Ознакомительная версия.
Говорю: «Ребята, помогите...» — «А откуда мы знаем, что ты не американец или не эмигрант? Хоть по-русски и говоришь, но ничего у тебя нет». — «Поймите, что для вас же привезли все!»
В конце концов, говорят: «Ладно! Давай поезжай вперед, мы поедем за тобой на нашей машине, с автоматами, если что — расстреляем вас в два счета. Так что не надейся, что живым выберешься из этой аферы!»
Садимся мы с Луисом, пилим впереди, а они — за нами. Доехали, все нормально. Они убедились, что мы действительно на базе, что у нас пароход, что нужно отремонтировать — и отремонтировали. Их, естественно, покормили, напоили немножко, чем было — а была бочка технического спирта для ракет, и так как холодильников не было, то он был теплый совершенно. Когда разбавляли его такой же теплой водой, то стакан вообще в руках держать трудно было, но зато селедка была такая вкусная и жирная, что хмель просто даже не брал...
Особист «местный», то есть наш, который постоянно уже на Кубе был, на своем старом «кадиллаке» повез нас в Гавану — меня и нашего особиста. Привез в какую-то кафешку, заказал кофеечку, рому — сидим за стойкой. Он взял пачку «Казбека», достал папиросину, зажал ее так, так... Подходит хозяин: «Это что?» — «Угощайся!» Он взял — так осторожненько, осторожненько сжимает... «Нет, не так! Смотри! Берешь — так, так — и так!»
Потом подошли еще человека два — хозяин им начал объяснять, как надо зажимать... Попили мы кофе и рому, выходим — перед кафешкой стоит несколько человек, которые получили по папиросине, вокруг них толпа, и они каждому объясняют, как надо курить русские папиросы...
Позже я вдруг увидел на улице парня, с которым учился в Институте КГБ. Он был из другой группы, сам — из Средней Азии, и у нас его прозвали Мао Цзэдун. А как его звали — я не помню! Не буду же я здесь на улице кричать: «Эй, Мао Цзэдун!» Так и разошлись... Очень жаль было!
Разгрузились, ушли. Идем в балласте. Открыли третий трюм, а так как он 40 метров длиной и 20 метров шириной, то натянули там волейбольную сетку, и ребята стали играть. Я стоял на вахте на мосту. Вдруг, почти не слышно как, сзади подходит самолет. С шелестом пролетел мимо нас, разворачивается, подлетает, потом ложится на крыло и пролетает между мачтами над этим трюмом!
Мы обалдели. Если б он зацепился — тем более что у него были эти баки на концах крыльев, — то рвануло бы как следует! А потом бы американцы расстреляли наш пароход, подумав, что это мы его сбили. Но тут ничего — пилот лихой оказался. Пролетел спокойно. Но у нас штаны были мокрые... Тут наши включили ревун, стали давать прерывистые гудки, чтобы он не повторял — ну, он и не повторял, только еще несколько кругов сделал и улетел. После Кайкоса было уже спокойно.
У нас в трубе был сделан маленький радиокабинетик — там приемники были, я их включал, слушал Америку, западные страны и был хотя бы в курсе того, что происходит в мире. Помню, как я услышал по радио, что умерла Мерилин Монро... А так все было спокойно. Американцы молчали как рыба об лед — до самого выступления Кеннеди. Кеннеди действительно был молодец, он спас обстановку, потому что дело дошло бы до ядерной войны. Хрущев, конечно, был дурак, который, как большинство наших руководителей, считал, что ему все можно, но молодец в том плане, что он договорился, чтобы американцы убрали ракеты из Турции — в обмен на нашу эвакуацию ракет с Кубы.
Но это будет уже несколько позже. А пока — это был уже сентябрь, если не октябрь — мы опять пришли на Балтику, вновь загрузились ракетами и двинулись в третий рейс.
Но когда дошли до Англии, вдруг получаем приказ: «Срочно разворачивайтесь и идите обратно». Это было после того самого выступления Кеннеди, который приказал обыскивать все наши корабли, а если отказываются — то топить. Естественно, мы не могли бы разрешить, чтобы нас обыскивали...
В то самое время, когда всем был отдан приказ на возвращение, один из наших пароходов был уже неподалеку от Кубы. Наш сотрудник, который был на борту, говорит капитану: «Мы ведь же уже почти в кубинских водах — давай срочно к берегу!» Они быстро свернули и рванули к берегу — пока американцы подошли, наши были уже в территориальных водах Кубы, и те не стали им препятствовать, потому как не хотели входить в эту трехмильную зону.
