К северу от церкви дорога спускалась сквозь череду аккуратных садов и памятников: памятник открытия Бразилии, обелиск в честь морского сражения при Риакуэлло, потом площадь Парижа, прямоугольный парк с обилием прудов, фигурно подстриженными растениями и античного вида скульптурами, явно навеянный образами сада Тюильри.
Иногда мы ходили на площадь Парижа по воскресеньям, после открытого рынка Глория, где лакомились кокосами и жаренными в масле мясными пирожками. Правда, Фабио предпочитал тенистые дорожки Пассейу Публику, парка, расположенного по диагонали от Лапы. Площадь Парижа он считал безвкусицей и китчем, зато там, по крайней мере, не воняло, как в переполненном сортире. Чтобы занять место на скамейке в Пассейу Публику, нужно было выдержать настоящий бой, а если все же удавалось отвоевать этот кусок засаленной деревяшки, вас тут же со всех сторон облепляли какие-то настырные люди, от попрошаек, требующих денег, до сумасшедших полуголодных философов, одолевающих присевших своим бессвязным бредом.
— У всего этого есть душа, — объяснял Фабио.
— Сегодня воскресенье, — парировала я. — Не слишком ли много чужих человеческих душ для воскресенья?
От площади Парижа открывался вид на деловой центр Рио-де-Жанейро, где великолепные здания в стиле ар-нуво соседствовали с многоэтажными коробками и транспарантами в сорок этажей высотой, на которых супермодель Жизель Бюндхен рекламировала мобильные телефоны.
У Режины имелся мобильный телефон. Это было весьма необычно для женщины ее социального положения, но все дело в том, что звонки нужны были ей для работы. Она хранила его в громадном своем розовом лифчике для кормящих матерей, рядом со скомканными бумажными деньгами и наркотиками. С Кьярой они познакомились как-то ночью в Лапе — сказалось редкостное умение Кьяры повсюду, куда бы она ни пришла, просеивать и разбрасывать нормальных, уравновешенных людей до тех пор, пока рядом с ней не оставались самые отпетые маргиналы. Они с Режиной немедленно стали закадычными подругами.
У Режины, двадцати шести лет, ВИЧ-инфицированной, матери-одиночки, было трое детей и — за все время, что я ее знала, — никакого следа отцов поблизости. Что еще? Она была черной и красавицей. Пару недель мы ее не видели — после того как она вытрясла у нас тысячу реалов, чтобы расплатиться с долгами по наркотикам. Некоторое время Кьяра ее избегала, считая, что, возможно, проблемы у девушки возникли из-за нас и, если мы оставим ее в покое, все рассосется. Проблемы, однако, никуда не делись. Густаво требовал, чтобы мы держались от нее подальше, Фабио тоже слушать не хотел обо всем этом. Он слишком давно крутился в Лапе, чтобы верить, что мы каким-то образом можем исправить хоть что-нибудь.
Когда мы добрались до церкви, обнаружилось, что нас поджидает молодой человек. Он оказался новым дружком Режины и был знаком с ней меньше, чем мы. Когда он открывал нам калитку, руки у него слегка дрожали. Кьяра сердечно поздоровалась с ним, они расцеловались. На вопрос, что у них стряслось, парень только помотал головой:
— Спросите лучше Режину.
Он велел нам обождать и быстро потрусил вниз по каменной лестнице; на мгновение притормозив внизу, он еще раз крикнул, чтобы мы ждали и никуда не уходили.
Мы уселись на ступеньки и смотрели, как по парку темными тенями слоняются бездомные, готовясь устраиваться на ночлег, потому что тяжелая влажная ночь уже сгущалась, а в воздухе зазвенел оглушительный хор цикад.
Ситуация с Режиной была непростой. Несмотря на все, казалось бы, наличествующие приметы, она не была типичной жертвой маргинализации. Для начала, она была деловой женщиной, причем вполне преуспевающей. Она заведовала в Лапе филиалом одной из наркобанд, поддерживая тесную связь с наркодилерами, которые сбывали товар на Жоаким Силва, прикрываясь торговлей напитками в алюминиевых банках. Признаюсь, известие о Режининых долгах меня просто огорошило. Мне всегда казалось, что у кого у кого, а у нее с деньгами всё в полном порядке. Она мгновенно производила подсчеты в уме, считала деньги, как банковский кассир, и разбиралась во всяческих платежах и поступлениях денежных средств даже лучше, чем большинство бухгалтеров. У Режины имелись портфолио на клиентуру, разветвленная сеть поставщиков (ей помогал брат, он же ее заместитель), кроме того, она еще давала деньги в рост. Подкупить полицию было нетрудно, так что основным риском в ее бизнесе было отслеживание поставок. Маржа была низкая, но дело спорилось — и навар получался приличный, если учесть, что до основного источника товара было меньше десяти минут на такси, а свой бизнес она строила, предлагая сравнительно качественную наркоту по доступным ценам в самом сердце ночной жизни.
