вытянулись перед ней, как перед генералом. Глаза у «старшей» были большими и черными, как пуговицы на старом дедушкином пальто. Лицо достаточно красивое, но стареющее под толстым слоем косметики. Так как из лежавших в блоке, в сознании был только я, то старшая медсестра подошла ко мне:
– Как дела? Жалобы есть? Я почему-то решил назвать ее «баронессой» и не прогадал, ей это понравилось. Вообще в этом состоянии «непонимания», в большинстве своем я нес чушь и вел себя странно.
– Никак нет, баронесса, – хотя на душе было так хреново, что я готов был ее укусить.
Ответ удовлетворил баронессу и она, понизив голос, словно выдавая страшные тайны, быстро заговорила:
– Ну, выжил и хорошо. Самое страшное позади, теперь потерпи немного.
Обернувшись и кивнув в сторону деда, продолжила:
– У этого шансов нет, что его держат? Родственник чей-то, наверное.
Потом посмотрев на бабулю «старшая» сказала:
– А эта 50 на 50, но я ее не люблю, хорошо, что спит. А то жалуется на все и умереть хочет.
Ну, продолжим насчет попытки моего побега с реанимации за деньги. На следующий день ждал моего спасителя с тележкой. Ожидание в состоянии дикого дохлого кролика, очень неприятное состояние. Когда я спросил у медсестры время, и та ответила, что «уже больше семнадцати часов», меня охватило дикое безразличие к происходящему, понял, что никто за мной не приедет. Одновременно почувствовал, что я не могу находиться в этом помещении. Опять придавил желудок, я попросил утку.
Попытка номер два. Меня разложили как индейца, но результата ноль. То ли я стеснялся, то ли это у меня были «лжепозывы». Ведь фактически нормально не ел с дома, где у меня началась температура, а это дней 8-мь (на самом деле их было больше, так как я не учитывал 4 дня под ИВЛ, когда меня полностью «выключили» и я их просто «потерял»).
Медсестра вышла. Я посмотрел на бабку, она открыла глаза. При этом ее лицо на мгновение приобрело тупое, недоуменное выражение, как у человека, очнувшегося в совершенно незнакомом месте. Посмотрев на меня мутными глазами, словно на чудовище, она словно отгородилась от происходящего – опять сомкнув веки. Мне хотелось просто сесть на край кровати. Это превратилось в навязчивую идею, от которой не мог избавиться. Было одновременно страшно и безразлично. Я снял маску, и подтянул шланги катетеров, для движения. Начал медленно подниматься. Резанул болью катетер для мочеиспускания, зацепившись за что то, поковырявшись, дал ход шлангу. И вот я сел. Голова кружилась, что делать дальше я не знал. Знал одно – если меня увидит медсестра, меня скальпируют или кастрируют.
Посмотрел на деда и наконец-то увидел его лицо, оно было огромным, морщинистым, отчужденным и грубым. Большую его часть покрывала щетина или уже борода. Соседка была полностью накрыта одеялом и напоминала белый холмик.
Я начал медленно заваливаться обратно на кровать. Надел кислородную маску и прикинулся ветошью. Повышенная активность граничила с беспомощностью. Посмотрел на мраморный пол. Много бы вы отдали, чтобы просто встать и постоять на полу? На тот период времени я готов был отдать часть жизни. Пол близко, но стать нельзя.
Приближалась очередная ночь безумия. Медсестра, доделав свои дела, пошла спать в коридор на кушетку, я остался один на один со своей невменяемостью и исступлением. Через некоторое время, которое я не контролировал и не чувствовал, вдруг открылась дверь блока и к нам медленно начала входить старуха. Она была скрючена так, будто пыталась переломиться надвое. Ее длинные, давно не чесаные волосы, сбились в толстые комки, распутать которые было уже невозможно. Это все нечистая сила, подумал я. Опираясь на деревянную клюку, она ковыляла ко мне и что – то наговаривала себе под нос. Кожа ее иссохшего морщинистого лица была почти черной, ее тщедушное тело постоянно колыхалось, пальцы костлявых рук и суставы были обезображены болезнями, а голова раскачивались на длинной худой шее как маятник. Я закричал как безумный. Влетела медсестра:
– Вы ее… видели? – задыхаясь, спросил я и снял маску.
– Кого? – не поняла медсестра. Она была похожа на испуганную сонную кошку, обуви на ней не было. Она непонимающе обвела блок глазами и никого не увидела. Старуха пропала. Это был мой глюк.
– Старуху, очень противную – ответил я и закрыл глаза.
– Тебе приснился кошмар, – ответила девушка и пошла, одеть тапочки.
– Я не сплю три дня. Не могу заснуть, – безразлично ответил я.
Медсестра достала укол и ампулу. Понял, что она хочет вкатить мне сонник или седативное, запротестовал и сказал, что мне от них только хуже, но медсестра делала свою работу – вколола укол, и через минуту мое сознание стало еще более расплывчатым. Но спать я не мог. Видел, что она несколько раз с коридора поднимала голову и наблюдала за мной. Потом она заснула, и я остался опять со своим безумием. Ждал утро, как будто оно что-то для меня изменит. Человек всегда чего-то ждет, день рождения, отпуска или необходимой операции. Это оправданные ожидания, у меня же они были ненужные и не несущие никаких событий, кроме очередной порции страданий.
На завтрак в меня закинули несколько ложек манной каши, желудок заурчал. Я вновь попросил утку. Сестра, которая была на смене день назад и уже подавала ее мне, спросила:
– Ты так и не сходил? Сколько времени прошло, терпеть не надо.
– Нет, – безразлично сказал и приготовился к изменению углов кровати. Мне под ягодицы засунули холодную утку, и я спокойно сходил в нее. Потом мне вытерли и помыли задницу, как младенцу. Я при этом не испытывал ни стыда не неловкости, в голове мелькая глупая мысль что задница, это просто дальняя оконечность рта. Видать мой угнетенный мозг уже был безразличен ко всему происходящему.
После этой «процедуры» почувствовал, как окаменели мышцы спины, пустой желудок заныл, а кишки сами собой завязываются в причудливые ледяные узлы. Самый мерзкий вид страха – страх беспричинный. Я не понимал, что происходит, неизвестность пугала. Меня окутал очередной ужас, имя которому я дать не мог. Приходится делать вид, что ничего не происходит. Самое сложное – делать вид, что все в порядке…
В порыве бреда решил опять снять маску и начал «выковыривать» с себя катетер возле плеча. Было больно, пытался его вытащить, царапал кожу, но ничего не видя, я не мог выдернуть с себя ненавистные трубки. Мне уже
