомъ. Все это отнюдь не служитъ ни доказательствомъ, ни объясненіемъ, а такъ сказать однимъ только намекомъ и предостереженіемъ.