Работавших под ней торговцев Режина в основном держала на коротком поводке — давала им «колеса» в кредит, они продавали их за ночь и через двенадцать часов возвращали стоимость плюс навар. Наркоманов она почти никогда не нанимала.
Режина была не первым и не последним наркодилером, все они рисковали жизнью, но все равно происшедшее с ней казалось нам несправедливостью. Ее падение с величественных высот, от лачуги в фавеле к северу от Лапы, к жизни под мостом в Глории было результатом единственного неверного решения, принятого в декабре. Один из торговцев не сумел выплатить ей 500 реалов, и Режина, которая также не могла внести деньги вместо него (только что купила в свою хибару холодильник), согласилась дать товар в долг, чтобы помочь ему вывернуться. Такое случается даже с самыми прозорливыми бизнесменами — да и как было не поверить парню, он ведь работал на нее длительное время.
Она точно всё просчитала, уж очень не хотелось продавать новенький холодильник всего через две недели после того, как приобрела, да еще за полцены (в Рио вещи обесцениваются стремительно). Но дело не окупилось. Парень не вернул Режине долг, она дала ему еще «колес», чтобы он наварил деньжат, но дело сорвалось.
Несмотря на все передовые бизнес-стратегии и сложные рыночные отношения в наркобизнесе, к банкротам здесь неприменимы никакие смягчающие обстоятельства, и через месяц после задержки выплаты от Шефа, наркобарона (о котором поговаривали, что он убил в ссоре собственную мать), поступил приказ поскорее расправиться с Режиной.
Прошло долгих десять минут, прежде чем мы наконец услышали шаги. Мы встали. Первым прибежал маленький сын Режины; он молча вскочил Кьяре на руки и повис на ней, гримасничая, как испуганный шимпанзе, мальчишка сосал палец и таращил глаза на приближающуюся мать. Показалась и Режина, она поднималась по последнему пролету каменной лестницы, а следом, как приклеенный, плелся ее парень. Свет, падающий с церковного шпиля, освещал женщину, будто театральный прожектор. В ту ночь я готова была, в общем-то, ко всему, но только не к тому, что предстало нашим глазам. Первыми показались ее волосы — грива дикой львицы, густая, черная, необузданная. Но всё затмил прикид Режины. На ней был облегающий комбинезон-ретро из блестящей неоново-розовой мокрой лайкры, вроде той, из которой в восьмидесятые годы шили гимнастические купальники. Он облегал ее, как мокрая футболка, подчеркивая все изгибы, все уголки, все потаенные местечки на сильном теле. Верхняя часть комбеза (фасон «американская пройма», с воротничком-ремешком и голыми плечами) едва вмещала необъятную грудь. Широченные клеши с разрезами от коленей ниспадали сверкающими конусами к белым пластиковым сандалиям на платформах. По ткани, словно капельки росы, были раскиданы стразы, а огромное, как барабан, беременное пузо выпирало сквозь вырезанную ножницами громадную овальную дыру. Это, скажу я вам, был НАРЯД — всем модницам Лапы оставалось только утопиться от зависти. Не Режина, а чудовищный гибрид Присциллы — Королевы пустыни и Элвиса на его последнем концерте в Мемфисе.
Понимаю, что в такой щекотливый и волнующий момент не совсем уместно было обращать внимание на костюмчик, но такова уж Бразилия: любая деталь способна сбить с ног. Да что я, мы все замерли, не в силах вымолвить ни слова.
— Боже милостивый, — прошептала я наконец. Кьяра покосилась на меня и отреагировала по-английски:
— Вот так дерьмо, братан.
Я покрутила головой, дабы убедиться, что все это мне не привиделось. Но нет, Режина и впрямь стояла здесь, перед нами, во всей красе, оглядывая нас цепким, оценивающим взглядом. Почему она так разоделась — женщина, вынужденная жить под мостом и ожидавшая скорой смерти, — об этом можно было только гадать. Есть вещи, проанализировать которые невозможно, да и не нужно. Таковы обе Америки. Странные, нереальные земли, где женщины наряжаются Элвисом, чтобы встретить смерть.
— Привет, друг, — обратилась Режина к Кьяре.
— Привет, Режина, — ответила Кьяра.
— Кроме тебя, мне помочь некому, — без обиняков перешла к делу Режина, не спуская с Кьяры тяжелого взгляда.
