Дмитрий Быков - Воскрешение Некрасова

Ознакомительная версия.

Некрасовская поэма осталась незаконченной, мы не знаем, кому на Руси жить хорошо, точно так же невозможно найти этого человека и сейчас. Боюсь, что даже в Кремле они не нашли бы счастливца. Некрасов, как известно, до последнего дня колебался, чем закончить поэму. Есть официальная версия, что хорошо жить на Руси Грише Добросклонову, о котором сказано исчерпывающе:

Всякому желаю такого счастья.

Последняя версия, которую Некрасов, уже опьяненный морфием (ему делали обезболивающие уколы постоянно), рассказывал друзьям, сводилась к тому, что жить на Руси хорошо пьяному. Они их всех обошли и наконец нашли лежащего в канаве мужика, которому было превосходно. Но, собственно говоря, уже и в ранних главах поэмы есть удивительно точный подступ к этому – это история, когда, отчаявшись искать счастливого, они, вот эти семь мужиков, «семь временно обязанных Пустопорожней волости» выставили ведро водки любому, кто сумеет доказать, что он счастлив. Кстати, удивительная особенность нынешнего школьного поколения, что дети, когда им это вслух зачитываешь, просто гогочут как сумасшедшие. Наше поколение от Некрасова, внушаемого школьной программой, пренебрежительно воротило нос, а уж о том, чтобы читать «Кому на Руси…», мы и подумать не могли: что это еще за поэма, тоже мне! Это вообще не поэма – без рифмы! Современный ребенок, который совершенно утратил вкус к восприятию стихов, читает это как рэп, ему это очень нравится, такой раешник, и поскольку там рифмы нет и выразительные средства просты, он воспринимает эти тексты с большой радостью, ему легко. Вот мы наконец дождались, когда мужик «Белинского и Гоголя понес с базара». И вот знаменитая сцена, которая особенно нравится подросткам: выставляется штоф и начинается шествие уродов, страшный парад людей, доказывающих, что они счастливы. Один ужасно счастлив, потому что его подрала медведица, но отпустила; другой ужасно счастлив потому, что он поднял невероятную тягость и «снес один по крайности четырнадцать пудов» – это двести с лишним килограммов, надорвал себе нутро, стал весь как больной комар перекошенный, но тем не менее жив и очень счастлив этим обстоятельством; а вот счастлив лакей, у которого подагра, он ходить не может, но это барская болезнь, он стяжал ее, допивая опивки с барского стола, – короче, масса счастливцев. И под конец к ним подходит еще несчастная согбенная старушка, у которой свое счастье – у нее уродилась репа:

говорят ей странники в озлоблении. Ну, все прошли перед ними, и у всех ровно одно счастье: слава богу, не до смерти! И после этого они в отчаянии со всеми распивают это ведро и становятся абсолютно счастливы. Это очень по-некрасовски.

«Кому на Руси…» – вовсе не сатирическая поэма, это нормальный народный эпос. Эпос странствия, русская «Одиссея», поделенная на семерых, потому что в одиночку в России странствовать невозможно. Мало того, что ты не выживешь, но тебе не с кем выпить, не с кем поговорить. А всемером – вот как есть четыре темперамента, в России их семь, вероятно, потому что страна гораздо более широка в этом смысле и богата, и вот эти семь темпераментов в диапазоне от старика Пахома, который все произносит потужившись, до Фрола, которому, наоборот, все легко и понятно, такой мегахолерик. Все они бродят и в результате находят одну историю, которая могла бы потянуть на полноценный психологический роман.

Это очень русская история, более чем актуальная для современной России. В «Последыше», второй части, они заходят на двор помещика, которому не говорят об отмене крепостного права. Не говорят потому, что, если он, дворянин, ужасно собой гордящийся, узнает эту печальную историю, ему может настать немедленный кирдык, кондратий хватит его сразу же. Нечего и говорить, что впоследствии в «Бессмертном» Ольги Славниковой и в немецком фильме «Гуд бай, Ленин!» эта же история была обыграна. И до сих пор Славникова с немцами тягается, кто у кого украл сюжет, забывая о том, что, собственно говоря, в романе Доде с тем же названием «Бессмертный», за сто лет до того, он уже есть, а у Некрасова – за сто двадцать… Поэтому кто у кого взял – не принципиально. Важно, что Некрасов этот сюжет придумал первый: человек, которому не говорят о великой реформе, он может этого не пережить.

