С Хвостовым отношения у владыки вначале были внешне корректны, но между ними не установилось близости ни в первый период их знакомства, ни тем более впоследствии, при противодействии владыки в проведении А. Н. Хвостовым, в личных интересах подготовки выборов его в предстоящую выборную кампанию в Орловской губернии своего хорошего знакомого на пост высшего епархиального управления в губернии, на что согласился уже и Волжин. А. Н. Хвостов, в мое отсутствие, когда я с женой на один день (27 декабря, в день своего ангела) уехал к ее родным в Москву, позволил себе проявить в отношении к владыке, с моей точки зрения, бестактность, которую владыка ему не забыл до последних дней и всегда вспоминал о ней, и в которой он даже сначала считал причастным и меня, пока не узнал, что меня в этот день не было в городе. Бестактность эта выразилась в том, что А. Н. Хвостов испросил у владыки разрешение посетить его вечером, приказал Комиссарову привезти к владыке Распутина и прямо ввести его, без доклада к владыке, сказав Комиссарову, чтобы он во что бы то ни стало разыскал Распутина и, в каком бы тот ни был состоянии, доставил его к владыке для свидания по важному делу, не допуская его даже до переговоров по телефону, так что даже Комиссаров поверил Хвостову в серьезность этого свидания. Распутин, по словам Комиссарова, был удивлен этому вызову, потому что он виделся уже в этот день с владыкой, и тот ему ничего не говорил по поводу вечернего у него свидания с А. Н. Хвостовым; но, предполагая, что, видимо, случилось что-нибудь серьезное, поехал. Произошла неловкость, обнаруживая близость Распутина к владыке,[*] о чем последний, как я уже выше сказал, нам не давал понять.
Когда, по приезде, я узнал об этом от Комиссарова, который понял цель Хвостова только тогда, когда присутствовал при встрече владыки с Распутиным и при дальнейших разговорах Хвостова с владыкой по поводу упомянутого выше назначения, я спросил Хвостова, для чего он это сделал, так как безусловно это на владыку произвело неприятное впечатление; мне Хвостов прямо тогда сказал, что путем разоблачения близости Распутина к владыке было желание его, Хвостова, оказать давление на владыку, чтобы, по его словам, заставить владыку поддерживать наверху все дальнейшие его, Хвостова, планы. Но в этом Хвостов глубоко ошибся, так как происшедшее только оттолкнуло владыку от Хвостова.
Из всех лиц в составе правящего класса как этого, так и последнего периода, прошедших через Распутина, никто не пользовался таким постоянным и неизменным доверием как государя и государыни, так и Вырубовой — как владыка. Его всегда приглашали к себе высокие особы и А. А. Вырубова и прислушивались к его мнениям по вопросам о церковной и государственной жизни и к его оценке и отзывам о людях, интересовавших высокие сферы. Эти поездки во дворец конспирировались, и Осипенко принимал все меры, чтобы сведения о них не проникали в печать и в общество. При жизни Распутина, последний был в курсе всех начинаний владыки, которому поэтому приходилось, как и нам, считаться с особенностями характера Распутина; когда Распутин умер, то в день его ночных похорон я был вечером у владыки и понял, насколько ему был тяжел этот гнет Распутина, и я поддержал Осипенко в его убеждениях владыки не ехать на отпевание Распутина; отпевание Распутина совершил, по своему настойчивому желанию, сблизившийся с Распутиным и проведенный, по требованию Распутина, на место игумена тюменского монастыря, после отца Мартемиана, живший в Вятке епископ Исидор, с жизнью которого в Вятке хорошо был знаком ген. Комиссаров в бытность своей службы начальником управления, видевшийся неоднократно за последний период с епископом Исидором у Мануйлова.
С епископом Исидором мне пришлось тоже встретиться раза два у Распутина на квартире, затем у Скворцова и у искренней поклонницы Распутина, безупречной во всех отношениях и старой женщины, многое неодобрявшей в жизни Распутина, но приписывавшей это дурным на него влияниям многих из окружающих его лиц, вдовы военного врача, дворянки А. Гущиной, которую очень ценила и уважала А. А. Вырубова и которая в своих отношениях к Распутину личных выгод не преследовала.
Частые встречи епископа Исидора с Распутиным, его подчеркивание, путем публичных появлений с ним, своей особой близости к Распутину и его мирволение поведению Распутина на меня производили отрицательное впечатление; но теперь, когда я ясно отдаю себе отчет во всем своем и других лиц поведении в отношении Распутина, я не смею бросить епископу Исидору осуждения, так как он это делал открыто, и, понимая слабости Распутина, по-своему любил его; мы же все, не любя и отрицательно относясь к Распутину, старались из разных побуждений вселить в Распутине уверенность в нашей к нему любви.