Этот наш парень, единственный из всех, получил медаль «За боевые заслуги». Больше, насколько я знаю, никто из сотрудников территориальных подразделений КГБ ни орденов, ни медалей не получил. Даже никаких благодарностей никому не было!
Более того, «на местах» по возвращении оценки местного начальства были такие: «Вы там загорали на солнышке, бездельничали — а мы здесь работали, так что теперь давайте работайте как следует!»
В общем, как это нередко у нас бывает, все обещания были забыты.
...Когда же супруга задала мне естественный житейский вопрос: «Ну, показывай, чего же ты привез?» — я снял свой полуботинок и показал, что в подошве была сплошная дыра...
Имя Николая Анисимовича Щелокова, который более 16 лет руководил Министерством внутренних дел СССР, окружено, так скажем, легендами негативного свойства. Однако, по свидетельству современников, оснований ставить под сомнение его преданность Родине, умение организовать слаженную работу огромного коллектива — нет. Просто, министр стал жертвой сложных интриг в высшем советском руководстве, не прекращавшейся после смерти Сталина подковерной борьбы за власть между номенклатурными кланами.
Наш собеседник — Максим Брежнев, автор книги «Министр Щелоков», написанной им в содружестве с Анатолием Вячеславовичем Науменко, генерал-лейтенантом милиции Украины, и изданной при поддержке Российского совета ветеранов органов внутренних дел и внутренних войск.
— Максим Александрович, простите — у вас это, наверное, все спрашивают, — вы не родственник Леонида Ильича?
— Однофамилец.
— Значит, работая над книгой о человеке, близком к генсеку ЦК КПСС, вы были движимы не родственными чувствами. Тогда чем?
— Приходит время развенчания небезобидных мифов о нашем недавнем прошлом. Старшему поколению это имя знакомо, но, как правило, у большинства на памяти «негатив»: друг Брежнева, после его смерти снятый с поста министра и обвиненный в различных прегрешениях, исключен из партии, покончил жизнь самоубийством. Молодой же читатель о нем практически ничего не знает.
В одной из новых биографий генсека о министре Щело-кове, ключевой фигуре в его окружении, я прочитал такие строки: до войны работал в Днепропетровске, во время войны — интендантом, и прямо указывается, что Брежневу нравилась жена Щелокова. Допустим, автор на сто процентов прав. Но все же он обязан был сказать, что Щелоков до войны был председателем Днепропетровского горсовета. А предвоенные годы — это время напряженной работы: уже с 1940 года по приказу Сталина предприятия Днепропетровска переводились на выпуск военной техники.
С началом войны Щелоков организовывал эвакуацию заводов и населения, создание оборонительных сооружений, проводил мобилизацию. Затем — действующая армия. Щелоков был начальником политотдела прославленной 218-й Краснознаменной Ромодано-Киевской стрелковой дивизии — участвовал во многих боях и сражениях.
После Победы как заведующий отделом промышленности ЦК КП Украины вместе с Брежневым руководил восстановлением разрушенного народного хозяйства. Когда Сталин направил Брежнева в Молдавию, туда поехал и Щелоков. Брежнев доверил ему один из самых сложных участков работы: создавать промышленность в республике, где до этого ее не существовало вообще. Затем Брежнев поручил Николаю Анисимовичу заново создать союзное МВД, что и было с успехом сделано. Брежнев не раз убеждался в его возможностях как руководителя, поэтому опирался на него, очень ценил, даже по-братски любил. Вот вам и «жена понравилась».
— В годы перестройки Щелокова «вычеркнули» из советской истории.
— Имя его не просто вычеркнуто из истории, оно буквально втоптано в грязь. Создавались телепередачи, фильмы и книги, писались статьи, в которых бывшего министра называли жуликом, мафиози, взяточником, трусом... Правда, неясно, почему не был доведен до суда хотя бы один эпизод с его якобы «хищениями»? Почему не говорят, что золота и бриллиантов, приписываемых семье Щелокова, к огорчению следователей, не было найдено вообще?
Казалось бы, за двадцать с лишним лет официальной пропагандой сделано все для его развенчания, но удивительная вещь — почему до сих пор к Щелокову относятся в милиции с уважением и сохраняют о нем добрую память, особенно ветераны МВД? Да и можно ли называть трусом человека, прошедшего всю войну?
По-моему, это несправедливо. Я много беседовал с сослуживцами и соратниками министра и видел, с какой любовью и уважением они рассказывали о Николае Анисимовиче — обычно его называют по имени-отчеству, характеризовали его как работоспособного, нестандартного руководителя, блестящего организатора, прекрасного человека. На посту министра он сделал больше, чем любой из его предшественников. Ветераны просто с ностальгией вспоминают те годы!
Ознакомительная версия.