И вот там происходит интересная история. Этот последыш объезжает якобы свои владения, и видит, что Архип-кузнец срубил там дерево. Поскольку владения уже не его и он давно полунищий, ничего он Архипу сделать не может, но если ему об этом сказать, то он тут же и помрет. Значит, в результате Архипа порют, но порют его не по-настоящему, ему говорят: «Ты сходи на конюшню, мы тебя там якобы будем пороть до смерти и ты знай ори, а мы тебе штоф поставим, закуску, все будет отлично. Пей и ори, чтоб он только был спокоен. А потом уйдешь мирно».

Ну, хорошо, Архип соглашается. Благое дело, а то помрет барин. Садится, выпивает, закусывает, не забывает орать, доносится характерный звук порки… А через два дня помирает Архип. Барину ничего. А Архип помер. Вот это очень интересный вопрос: почему, собственно говоря, это происходит? Дети, как правило, начинают тут вспоминать разного рода психологические техники, гипноз – вот человеку внушили, что его порют, его мысленно запороли до смерти. Нет. Проблема совершенно не в этом. Архип, который благополучно перенес все ужасы крепостного права, помер после его отмены, ненадолго вернувшись в это состояние. Свободному человеку в него возвращаться нельзя. Тому, кто в нем уже был, оно нормально, тому, кто в него вернулся, оно смертельно. И вот это самый точный и самый важный для всех нас некрасовский прогноз, особенно когда мы слышим разговоры о том, что раскачиваем лодку.

Если вспомнить стихотворение Некрасова, которое из написанных в последние годы отличается наибольшей лирической силой, стоит поговорить «О холопе примерном, Якове верном» и, конечно, о соседствующей с ним другой песне («Пир на весь мир» – это вообще гигантский концерт, гигантское представление поэтическое). Это сопутствующий ему, идущий на обочине текста сюжет о Кудеяре-атамане. Это реальная легенда, которая широко представлена на Востоке и в России много разных ее версий.

Здесь вообще очень важен христианский мотив. Очень важно, что эту легенду, часто подаваемую как исламскую, Некрасов все время пытается привязать именно к православному контексту.

Это наше родное и очень православное. Ну, Кудеяр-атаман, значит, впал в покаяние, убил под это дело полюбовницу – пусть не мешает каяться, разогнал всех своих подельников и стал в результате подвергать себя очень утонченному истязанию: ему явился во сне ангел и сказал, что тем же огромным ножом, которым разбойничал, он должен срезать огромное дерево – дуб.

И вот пытается он это дерево срубить своим ножом, ничего не получается, «легче ему не стает». А мимо едет помещик, который, услышав его трогательную историю, реагирует следующим образом:

Услышав это радостное заявление, забывший обо всем Кудеяр-атаман, уже старый схимник, бросается на помещика, всаживает нож ему в сердце, и в ту же секунду, естественно,

Как только он убил одну гадину, тут же простились ему все остальные грехи. «Слава Господу во веки веков!» – заканчивается эта легенда. Это тоже очень православное и очень русское понимание происходящего. И, конечно, Достоевский, читавший Некрасова очень внимательно, потырил и тут, причем потырил абсолютно честно, может быть, этого не замечая. Помните – знаменитый разговор Ивана с Алешей, когда Иван спрашивает: «Что же, Алеша, что надо сделать с барином, который затравил собаками на глазах у матери ее мальчика?» И Алеша довольно спокойно, отдадим ему должное, отвечает: «Расстрелять!». «Экий бесенок у тебя в сердечке сидит!» – говорит Иван, хотя мы все прекрасно понимаем, что сама по себе эта история, конечно, восходит к Кудеяру-атаману.

Так вот, Некрасов ушел из жизни с удивительно точным пониманием того, что терпеть иногда хуже, чем восстать. Что терпеть – подлей, что это разложитель. Что каких бы оправданий мы ни придумывали для своего рабского положения, рухнуть это страшное дерево может только при одном условии. Не обязательно при условии убийства, не обязательно при условии бунта, но при условии того, что кому-то вдруг возьмет и надоест это сносить.

Ознакомительная версия.