К этому последнему периоду — незадолго до смерти Распутина — относится и мое мимолетное, не оставившее во мне никакого особого впечатления, знакомство в приемной владыки митрополита с прибывшим с Кавказа старым знакомым владыки преосвященным Антонием, которого владыка устраивал в Петрограде викарным епископом своей епархии; с ним я затем встретился на квартире у Распутина, куда прибыл для свидания с А. А. Вырубовой, и где Распутин при мне, впервые представлял епископа Антония А. А. Вырубовой, рекомендуя его, как преданного владыке и ему, своего человека. Затем я от Распутина узнал, что он лично мало знает этого владыку, но что епископа Антония любит митрополит; я тогда же от Распутина и получил сведения о предстоящем переводе в Петроград епископа Антония — еще сравнительно молодого иерарха, с выразительной и красивой внешностью.
[Уход в отставку Кривошеина и его причины. Назначение А. Н. Наумова. Отношение Белецкого и А. Н. Хвостова к Наумову после его назначения. Свидание Распутина с Щегловитовым. Вел. кн. Николай Николаевич. Отношение к нему Распутина, Вырубовой, царя и царицы. Поездка Николая Николаевича к царю в Киев.]
Возвращаясь от этих эпизодического характера впечатлений о двух только что упомянутых епископах к первому периоду моих и А. Н. Хвостова служебных шагов по управлению министерством внутренних дел, я должен отметить наше участие в назначении А. Н. Наумова. В уходе А. В. Кривошеина я участия не принимал, так как силою всех сложившихся условий того времени было ясно, что если Кривошеин и оставался еще в составе кабинета Горемыкина после ухода кн. Щербатова и Самарина, то эта оттяжка только вопрос времени, ибо после разрыва Кривошеина с правыми группами государственного совета и Государственной Думы и некоторыми ушедшими из состава кабинета незадолго перед этим министрами, при его отношениях и взаимно к нему со стороны председателя совета министров И. Л. Горемыкина, боявшегося заместительства Кривошеина и учитывавшего все политические и общественные выступления Кривошеина, — в руках политических противников А. В. Кривошеина был очень крупный ход, это — видное участие Кривошеина в исходившем от некоторой группы (ушедшей впоследствии постепенно один за другим из кабинета) членов совета министров обращенном к государю пожелании о даровании стране прочных конституционных гарантий.
Зная особенности характера его величества, И. Л. Горемыкин, как это мне известно лично от кн. Андроникова, помогавшего ему своими письмами, считал момент благоприятным, чтобы использовать это политическое выступление против всей этой группы и в особенности против А. В. Кривошеина, и постепенно и умело подготовил свой удар последнему. Хотя долголетнее управление А. В. Кривошеиным министерством земледелия, его заслуги по землеустройству и его личные качества в свою пору и ценились государем, но в этот период времени в сердце государя уже была брошена искра недоверия к Кривошеину, и последний это сам видел и чувствовал. Кого проводил Горемыкин на место Кривошеина — не могу сказать, так как не помню, но знаю, что когда Кривошеин сам предупредил государя своей просьбой о сложении с него обязанностей по министерству, что облегчило государя, оставив хороший след на его воспоминаниях о Кривошеине, то Кривошеин лично выставил принятую государем кандидатуру помощника его по управлению ведомством, руководившего всем делом по снабжению продовольствием армий, тайн. сов. Глинки, которого ценил также и Горемыкин. Вместе с тем, мне известно, что кн. Андроников предпринимал в то время свои шаги, до опубликования указа о Глинке, к тому, чтобы сойтись с Глинкой, и с этой целью посылал к Глинке своего ближайшего друга, чиновника министерства вн. дел Драгомирецкого, с которым, по словам последнего, Глинка был хорош, но Глинка отклонил это предложение и даже в несколько обидной форме.
Из этого я делаю вывод, что Глинка мог быть кандидатом и Горемыкина, так как помню, что кн. Андроников после этого ездил жаловаться на Глинку к Горемыкину, заявил последнему в категорической форме о неприемлемости кандидатуры Глинки и помогал нам своими письмами Воейкову и гр. Фредериксу в проведении А. Н. Наумова. Когда еще за несколько дней до воспоследования указа об увольнении Кривошеина мы с Хвостовым узнали от кн. Андроникова об исходе борьбы Горемыкина с Кривошеиным, то, обсуждая этот вопрос с точки зрения того впечатления, какое этот уход сейчас же после Самарина произведет в общественном мнении, считали, что здесь надо дать что-нибудь более яркое, чем Глинка. Затем А. Н. Хвостов, скрывая от меня еще и в этот раз свои личные планы, выставил, кроме того, необходимость и в личных его интересах для совместной работы в борьбе с дороговизной, видеть в лице министра земледелия и государственных имуществ в составе кабинета, человека, который бы оказывал ему возможную поддержку, так как в это время у него из-за проектированной им на юге России сенаторской ревизии по каменноугольному кризису, проведенной им без согласия с только что назначенным Треповым и по настоянию его несостоявшейся, произошло охлаждение с Треповым, с которым впоследствии в своей программной деятельности сблизился А. Н. Наумов.
