заразиться их дети. Все на него тыкали пальцем, когда выходили гулять. Хотя это
мы боялись заразиться, подцепить какую-нибудь инфекцию. У нас полностью убивали иммунитет, у нас иммунологический вариант. Как объяснили врачи, Марк до двух лет ничем не болел, у него даже насморка не было, а тут, видимо, попала какая-то инфекция, и вот так сработал иммунитет – не справился, начали раковые клетки образовываться. Когда дети совсем не болеют, это тоже, оказывается, не очень хорошо.
В больнице в контакте с врачами постоянно была моя мама, я должна была работать. Врачи уже не выдерживали, говорили мне: мы больше не можем общаться с вашей мамой, у каждого ребёнка процесс выздоровления проходит индивидуально, а ваша мама всё время сравнивает показатели: почему у одного ребёнка они меняются быстрее, у другого медленнее? На самом деле никто на этот вопрос не может дать ответ. Когда прошли два года, я уволилась с работы, села с Марком дома на оставшиеся год и два месяца, на то время, когда нужно постоянно проверяться. Всё более-менее шло нормально, прошёл этот год, и мама настояла забрать Марка до школы в Тулу. Говорит: «Я его буду здесь водить в школу раннего развития». Я отвезла Марка маме с отцом, снова устроилась на работу. А потом случилась ужасная история – перед шестилетием Марка. Мама его утром вела в школу раннего развития, и на его глазах маму сбивает насмерть машина. Она каким-то чудом, на уровне инстинкта, успела Марка оттолкнуть. Папа был на даче. Мне позвонила соседка.
Сын чиновника нёсся на работу, его ослепило солнцем, он ничего не видел – а там детский сад, школа, жилой дом. Он сбил маму и на всей скорости врезался в крыльцо дома. Маме было шестьдесят четыре года. Очень долго мы добивались справедливости, чтобы законное было расследование. Почти три года весь этот кошмар длился. Но дело не в этом. У меня ребёнок был в шоке. Он мне рассказывал, как её на скорой увозили, как он всё это видел: «Я к ней подбежал, а она лежит в луже крови, я ей говорю: бабушка, вставай!» Всё время спрашивал меня: «Мама, она же придёт?» Я забрала его в Москву, сказала, что бабушка в больнице, в реанимации, что это очень серьёзно. Он её полгода ждал, не выходил из дома. И я не могла никуда выйти, отлучиться от него. Хорошо, что есть друзья и знакомые. Я даже в магазин не могла выйти. Девять дней, сорок дней, я Марку говорю, что еду в больницу, а сама прошу подруг, которых он знает, чтоб они с ним посидели. Он очень просился к бабушке в больницу, но я продолжала говорить: «Марк, туда детей не пускают». Я не могла этот шаг сделать, сказать, что бабушка уже не придёт, что её больше нет. И даже спустя полгода, я помню, выходила в магазин – у нас магазин под домом – Марк на домашнем телефоне, я на мобильном, он говорит: «Мамочка, не переходи дорогу и не отключайся». У него начиналась истерика, если вдруг телефон отключится. В магазин я ходила практически по ночам, когда он засыпал. Это были ужасные полгода. Но я вот сейчас смотрю на него – у него то ли какой-то иммунитет выработался, то ли психологическая защита: если что-то плохое случается, он как будто абстрагируется, не обращает внимания.
Каждые полгода мы проверяемся, у нас сейчас другая проблема – эндокринолог сказала, что на фоне пройденного лечения у Марка может развиться диабет второго типа. Он очень много гормонов принимал, и щитовидка работает вхолостую, это по анализам. Поэтому каждые полгода обязательно обследуемся, сдаём анализы на разные показатели сахара, щитовидку проверяем.
– Юля, как считают врачи, есть способы предотвратить развитие диабета?
– Нужно заниматься спортом и выдерживать правильное питание, чего Марк делать не может. Он постоянно хочет есть, видимо, у него так гормоны работают. Я стараюсь что-то лёгкое готовить, но он не наедается и очень мало двигается. При этом он очень сильно вырос. Ему в январе только двенадцать лет исполнилось, а у него уже рост метр семьдесят восемь. Правда, эндокринолог сказала, что с костями всё нормально.
– А где сейчас Марк учится?
– В обычной школе, в пятом классе.
– Как он ощущает себя в школе с одноклассниками?
– С письмом у него проблемы. Он пишет безобразно, потому что на компьютере печатать раньше научился. Очень любит книжки читать. «Гарри Поттера» всего прочитал. Ему дедушка деньги подарил, и он сам себе купил коллекцию книг. Конечно, когда мы жили на Большой Грузинской, Марк ходил в хорошую школу на Зоологической улице. Там директор была прекрасная, у них очень была сильная программа по учебникам «Гармония». А сейчас переехали в Новую Москву, я квартиру купила, там и в школе, и в его классе очень много нерусских. Я не националистка, с уважением отношусь ко всем национальностям, но Марк себе не может найти друзей. Есть всего один мальчик, с которым он общается. Конечно, такого, как на Большой Грузинской, где были друзья и во дворе, и в школе, уже нет. Я пыталась его спортом занять, пробовала отдать на баскетбол. Его взяли, но он не заинтересовался баскетболом. Пробовала на самбо. У нас сосед чеченец, сын у него занимается самбо, я предложила их обоих три раза в неделю возить на секцию, но Марк как будто меня не слышит. Если ему хочется есть, вынь и положь ему еду, причём он любит всякие фастфуды. Борюсь с ним, но рыбу он не ест, морепродукты не ест – как раз то, что ему нужно, не ест. Стараюсь готовить отварное мясо, куриные котлетки, полегче что-нибудь.
Вообще, он очень общительный. Его посылают три раза в год в лесную реабилитационную школу на Новой Риге, в сорока километрах от Москвы. Там дети-инвалиды, есть колясочники. Марку там очень нравится, там он находит друзей. Действительно, это очень хорошая школа: интерактивные доски, кружки интересные, они там и передачи снимают, и на лошадях катаются, есть терапия с собаками. Марк, конечно, после лесной школы не хочет возвращаться в свою школу. Он в лесной школе уже волонтёром работает в первых классах. Преподавательница, которая была у него в третьем классе, когда он первый раз туда приехал, потом первоклашек взяла, и вот Марк их водит на кружки. Она говорит: «Марк у меня волонтёрит, помогает». Вообще, мне кажется, что дети, которые перенесли тяжёлые заболевания, все добрее. Марк, ещё когда маленький был, видел, как
